Поздно вечером Алек спустился в гостиную, чтобы дать Мире время привести себя в порядок. Спальня, как и прочие комнаты замка, была обставлена со вкусом: мебель, выдержанная в стиле Людовика XIV, французские гобелены, восточные ковры. Горничная Мэри, последовавшая за Мирон, расчесала ее роскошные локоны и протянула хрустальный флакончик с духами. Их запах напоминал аромат сандалового дерева и роз. Мира надела тонкую белую ночную сорочку.
– Мне остаться с вами, пока… – мягко начала Мэри, видя, как дрожат у Миры руки.
– Нет, спасибо. Я хочу побыть одна некоторое время.
Горничная тихо удалилась. Мира легла в постель и стала смотреть на огонь в камине. Ночь не была холодной, но ей было приятно теплое прикосновение воздуха. Камин создавал уют, языки пламени отбрасывали тени на стены и отплясывали странные танцы, тишину изредка нарушал треск горящих дров.
Через несколько минут она услышала шаги за дверью.
Немного помедлив, Алек тихонько постучал в дверь.
– Войдите, – сказала Мира, удивляясь звуку собственного голоса. Когда Фолкнер вошел в комнату, она села на постели и протянула к нему руки.
Прикрыв дверь, Алек сказал:
– Я больше не мог ждать.
Молча она наблюдала, как он снимает сюртук, и засомневалась, должна ли она помочь ему. Что должна делать жена?
Должна ли она спросить о его пожеланиях? Лечь ей или подойти к нему?
– Мира, ты волнуешься? – спросил Алек.
– Нет, конечно, нет. Почему я должна…
– Вот именно, нет никаких причин для волнения. Ты же таешь, как нам хорошо вместе.
– Но прошло много времени.., когда мы… – Она не знала, что говорить дальше.
Алек подошел к маленькому столику, откупорил бутылку вина и наполнил два старинных золотых кубка, украшенных драгоценными камнями – свадебный подарок Рэнда и Розали.
– Да, прошло немало времени, – согласился он, протягивая Мире кубок. – Почти месяц. У тебя есть причины для волнений… Кто знает, что могло случиться за это время…
Чему ты улыбаешься? Нам предстоит очень серьезное дело. леди Фолкнер. Замужество – это не шутка. Теперь, когда ты стала моей женой, ты должна научиться быть скромной и благоразумной.
– Обязательно, – Мира сделала глоток вина, – но только с завтрашнего дня.
– Ну хорошо, – согласился он. – Мне говорили, что быть женой Фолкнера – тяжелая участь, но я постараюсь смягчить ее. Тебе нравится вино?
– Оно великолепно, но я ожидала более щедрой компенсации за сегодняшний тяжелый день, чем вино.
Алек засмеялся и начал расстегивать рубашку.
– Не беспокойся. Сегодня ночью ты получишь все, что пожелаешь.
– Я могу только надеяться на это.
Их взгляды встретились, и огонь желания вспыхнул в их сердцах. У них раньше не было возможности спокойно заниматься любовью или рассмотреть друг друга, Алек был великолепно сложен. Его тело было крепким, мышцы торса рельефно выделялись, а лилии плеч и спины были просто безупречны. Мире захотелось подойти, положить руки ему на грудь, уткнуться лицом, как котенок, играть волосами на его груди. Но вместо этого она продолжала смотреть на мужа и допивала вино. Чувствуя на себе ее взгляд, Алек, не торопясь, снял рубашку и бросил ее на стул, начал снимать брюки, но остановился, заметив, что Мира тут же отвела взгляд.
Он подошел к ней, взял из рук пустой кубок и поставил его на столик. Мира открыла рот от удивления, когда ее муж подошел к кровати и, сорвав покрывало, расстелил его на полу перед камином.
– Что ты делаешь?
– Меняю место свидания.
– Алек! – Мира изумилась. – Это дорогое покрывало, оно испачкается на полу, помнется…
– Мира, – перебил он, – это не драгоценные реликвии.
Это просто вещи.., предметы.., предназначенные для того, чтобы ими пользовались.
– Это очень дорогие вещи. Я никак не могу забыть про это. – Мира на мгновение закрыла глаза руками. – Господи, как я буду здесь жить? Я не хочу жить в замке! С тех пор как мы приехали сюда, я все время боюсь что-нибудь разбить или испортить.
Алек обнял ее одной рукой, а другой нежно погладил по щеке.
– Это не замок. Это дом – твой и мой. Здесь нет ничего такого, что нельзя было бы заменить, если ты что-то разобьешь. Теперь тебе стало легче?
– Нет. Это настоящий дворец, очень большой и слишком роскошный для меня. Я хотела бы жить в коттедже.
– Дорогая, представь себе коттедж. Четыре стены и дверь.
Наш дом построен по такой же схеме, но только стены повыше и дверей побольше. Поверь мне, я хорошо разбираюсь в архитектуре.
Мира недоверчиво посмотрела на него:
– Ты больше ничего не можешь мне сказать в защиту этого места?
– Ничего, – ответил Алек.
– Но мои впечатления от него сильно отличаются от твоих. Ты герцог, ты привык ко всему этому великолепию, ты вырос среди…
– Не думай обо мне как о герцоге. Думай как о муже. А теперь не хочешь ли ты присесть к огню рядом с мужчиной, который любит тебя?
– На это дорогое покрывало…
– Постельное белье, – поправил Алек.
Она наконец согласилась, села около огня, опершись спиной на его грудь. Мира смотрела на языки пламени, освещающие их лица. Алек был прав. Звания и вещи не имеют никакого значения. Важен только он.
– Я думал, каждая женщина хочет, чтобы ее увезли в замок, – Алек нежно поцеловал ее в плечо, – чтобы почувствовать себя в безопасности…
– В то время, когда тебя не будет рядом?
– Да, я сражался бы с драконами.
– Нет. Я собираюсь всегда быть с тобой рядом и сражаться вместе.
– Как бы испугались драконы!
Мира рассмеялась и затеяла шуточную потасовку. Тонкая рубашка натянулась на ее коленях, почти не создавая никакой преграды между ними. Она почувствовала тепло и напряжение его тела. Мира глубоко вздохнула:
– Никакой жалости к драконам.
– Похоже, и к мужьям тоже.
Алек опрокинул ее на спину, в его глазах отражался огонь камина. Он снял с нее рубашку, и она предстала перед ним во всем женском великолепии. Откинув шелковое одеяние в сторону, он неторопливо покрывал ее тело поцелуями.
Как прекрасна такая близость! Она такая нежная и гибкая, под его сильным телом, полным страсти.
Он снял оставшуюся одежду с себя.
– Я люблю тебя, – прошептала она без страха, без ожидания ответа, без мольбы.
Эти слова были для него самым дорогим подарком. Он отвечал ей теми же словами, своим телом, своим сердцем, которое раньше не знало о существовании любви. Теперь физическая близость перестала быть для него обдуманным занятием, она стала стихией чувств, восторгом, заполняющим их обоих. Все его чувства были сфокусированы на Мире… Любимая женщина, освещенная огнем, ее волосы, длинные и мягкие, как темный шелк, ее нежные руки, скользящие по его спине.
