Рейтинговые книги
Читем онлайн Горение (полностью) - Юлиан Семенов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 79 80 81 82 83 84 85 86 87 ... 341

ПЕТРОВ". 9

В маленьком домике с подслеповатыми окнами собрались четверо: руководитель Военно-революционной организации РСДРП "Офицер" (не "Сабля" и не "Кинжал", а "Штык") - Антонов-Овсеенко, Дзержинский, член Главного Правления польской социал-демократии Адольф Барский ("Варшавский") и семнадцатилетний агитатор Эдвард Прухняк.

В кухне на плите клокотала кастрюля с водой: пожилая, пегая баба, с отечным, тяжелым лицом, стирала белье на ребристом валке, голоса в комнате были тихие, неслышные здесь.

Вытирая худые бока о ногу Дзержинского, громко мяукала голодная кошка.

- Гарнизон готов к выступлению, - тихо говорил Антонов-Овсеенко, - солдаты - в массе своей - достаточно распропагандированы: не хотят стрелять в своих, не хотят гнить в Маньчжурии, не хотят погибать от японских пуль.

- Сколько солдат поддержит нас? - спросил Дзержинский.

- Большая часть поддержит, - убежденно ответил Антонов-Овсеенко.

- Я хочу познакомить тебя с товарищами, - сказал Дзержинский. - Наш "Старик", товарищ Варшавский, и наш "Юноша", товарищ "Сэвэр".

- "Штык". Или "Офицер" - на выбор.

- Сэвэр, - весело и громко ответил Прухняк.

- Тише, - шепнул Дзержинский, показав глазами на дверь, что вела на кухню.

- Варшавский, - представился Адольф Барский шепотом.

Дзержинский улыбнулся:

- "Старик" приехал с хорошими известиями: варшавские рабочие, узнав о выступлении русских солдат, нас поддержат, выйдут на улицы.

- Я пытался говорить с товарищами из ППС, - заметил Антонов-Овсеенко. Каждый из нас остался на своих позициях: они не хотят включаться в общую борьбу до тех пор, пока не будет утвержден примат "польской проблемы".

- С кем ты говорил? - поинтересовался Дзержинский.

- Он не открылся. Какой-то, видимо, важный деятель.

- С торчащими усами? - спросил Прухняк. - С пегими, да?

Он сделал такой жест, будто расправляет длинные, игольчатые усы, которых у него не было; все улыбнулись - к круглому, добродушному, совсем еще юному лицу Прухняка усы никак не шли.

- Нет, - ответил Антонов-Овсеенко. - Не похож.

- Ты имеешь в виду Пилсудского, - сказал Дзержинский. - Его сейчас нет. Он уехал в Японию - просить помощи против русских. Предлагает свои услуги.

Прухняк спросил:

- По своей воле или с санкции ЦК?

- Неизвестно.

- Что-то в этом есть мелкое, - сказал Антонов-Овсеенко.

- Да, - согласился Дзержинский, - говоря откровенно, я этого от него никак не ждал: пораженчество пораженчеством, это форма борьбы с деспотизмом, но выставлять себя в качестве перебежчика - сие недопустимо для человека, прилагающего к себе эпитет "социалист". Это общество не поймет, а история отвергнет.

- Верно, - согласился Адольф Барский. - Люди, к счастью, начинают понимать, что они-то и есть о б щ е с т в о, - раньше даже отчета себе в этом не отдавали, жили словно на сцене: окружены были картоном, который должен изображать металл. А сейчас подуло, ветер налетел - старые декорации падать начали.

- Погодите, товарищи, - юное, семнадцатилетнее лицо Прухняка жило какой-то своей, особой жизнью, когда ожидание накладывает новый в своем качестве отпечаток на человека. - Погодите, - повторил он, - потом о декорациях и обществах. Время. Как у нас со временем, Штык?

- Я выстрелю из нагана после того, как раздам прокламации, - ответил Антонов-Овсеенко. - Это будет сигнал. Тут же входите в казармы. Юзеф выступит перед восставшими.

- Договорились, - сказал Прухняк.

Дзержинский вдруг нахмурился, быстро поднялся и вышел за занавеску: пегой бабы, которая стирала белье, уже не было.

- Что ты? - спросил Прухняк, когда Дзержинский вернулся. - Что случилось?

Не ответив ему, Дзержинский внимательно поглядел на Антонова-Овсеенко. Тот отрицательно покачал головой:

- Она блаженная, мы проверяли ее... Она всем семьям здесь помогает.

