Как такое могло стать возможным? Однозначного ответа на этот вопрос у историков нет, а потому вновь приходится прибегать к помощи гипотез и предположений.
Наверное, недовольство киевлян могло вызвать поведение самих немецких миссионеров, их чрезмерная настойчивость в пропаганде нового учения. О том, что проповедь христианства—и именно в славянских землях — нередко сопровождалась насилиями, мы хорошо знаем из истории христианизации полабских и поморских славян, чьи территории в X—XIII веках насильственно включались в состав Германской империи. Но о политических притязаниях на земли Киевской Руси со стороны Германии не могло быть и речи, так что прямые аналогии здесь не вполне уместны. Скорее, дело в другом.
Русская летопись свидетельствует о наличии языческой оппозиции Ольге прежде всего в ее собственной семье. А потому произошедшее в Киеве логичнее всего связывать — и историки давно уже сделали это — с обострившимися противоречиями между Ольгой и ее сыном Святославом, вышедшим наконец на первые роли в политической жизни Русского государства. Именно из-за этого Ольге и пришлось отказаться от своих намерений. Приглашенные ею немецкие священники вынуждены были бегством спасаться из русских пределов — а это означало ее серьезное внутриполитическое поражение, свидетельствовало об утрате ею незримых нитей управления страной.
К началу 960-х годов Святослав, по меркам своего века, был вполне взрослым человеком, о чем, между прочим, свидетельствует и появление у него собственных сыновей. Будучи князем по праву рождения, он конечно же не смирился со своим приниженным по сравнению с матерью положением. Едва ли мог забыть он и об унижении своих людей в Константинополе во время визита матери к греческому царю — а потому все, что было связано с этой поездкой, должно было восприниматься им особенно болезненно. Как мы предположили выше, Ольге по возвращении из Царьграда пришлось оправдываться перед киевлянами, и прежде всего перед сыном, объясняя собственное крещение хитростью, уловкой, необходимой для того, чтобы пресечь бесстыжие домогательства греческого царя. Трудно сказать, насколько это ей удалось. Во всяком случае, приглашая миссионеров из Германии, княгиня попыталась все же настоять на своем, убедить киевлян в преимуществах христианской веры и крестить тех, кто готов был последовать ее примеру, — но добилась обратного. Конфликт Святослава с матерью был неизбежен, и прибытие немцев обозначило лишь одно из непримиримых противоречий между ними. Вмешательство немецких священников в дела веры — то есть в известной степени в сугубо внутренние, даже княжеские, дела — не могло прийтись по душе ни юному и амбициозному Святославу, ни его дружине. Оно еще больше сплотило поборников язычества вокруг князя.
Летопись говорит о «возмужании» Святослава под 964 годом. («Князю Святославу възрастъшю и възмужавшю…» — с этих слов начинается новая летописная статья, первая после рассказа о крещении Ольги{279}.) Однако это — дата первого известного из летописи похода Святослава — на вятичей. Возможно, были и другие, более ранние походы — те самые «войны многие», о которых упоминает летописец в той же летописной статье, говоря, что Святослав «посылал к странам, глаголя: “Хочу на вы идти”». Напомню, что перед статьей 964 года в летописи пропуск в восемь не заполненных никакими событиями лет, а предыдущая летописная статья, обозначенная 955 годом, но в действительности посвященная крещению Ольги в 957 году, заканчивается также фразой о «возмужании» князя («…кормящи (Ольга. — А.К.) сына своего до мужьства его и до возраста его»), в данном случае не вполне уместной, ибо Святослав должен был считаться взрослым и дееспособным еще до крещения матери. Статья 964 года, несомненно, имеет в виду «возмужание» Святослава не в физическом, а в политическом смысле, превращение его в самостоятельного, полноправного князя. Но приурочение этого «возмужания» именно к 964 году условно: по относительной хронологии летописи его следует датировать широким временным промежутком между 957 и 964 годами. И то обстоятельство, что этот временной промежуток совпадает с изгнанием из Киева Адальберта, весьма показательно.
Как показательно и то, что после известия о посольстве «королевы Елены» в Германию в источниках нет сведений о государственной деятельности Ольги, о том, что она продолжала управлять страной. Напротив, с 964 года на первый план в летописном изложении событий выходит князь Святослав, который и становится главным героем летописи. В единственном же упоминании об Ольге в связи с многочисленными войнами Святослава — в статье 968/69 года, рассказывающей об осаде Киева печенегами, — мы видим княгиню уже лишенной какой бы то ни было власти, не способной влиять на ход событий.
В нашем распоряжении имеется еще одно свидетельство, проливающее свет на историю с изгнанием Адальберта из Руси, — на этот раз русского происхождения. Вообще, считается, что русские источники не сохранили сведений о немецкой миссии 961/62 года. Однако это не вполне так. В статье 986 года «Повести временных лет», в рассказе о выборе веры князем Владимиром, есть косвенное упоминание о событии, произошедшем в Киеве за четверть века до этого. По летописи, в числе прочих к Владимиру явились проповедники-«немцы», предложившие князю принять их веру. Владимир ответил отказом, очевидно ссылаясь на казус с епископом Адальбертом. «Идите обратно, — прогнал он немцев, — потому что отцы наши не приняли сего»{280}.[198] «Отцы наши» — это в первую очередь отец самого Владимира князь Святослав, а также отцы тех бояр и «старцев градских», вместе с которыми князь Владимир принимал решение о выборе веры, — то есть дружинники и советчики Святослава, киевские мужи его времени, те самые, на чье мнение князь ссылался, отказываясь креститься, и кто, по его словам, «смеялся» над христианской верой. Именно они и «не приняли» немецких миссионеров.
Так произошел открытый разрыв между матерью и сыном. В Киеве восторжествовала «языческая партия», враждебно настроенная к христианству. О языческих пристрастиях самого Святослава и его окружения мы хорошо знаем не только из летописи, но и из византийских источников. Описывая поход киевского князя на Дунай и его войну с Иоанном Цимисхием, византийский хронист сообщает о кровавых обрядах, которым предавались руссы. Так, летом 971 года, после одного из сражений с греками, руссы устроили кровавую тризну по своим погибшим собратьям, во время которой было заколото множество пленников, мужчин и женщин, а также задушено несколько младенцев и жертвенных петухов, которых затем утопили в водах Дуная{281}. Впрочем, совершалось ли нечто подобное в Киеве, мы не знаем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
