литургию XIX века и религиозные обряды. Но оно также стимулировало далеко идущие изменения в мире традиционного раввинистического иудаизма. В значительной степени именно благодаря живительному вызову, брошенному Мендельсоном и его последователями, иудаизму XIX века - реформистскому, консервативному, ортодоксальному - удалось захватить и подпитывать духовную и интеллектуальную приверженность новых поколений.
КОНТРПРОСВЕЩЕНИЕ?
"Все превратилось в ничтожество, - писал граф Мирабо, размышляя о смерти Фридриха Великого в 1786 году, - как когда-то все превратилось в величие".46 Разумеется, речь идет о переходе от Фридриха II к его преемнику и племяннику,47 Фридрих Вильгельм II, сопровождался обычными для семьи Гогенцоллернов контрастами. Дядя был мизантропом, отстраненным и совершенно не интересовался женщинами. Племянник был гениален, общителен и безрассудно гетеросексуален. Его первый брак, с Елизаветой Брауншвейг-Вольфенбюттельской, был расторгнут после неверности с обеих сторон; второй брак, с Фредерикой Луизой Гессен-Дармштадтской, принес семь детей; еще семь отпрысков родились от его продолжительной связи с любовницей Вильгельминой Энке (позже возведенной в пэрство как принцесса Лигниц) и еще двух (двоеженство) браков "под левой рукой". Дядя оставался верен ценностям эпохи Просвещения, исповедуя строгий скептический рационализм, который в 1780-е годы казался старомодным. Племянник был человеком своей эпохи, проявлявшим интерес к спиритизму, ясновидению, астрологии и другим занятиям, которые вызвали бы отвращение у его предшественника. Дядя продемонстрировал свою личную привязанность к идеалам Просвещения, вступив в масоны, когда еще был кронпринцем. Племянник, напротив, вступил в Росикрусианство, эзотерическое и тайное ответвление масонства, посвященное мистическим и оккультным занятиям. Фридриху Великому удалось, благодаря жесткой экономии во всех сферах государственной деятельности, оставить после себя казну в 51 миллион талеров; эта ошеломляющая сумма была растрачена его преемником всего за одиннадцать лет.48 Существовали и существенные различия в стилях управления. Если дядя постоянно контролировал центральную исполнительную власть, навязывая свою волю и секретарям, и министрам, то племянник был импульсивной, неуверенной фигурой, которой легко руководили его советники.
В каком-то смысле Пруссия вернулась к европейской династической норме. Фридрих Вильгельм не был особенно глупым человеком и, безусловно, обладал глубокими и широкими культурными интересами - его значение как покровителя искусств и архитектуры не подлежит сомнению.49 Но он был неспособен обеспечить прусской государственной системе сильный командный центр. Одним из следствий ослабления влияния государя на политику стало возрождение "прихожей власти" - пространства, в котором советники, министры и потенциальные друзья короля боролись за влияние на монарха. Среди советников Фридриха Вильгельма был один, чье влияние на внутренние дела было непревзойденным. Иоганн Кристоф Вёльнер был умным и амбициозным простолюдином, который из скромного происхождения стал пастором, а затем, благодаря выгодной женитьбе на дочери своего покровителя, хозяином земельного поместья. Вёльнер занимал возвышенное положение во внутреннем кругу берлинского ордена росикрусианцев и установил контакт с Фридрихом Вильгельмом, когда тот был еще кронпринцем. Фридрих Великий был не в восторге от этой связи, назвав продвинутого компаньона кронпринца "интриганом, мошенником и пастором". Но с восшествием на престол Фридриха Вильгельма II настал день Вёльнера. В 1788 году он был назначен министром культуры вместо барона фон Цедлица, одной из самых выдающихся и прогрессивных фигур в администрации Фридриха. На этом посту Вёльнер посвятил себя авторитарной культурной политике, целью которой было обуздать якобы разлагающее влияние скептицизма на моральную ткань школы, церкви и университета. Центральным элементом кампании Вёльнера по рестабилизации идеологического содержания общественной жизни королевства стал знаменитый Эдикт о религии от 9 августа 1788 года, закон, призванный остановить и обратить вспять разлагающее воздействие рационалистических спекуляций на целостность христианской доктрины.