- О чем вы? - снова спросил Прухняк.

- Женщина слишком тихо ушла, - ответил Дзержинский.

- У нее не лицо, а блюдо, - хмыкнул Прухняк, - она ж ничего толком понять не сможет, даже если слыхала.

- Малейшая неосторожность, - заметил Дзержинский, - ведет к провалу.

Антонов-Овсеенко посмотрел на часы - удлиненной, луковичной формы.

- Я пойду напрямую, а вы - в обход, по заборам. Минут через десять будьте готовы.

Кивнув всем, он заломил маленькую фуражку, прикинул кокарду на ладонь и подмигнул:

- Какой у нас здесь будет герб, а?

Ушел он стремительно - занавеска, разделявшая комнату и кухню, затрепетала, словно бы кто подул в нее с другой стороны. Барский полез за табаком, но Дзержинский остановил:

- Не надо. На печке младенец.

- А где мать?

- В очереди. Хлеб обещали подвезти в фабричную лавку.

- Отец?

- В Сибири. Ты его должен помнить - Збигнев.

- Рыжий?

- Да.

Прухняк сказал изумленно, с юношеской открытостью:

- Неужели началось, а? Даже не верится...

- Постучи по дереву.

- О чем ты?

Дзержинский объяснил:

- У меня есть знакомый, американец: Скотт Джон Иванович. Он считает, если постучишь по дереву - сбудется то, чего хочешь.

- Пошли, - сказал Барский, - надо идти.

- Пошли, - согласился Дзержинский, но в это время на печке заплакал младенец.

Прухняк поглядел на "ходики". Дзержинский досадливо махнул на него рукой и полез на печь. Длинные ноги его смешно свисали оттуда, и был он сейчас похож на Дон Кихота. Ребенок замолчал, потому что Дзержинский осторожно взял его на руки, спустился с ним и начал расхаживать по комнате, напевая колыбельную.

Барский и Прухняк переглянулись. Слово, готовое было сорваться с веселых губ Прухняка, так и осталось непроизнесенным.

Младенец затих, убаюканный песней Дзержинского.

- Пошли, - повторил Барский, - пора.

И стал засовывать в карманы пальто пачки прокламаций.

Дзержинский положил ребенка на печку, пришептывая ему что-то доброе, нежное, спокойное. Спустился он тихо, приложил палец к губам, кивнул на занавеску. Выскользнул, как Антонов-Овсеенко, бесшумно и стремительно.

...Они шли по длинной, казавшейся бесконечною, улице, окруженной высоким деревянным забором. Сэвэр, не выпуская из ладони часы, то и дело поглядывал на стрелки: прошло уже пятнадцать минут, а выстрела все не было.

- Что же он? - спросил Барский. - Время.

- Ничего. Антонов-Овсеенко человек сильный, - ответил Дзержинский. - Если задержался, значит, есть причина.

- А это что? - остановился вдруг Прухняк.

Слышно было, как где-то неподалеку, нарастая и приближаясь, гикали и улюлюкали конные казаки. Дзержинский стремительно оглянулся: по длинной, зажатой высоким забором улице мчался казачий эскадрон.

- Оружие бросайте, прокламации, - быстро сказал Дзержинский.

Барский медленно полез в карман, но пачку прокламаций вытащить не мог: движения его были медленными, какими-то скользящими: казачья лава надвигалась со страшной, видимой неумолимостью.

- Через забор! Через забор! - крикнул Дзержинский. - Быстро!

Прухняк подпрыгнул, но лишь ногти скребанули по доскам. Дзержинский склонился, точно сломился пополам, сказал, стараясь не выдавать ужаса:

- Со спины прыгай, Эдвард, со спины дотянешься!

Прухняк вспрыгнул ему на спину, зашатался, упал, снова вскочил, потом оттолкнулся, закряхтел, перевалился на другую сторону, шлепнулся на землю.

- Адольф, ты...

- Сейчас... Одну минуту...

- Да хватай меня за пелерину! Быстрее же!

Барский прыгал у него на спине раза три, прежде чем смог перевалиться через забор.

- Бегите! - крикнул Дзержинский. - Бегите скорей!

Казаки были уж совсем рядом, и Дзержинскому показалось, что он ощущает теплый, потный, домашний конский запах. Подпрыгнув, он оцарапал пальцы, упал; стремительно поднявшись, снова подпрыгнул и опять не дотянулся. Тогда, отойдя шага на три, он разбежался, уцепился на этот раз пальцами, ощутив занозистые щепы горбыля; подтянулся, захлебнувшись от внезапного приступа кашля, перевалился через забор, упал на руки друзей.

