которые ты там оставила.
(Разумеется, Саша ни с кем не спал. Это не был его метод. Пожалуй, если бы это происходило, многие вещи были бы гораздо проще.)
Он много чего сказал, впрочем, ничего нового. И сделал то же самое, что делал обычно, – ушел, хлопнув дверью.
Два года я фоном проигрываю в голове то, что произошло дальше, боясь, что детали начнут стираться, что я начну что-то забывать или передергивать. Мне, впрочем, не нужно прилагать никаких усилий – я все прекрасно помню, поскольку этот фильм регулярно крутится в моей голове, можно сказать, в прайм-тайм. Я могу цитировать его наизусть.
Я сидела на диване, думая, что мне мешает просто собрать вещи и уйти – да, это же моя квартира! – что мне мешает просто собрать его вещи и остаться. Скорее всего, это была бы обыкновенная ночь. Скорее всего, количество таких дней и ночей когда-то перетекло бы в качество. Через полгода или год. Я не думаю, что мы могли бы разойтись с миром – я много раз слышала, что Саша говорил о людях, которые внезапно перестали быть его друзьями, и сначала меня это искренне расстраивало и заставляло ему сочувствовать, но чисто статистически это не могли быть вообще все наши общие знакомые. А это были вообще все наши знакомые.
Поэтому двое суток спустя я искренне не знала, сколько людей мне ждать на похоронах. Родители по своему обыкновению не брали трубку. Я написала им сообщение. Они ответили на следующий день, мама даже позвонила и почему-то расплакалась. Мне казалось, что она плачет о чем-то своем.
(Людей было много. Злая часть меня говорит, что им просто хотелось шоу. Рациональная часть – что такие новости на какое-то время притупляют память. У тебя нет физической возможности быть в шоке, сочувствовать, переживать и при этом вспоминать гадости. Я жала кому-то руки, с кем-то обнималась, кто-то пытался сунуть мне в руки деньги. Я не могла ничего из этого оценить.)
* * *
Конечно, я написала и ей. Было раннее утро, я стояла на улице и бессмысленно смотрела на просыпающийся напротив парк. Я забыла шапку и варежки, уезжая из дома, но не могла понять, холодно мне или нет. Я знала, что мне обязательно надо кому-то написать.
Привет. Мой муж Саша сегодня ночью погиб. О похоронах сообщу, как только смогу.
Саша К.
* * *
4:03
Марина, Саша погиб, я только что была в милиции
Мне надо позвонить его маме, а я уже час тупо смотрю на телефон и не знаю, что мне делать
4:05
Если честно, я вообще хочу ничего не делать, закрыться где-нибудь и чтобы это само прошло
4:12
Ладно, мне надо ехать домой
Напиши, когда сможешь, пожалуйста
* * *
«Когда сможешь» незаметно превратилось в неделю, я видела, что Марина прочитала все мои сообщения уже давно, я даже где-то начала за нее переживать – ошибка, которую я тогда допустила в последний раз. За эту неделю я успела найти новую квартиру и переехать. Я не могла здесь оставаться, не могла наводить порядок, не могла еще раз заставить себя прикоснуться к Сашиным вещам. К счастью, его родители ничего у меня не попросили и в его комнату можно было не заходить.
Саш
Я понимаю, если ты сейчас не хочешь говорить
Я дура
Но я реально переживаю
И я до сих пор себя чувствую виноватой, что меня тогда не было рядом с тобой
Как будто я что-то упустила, хотя могла тебе помочь
И прости, что по ходу я давила на тебя (только чтобы почувствовать, что я все делаю правильно)
И задалбывала тебя советами своими тупыми
Я это щас не для того пишу, чтобы ты меня утешала в ответ, как ты это любишь делать
Я просто хочу, чтобы все было честно
Я ни разу тебя толком не спросила, как ты, а ты ни разу не сказала
И я решила, что так и надо
Что я знаю лучше, как руководить этим процессом
Прости меня, идиотку, пожалуйста
Я тебя очень люблю
И хочу, чтобы у тебя все это прошло
И в конце концов это не то чтобы было важно
Но твой муж тоже мне был не совсем чужой человек
(Там было еще две страницы текста и несколько голосовых, которые я не буду здесь приводить, потому что оно того не стоит.)
* * *
То есть дороги, конечно, были скользкие, много дней шли ледяные дожди, и таксист не справился с управлением. Моей первой кощунственной мыслью из многих было: «Бедный таксист». Я долго мучилась, жалея его, пока мне не пришло в голову, что я понятия не имею, каким он был человеком. Но мне нужно было жалеть хоть кого-то – я не могла жалеть ни себя, ни Сашу, а деть эти чувства куда-то было нужно.
Когда мне позвонили, я подумала: «Хорошо, я могу дать себе пять минут и притвориться, что этого не было».
Или нет, даже не так. Слова были произнесены быстро. Я же могу легко подтолкнуть время назад, туда, где я еще ничего не слышала, туда, где ничего еще не произошло.
Но время вместо этого обычно начинает лететь с такой скоростью, что ни на какую магию его не остается. Бабушка умерла, когда я отошла на минуту в соседнюю комнату – эту минуту ее уже не было, но я еще об этом не знала, и поэтому изменения никак не укладывались у меня в голове. Какое-то время мне казалось, что я еще могу что-то исправить, очень напряженно подумать, ведь все вокруг нас осталось тем же: мебель в квартире стояла на своих местах, а по телевизору закончилась реклама и продолжился фильм, который бабушка смотрела, пока была еще жива.
Я не знала, звонить ли мне в скорую: вдруг они приедут, а я что-то не так поняла и бабушка на самом деле жива. И мне это все просто показалось. Вдруг я отниму скорую у какого-то человека, чья жизнь действительно от этого зависит.
(Точно как сейчас.)
Тогда мне казалось, что я теперь что угодно смогу перенести одна.
Я часто слышала, как потерявшие близких люди говорят, что сами умерли вместе с этими близкими. Когда-то я ехала в поезде с пожилой женщиной, которая долго рассказывала о детях и внуках, но потом внезапно сказала: «И все равно без него не жизнь». Наша беседа, где в основном говорила она, а я слушала,