Не случайно строгие требования Вёльнера были направлены именно на религиозные спекуляции, ведь именно в сфере религии (и особенно протестантской) дебаты о последствиях философского рационализма больше всего способствовали нарушению общепринятых представлений. Влияние просвещения на прусское духовенство, в частности, усилилось благодаря практике Фридриха II отдавать предпочтение кандидатам-рационалистам при назначении на духовные должности. В преамбуле к эдикту прямо говорилось, что "просвещение" - это слово было напечатано жирными буквами на отдельной строке - зашло слишком далеко. Целостность и слаженность христианской церкви оказались под угрозой. Вера приносится в жертву на алтарь моды.
Эдикт ввел новые механизмы цензуры, чтобы навязать доктринальное соответствие всем текстам, используемым для школьного и университетского обучения. Были усилены дисциплинарные полномочия лютеранских и кальвинистских консисторий - самых главных конфессиональных административных органов. Были введены процедуры контроля за тем, чтобы кандидаты, назначаемые на духовные должности, действительно придерживались вероучительных статей своих конфессий. Последовали и другие меры. В декабре 1788 года был опубликован цензурный указ, призванный остановить поток памфлетов и статей, критикующих новые меры. Была создана Королевская экзаменационная комиссия, чтобы вычистить рационалистов в церкви и на преподавательских должностях. Среди тех, кто подвергся расследованию, был пастор Иоганн Генрих Шульц из Гельсдорфа, который был печально известен тем, что проповедовал, что Иисус был таким же человеком, как и все остальные, что он никогда не воскресал, что учение о всеобщем воскресении было чепухой и что ада не существовало.50 Еще одним, кто попал в поле зрения властей, был сам Иммануил Кант: осенью 1794 года он получил строгое предупреждение в виде королевского приказа, в котором говорилось, что сборник сочинений, опубликованный под названием "Религия в пределах одного лишь разума", "злоупотребляет [...] философией с целью исказить и опорочить несколько главных и фундаментальных доктрин Священного Писания".51
Эдикт Вёльнера часто рассматривается как реакционная реакция против прусского просвещения.52 Безусловно, именно так его воспринимали некоторые современные критики. Однако во многих отношениях религиозная политика Вёльнера была глубоко укоренена в традициях прусского просвещения. Вёльнер сам был масоном до того, как присоединился к росикрусианам (которые в любом случае были порождением масонского движения), получил образование в рационалистическом университете Галле и был автором различных просветительских трактатов, призывавших к улучшению сельского хозяйства, земельной реформе и отмене крепостного права53.53 Главной целью эдикта было не навязывание новой религиозной "ортодоксии", как утверждали некоторые более полемичные современные критики, а консолидация существующих конфессиональных структур и, таким образом, защита плюралистического компромисса, достигнутого в Вестфальском мире 1648 года. В этом смысле он соответствовал прусской традиции многоконфессионального религиозного сосуществования. Таким образом, эдикт запрещал не только публичное распространение гетеродоксальных рационалистических взглядов, но и прозелитизм католиков среди представителей двух протестантских конфессий. Он даже распространял государственную опеку (статья 2) на различные "секты, ранее публично терпимые в наших штатах", включая евреев, гернхутских братьев, меннонитов и богемских братьев.54
Эдикт также отличался своим по сути инструментальным взглядом на религию. В его основе лежала характерная для просвещенцев вера в то, что религия должна играть важную роль в обеспечении общественного порядка. Важным было не существование теологических спекуляций как таковых, а тот факт, что "бедные массы населения" уводили от