- Бежать надо! - прохрипел он. - Будут стрелять! ...Пули просвистели над их головами...

...А потом казачьи нагайки прошлись по лицам, спинам, плечам солдат пулавского гарнизона - сквозь людской крик, плач и хрип... 10

Полковник Глазов, исполняющий должность начальника Варшавской охраны, опустил трубку телефона и поднял глаза на Турчанинова (на фронте Георгий был ему пожалован солдатский, самый среди офицеров чтимый).

- Шевяковские няньки да кучера иногда тоже могут сгодиться а, Турчанинов? Или не согласны? Он хороший был человек, Владимир Иванович, царство ему небесное, только людям уж больно доверял. Приглашайте чиновников, будем говорить об особых, новых методах борьбы. Новое время - новые песни...

Чиновники охраны и офицеры корпуса жандармов собрались в бывшем шевяковском кабинете (на похоронах полковника Глазов был словно покойник бледен, слез сдержать не мог, сказал прочувственную речь, от сердца шла, не с бумаги).

- Господа, - начал Глазов, по-хозяйски прохаживаясь в кабинете Шевякова, я собрал вас, чтобы вместе обсудить положение. Скрывать нам друг от друга нечего: ситуация сложная. Эксперименты Зубатова привели к необходимости стрелять в подданных. Преступление Зубатова в том, что он не д и ф ф е р е н ц и р о в а л. Подробно об этом - позже. На армию сегодня надежда весьма слабая: если б не меры, вовремя нами принятые, пулавский гарнизон, ведомый поляком Дзержинским и русским прапорщиком Антоновым, мог пойти на Варшаву. Армию разлагают изнутри социалистические агитаторы, разлагают успешно, бьют словесами, как пулями - в десятку. Сие симптом тревожный. В чем я вижу нашу задачу? В том, чтобы п р о б у д и т ь н е н а в и с т ь. Не вообще ненависть, это опасно и неразумно, а ненависть целенаправленную, ненависть толпы против тех, кто в о з м у щ а е т. Если мы сможем это сделать, тогда общие чувства возобладают над чувствами личными, тогда брат, рекрутированный в солдаты, станет против брата, пошедшего в мужицкий бунт или фабричную стачку. Красным агитаторам пора противопоставить агитаторов наших, никак, впрочем, с Департаментом полиции и охраною явно не связанных, это надо опосредованно делать, аккуратно, исподволь. Я понимаю, сколь трудна задача: воспитать ненависть к брату, который решился преступить черту закона, - тем интереснее такую задачу осуществить. Упор должен быть обращен на младшие чины, на солдатскую массу - с вольно мыслящими офицерами справиться легче, их ведь тысячи, офицеров-то; солдат - миллионы. Как можно организовать работу? Думаю, что каждый из вас сблаговолит внести свои предложения. Я позволю себе высказать лишь одно общее соображение: успех возможен в том случае, ежели мы сможем разделить общество на спектры, выявить истинную направленность интересов. Возьмем, например, спектр фабричных, занятых в текстильном производстве. Фабричным следует объяснять, что заработок их мал не в силу того, что государь не желает или хозяин не дает, но оттого что рудокопам приходится больше платить, те под землею заняты, с опасностью для жизни. Рудокопа, который бастует из-за малой оплаты, сажать в острог недальновидно новый продолжит стачку. Следует найти возможность так ему объяснить малый заработок, чтобы со всею ясностью следовало - не злая воля хозяина и власти тому виной, но вероломство японцев, которых науськали на нас враги. Мужик должен уверовать в то, что его нищета проистекает от рабочих, которые бастуют. Чем меньше, ограниченнее, говоря точнее, сфера выявленного интереса, тем точнее следует вырабатывать рецепты, по коим должно работать. Конечно, учителю гимназии не объяснишь разницу в оплате с институтским приват-доцентом хитрой политикой Франции - засмеют. С интеллигенцией мы должны по-новому работать, совершенно по-новому. Следует попытаться создать ряд примеров: ты с троном, ты за порядок - тебе рост в карьере, тебе поддержка в уезде, губернии, во всей, словом, империи.

1 ... 79 80 81 82 83 84 85 86 87 ... 341
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Горение (полностью) - Юлиан Семенов бесплатно.

Оставить комментарий