Рана продолжала беспокоить меня, и я был очень слаб для каких-либо серьезных дел. Зато тем из нас, кто был здоров, пришлось отрабатывать проезд в роли палубной команды. Хорошо хоть, что все уцелевшие немного владели английским, да и к корабельным работам успели привыкнуть.
– Что думаешь делать дальше? – поинтересовался Флейшман в один из последних вечеров, когда по случаю теплой погоды мы легли спать прямо на палубе. – Добраться до Европы у нас нет денег, а бесплатно здесь делать ничего не любят.
– Наймемся матросами. Один рейс, думаю, выдержим. Но сперва надо поискать наших женщин. Только вот как узнать, на какой остров они высадились? И как до них добраться?
– Вот и я о том же. Может, захватим этот? Пригрозим, и пусть ложатся на обратный курс, – предложил Юрка.
Я с изумлением посмотрел на него. Что-то до сих пор я не замечал в нашем помощнике шкипера воинственных наклонностей, хотя в последнем бою он вел себя достойно и довольно умело. Но там у него не было выхода.
– Во-первых, это неэтично по отношению к нашим спасителям, – возразил я. – Во-вторых, захват корабля – не что иное, как пиратство, и если нас поймают, то без лишних разговоров вздернут на рее. В-третьих, нас осталось слишком мало. Ни я, ни Костя сражаться пока не в состоянии. Еще аргументы привести?
– Достаточно, – улыбнулся Юрка. – Ты не думай, я это так, не всерьез. Рдецкий уже предлагал ребятам такой вариант. Правда, все отказались. В основном по третьей причине.
– Предлагал, говоришь? – Мне был неприятен подобный демарш Грифа за моей спиной. Я уже не хотел считать себя начальником над оставшимися. Наше совместное пребывание подошло к концу, и каждый был волен сам устраивать свои дела. Мое было одно – найти своих девочек и доставить их туда, где они смогут пожить без забот и тревог. Но все-таки…
– А что тут удивительного? Гриф не был бы Грифом, если бы не стремился к власти. Это ты командовал какой-то разведротой, а он вертел такими делами и людьми, что рассказать – не поверишь. Даже твой шеф по сравнению с ним мелкая сошка, хоть и депутат со статусом неприкосновенности. А тут такой прекрасный случай. Бригантина погибла, женщины пропали, сами мы спаслись только чудом. Почему бы не обвинить во всем прежнее начальство, то есть тебя?
– В последнем он прав. – Я довольно часто упрекал себя в случившемся. – И скоро ждать черной метки?
– Вопрос, конечно, интересный, – протянул Флейшман. – Команда вправе выбрать нового капитана, да вот беда: почти всех устраивает старый! Грифа поддерживает только Вовчик. Не знаю почему, да и, признаться, знать не хочу. Не та фигура.
– А ты? – Флейшман был нашим последним специалистом по парусному делу и в этом качестве требовался всем.
– Я знаю, кто такой Гриф. – Юрка посмотрел мне в глаза. – Скажу честно, ты тоже далеко не ангел, но если выбирать между тобой и Грифом… Тут, собственно, и выбирать нечего. Но учти сразу: в Россию я с тобой не поеду.
– Спасибо за откровенность. А насчет России… Я никого туда силком не тащу.
– Значит, вместе до Европы?
– Да.
Мы скрепили наш временный союз рукопожатием и прозаически завалились спать.
А через день с палубы корабля мы увидели главный город Ямайки, ее столицу Порт-Ройал.
Хоть он и был столицей, но ничего особенного из себя не представлял. Иная провинциальная дыра в Европе выглядит намного краше. Одно – и двухэтажные домики, обязательный форт, несколько разномастных парусников в гавани…
Питер отправился на берег – улаживать, по его словам, различные формальности, а мы остались ждать. Через полчаса к кораблю подошел отряд солдат в красных мундирах, и у меня тревожно заныло под ложечкой.
Вышедший вперед офицер объявил нам, что именем короля мы арестованы, и приказал сдать оружие.
– Что будем делать? – тихо спросил меня Ширяев. В его глазах я прочитал знакомую решимость.
