На рассвете Аделина с трудом подняла из кресла затекшее тело и объявила, что приготовит чай. Лотти, все так же державшая ребенка на руках и давно хотевшая горячего сладкого чая, обрадовалась: стоило пошевелиться, как ее тут же пронзала боль, начиналось кровотечение, спазмы напоминали об ужасных часах, проведенных в муках. С затуманенным взором, но счастливая, несмотря ни на что, она подумала, что хорошо бы никогда не покидать постель.
Аделина открыла ставни, впуская яркий голубой рассвет, и потянулась, подняв обе руки, словно салютуя. Комнату заполнили мягкие тени и звуки: на холм медленно взбирались коровы, кукарекал петушок, и все это сопровождалось стрекотанием сверчков, словно крошечных заводных механических игрушек.
– Там прохладнее, Лотти. Чувствуешь ветерок?
Лотти закрыла глаза и подставила лицо ласковому бризу. На секунду ей почудилось, что она снова в Мерхеме.
– Теперь все будет хорошо, вот увидишь.
Аделина повернулась к ней, и в какой-то момент Лотти подумала, что ничего прекраснее в жизни не видела: похоже, сказались слабость и усталость. Лицо Аделины сияло, пронзительные зеленые глаза излучали нежность и нехарактерную для нее уязвимость после всего, чему она недавно стала свидетелем. Лотти, глотая слезы, не в силах выразить внезапно нахлынувшую любовь, лишь протянула дрожащую руку.
Аделина взяла ее и поцеловала, потом прижала к прохладной гладкой щеке:
– Ты счастливица, дорогая Лотти. Тебе не пришлось ждать всю жизнь.
Лотти взглянула на спящую дочь и окропила тяжелыми слезами горя и благодарности светлую шелковую шаль.
Тут до них донесся шум приближающейся машины, и они, как перепуганные дикие зверьки, вскинули голову. Не успела хлопнуть дверь, как Аделина встрепенулась.
– Френсис! – воскликнула она, на время позабыв о Лотти, и наскоро попыталась пригладить растрепанные волосы, одернуть помятое шелковое платье. – Боже мой, у нас ведь не осталось еды, Лотти! Что мы дадим им на завтрак?
– Я уверена… Она согласится немного подождать… Как только узнает… – Лотти было абсолютно наплевать на завтрак. Ее малышка зашевелилась, взмахнула крошечной ручкой.
– Да-да, конечно, ты права. У нас есть кофе, со вчерашнего дня осталось еще немного фруктов. Скоро откроется булочная – я схожу, как только они устроятся. Быть может, они захотят поспать, если ехали всю ночь…
Аделина суетливо закружилась по комнате; привычная вальяжность уступила место какому-то детскому волнению, неспособности угомониться или сосредоточиться на чем-то одном.
– Думаешь, справедливо с моей стороны просить ее об этом? – внезапно произнесла Аделина. – Думаешь, я поступила эгоистично, заставив ее вернуться?
Лотти, онемев, сумела лишь покачать головой.
– Аделина! Ты здесь? – нарушил молчание громкий голос Джорджа, прозвучавший в доме как выстрел.
Лотти невольно вздрогнула, уже испугавшись, как бы не разбудить ребенка.
Джордж показался в дверях, мрачный и небритый, в своих любимых льняных брюках, измятых, как старые капустные листья. При его появлении Лотти пронзило дурное предчувствие: одним своим видом он разогнал красоту и тишину нового рассвета.
Аделина, ни о чем не подозревая, подбежала к нему:
– Джордж, как чудесно! Как чудесно! Ты ее привез? Она с тобой? – Аделина приподнялась на цыпочках, чтобы взглянуть за его плечо, и замерла, прислушиваясь, не раздадутся ли другие шаги. Потом отступила, вглядываясь в его лицо. – Джордж?
Лотти, увидев черноту в его глазах, похолодела.
– Джордж? – уже тише, чуть дрогнувшим голосом повторила Аделина.
– Она не приедет, Аделина.
– Но я написала… Ты сказал…
Джордж, не обратив внимания на Лотти и новорожденную, обнял Аделину за талию, взял ее руку в свою:
– Тебе нужно присесть, дорогая.
– Но почему? Ты же говорил, что найдешь ее… Я знала, что после такого письма она не смогла бы…
– Она не приедет, Аделина.
Джордж усадил ее на стул рядом с Лотти. Сам опустился на колени и зажал обе ее руки в своих ладонях.
Аделина пытливо вгляделась в лицо Джорджа, и постепенно до нее дошло то, что Лотти поняла сразу.
– Что случилось?
Джордж с трудом сглотнул:
– Несчастный случай, дорогая.
– За рулем? Она такой ужасный водитель, Джордж. Ты же знаешь, ей нельзя доверять руль.
Лотти уловила растущий ужас в болтовне Аделины и начала дрожать, но двое людей рядом с ней этого не заметили.
– Чья машина на этот раз? Ты ведь все уладишь, Джордж, правда? Ты всегда все улаживаешь. Я заставлю Джулиана снова расплатиться с тобой позже. Она пострадала? Ей что-нибудь нужно? – (Джордж опустил голову на колени Аделины.) – Тебе не следовало приезжать, Джордж! Нельзя было ее оставлять! Одну. Ты же знаешь, она не умеет быть одна. Я поэтому и послала тебя за ней.
Он заговорил, и голос его звучал хрипло, надрывно.
– Она… Она мертва.
Наступило долгое молчание.
– Нет, – твердо заявила Аделина.
Лица Джорджа не было видно, он зарылся ей в колени. Но его пальцы сжимали ее руки крепче, как будто удерживая от движения.
– Нет, – снова повторила она.
Лотти с трудом сдерживала слезы, прижав руку ко рту.
– Мне очень жаль, – прохрипел Джордж, не поднимая головы.
– Нет, – сказала Аделина, а затем повторила громче: – Нет! Нет! Нет!
Она вырвала руки и принялась, как безумная, колотить его по голове. Лицо ее исказилось, глаза смотрели в никуда. «Нет-нет-нет-нет!» – звучал бесконечный крик. Джордж плакал, извинялся и цеплялся за ее колени, а Лотти, заливаясь слезами, ничего перед собою не видя, наконец нашла силы сползти с кровати, взять ребенка, не обращая внимания на боль, всего лишь физическую, и медленно пересечь комнату, оставляя на полу кровавый след. Дверь тихо закрылась за ней.
* * *
Это не был несчастный случай. Береговой спасатель был уверен в этом, потому что находился среди тех, кто видел ее, кричал ей. Какое-то время спустя он и еще двое мужчин вытягивали ее из воды. Но в основном они знали это благодаря миссис Колкухоун, которая присутствовала там с самого начала и неделю спустя все еще переживала приступы депрессии.
Прошло несколько часов после приезда Джорджа, когда оба подкрепились коньяком, и Аделина устало заявила, что хочет знать все. Он рассказал все, что знал. Она попросила Лотти посидеть с ней. Лотти согласилась, хотя предпочла бы спрятаться наверху вместе с ребенком. С неподвижным лицом, напряженная от того, что должно было последовать, села рядом и позволила Аделине вцепиться ей в руку, которую та периодически трясла.