– Ничего. – Я лихорадочно оценивал наши возможности. Наше с Костей состояние не позволяло нам действовать в полную силу. А хоть бы и в полную – уложи мы сейчас этих солдат и захвати корабль, в море нам все равно не выйти: пушки форта держат под контролем выход из гавани. Нас расстреляют, как куропаток, а мы даже не сможем им ответить. И я повторил: – Пока ничего. Сдадим сабли и кремневое оружие. Это старье мы всегда раздобудем. Пистолеты оставьте и спрячьте. Главное – держаться всем вместе. А там посмотрим, как лучше поступить.
– А ты в тюряге-то сидел? – ехидно поинтересовался у меня Рдецкий. – По фене ботаешь?
– Посижу для разнообразия, – ответил я. – Кому знать, как не тебе: нет таких тюрем, из которых при желании нельзя бежать.
Не знаю, каковы британские солдаты в бою, но арестовать нас они толком не сумели. Мы сами выложили перед ними трофейное оружие и жалкие остатки денег; нас даже не стали обыскивать.
Разлучать нас тоже не стали. Всех загнали в одну пустую камеру местной, весьма неказистой, но прочной тюрьмы. На полу валялись кучи прелого сена, в углу стояло зловонное ведро, служившее парашей, свет пробивался в крохотное незастекленное окошко где-то под самым потолком. Массивная деревянная дверь без полагающегося в таких случаях глазка, скрипнув, отделила нас от мрачного коридора. Наше заточение началось.
Кормили нас отвратительно. Два раза в день совали по миске непонятно из чего сваренной бурды и по сухарю. Всех нас поодиночке вызывали на допрос, но и тот провели довольно формально. Фамилия, имя, возраст, как оказался в шлюпке, давно ли занимается пиратством, и прочая ерунда в том же духе. Через день-другой про нас словно вовсе забыли.
Наконец на пятый день заточения нас вывели в грязный зал, и там в присутствии разношерстной публики чванливый судья в парике зачитал единый для всех приговор. За пиратское нападение на английских подданных (!) мы приговаривались к повешению, но по милостивому ходатайству губернатора смертная казнь заменялась пожизненной каторгой.
Каторгой у них, похоже, называлось обычное рабство. Прямо в зале состоялся аукцион. Я, Костя, Гриша, Петрович и Кузьмин были куплены одним плантатором, остальные восемь – другим. Колесо судьбы завершило очередной оборот, превратив нас в заурядных рабов. Вот уж чего никогда не предполагал! Но ладно.
Наш хозяин – толстый и на вид добродушный мужчина сорока с лишним лет – отвел нас под охраной солдат на свою плантацию, расположенную километрах в десяти от города, и поместил в грубо сколоченный барак. Обстановка там оказалась такой же, как и в камере, только вместо прежних тринадцати в бараке прозябало человек пятьдесят. Среди этой толпы резко выделялись захваченные в плен во время очередной скоротечной войны французы.
Их было девятнадцать человек – матросы, солдаты и тридцатилетний капитан королевской армии шевалье Мишель д’Энтрэ: невысокий, с живым умным лицом и манерами прирожденного аристократа. К сожалению, французского я не знаю, и общаться с ним приходится на ломаном английском, но, как мне кажется, он может стать нашим союзником.
В блокноте остались четыре чистые странички, оставляю их напоследок. Спесивые англичане, рвущиеся к власти над миром, еще не знают, с кем свела их судьба. Надеюсь, им совсем недолго оставаться в неведении. Вот подлечусь, восстановлю былую форму, и можно будет устроить им представление. Всерьез меня волнует только одно: где мне искать своих женщин? Островов тут много…
48
Ярцев. «Если б я был султан…»
Я вел шлюпку в сторону острова, а сзади грохотали орудийные раскаты. Душою я был с теми, кто остался на бригантине и сейчас вел бой с пиратами. Но я прекрасно понимал, что военное счастье – штука зыбкая, и мы обязаны в любом случае хотя бы попытаться спасти женщин и детей. Тех, кого судьба доверила нам. Спать лучше, ядрен батон, со спокойной совестью.
И все равно было чертовски неприятно, что за кормой кипит бой, а я вынужден спешить в противоположную сторону. Нет, никакой воинственности во мне нет, и, веди шлюпку кто-нибудь другой, я остро завидовал бы ему. Как бы ни храбрился Кабанов, одержать победу в морском бою у наших нет никаких шансов.
