– не менее шести километров шлепать пешком на юго-восток по проселочной дороге до Фрайберга. Я рванул изо всех сил, постоянно непроизвольно оглядываясь – не показались ли русские, ведь в Гросширме сдерживать их было больше некому. И тут меня словно током ударило.
«Черт возьми! А как же Эльзнер? – мелькнуло у меня в голове. – Он ведь, скорее всего, до сих пор стоит на западной окраине Гросширмы в ожидании моего персонального приказа!»
Но возвращаться туда было равносильно самоубийству, и я непроизвольно принялся ругать всех подряд: командира полка, уговорившего меня не покидать позиций, русских, неумолимо двигавшихся вперед, Рихтера, бросившего своего командира, и себя самого, конечно.
В этот момент за кустами я заметил молоденького солдата, который в отчаянии возился с мопедом. Увидев позади себя офицера, он испуганно повернулся и попытался что-то доложить. Выяснилось, что Хайни, которому не было еще и семнадцати лет, отстал от своего отряда истребителей танков. Мопед он стянул в Гросширме, но не смог его завести.
– Видимо, в нем что-то сломалось, – виновато сказал Хайни.
Я осмотрел мопед, нашел поломку, быстро ее устранил и после нескольких попыток завел мотор. Хайни уселся сзади, и мы помчались вперед.
Это была выматывающая душу езда – дороги развезло, и нам приходилось по уши в грязи ехать по холмам то вверх, то вниз, подталкивая мопед руками при подъеме. Вскоре Хайни, сидя на багажнике, отбил себе весь зад, но мальчишка не сдался, а только мрачно пошутил:
– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
Русские непрерывно обстреливали всю местность не только артиллерией, но и «сталинскими органами», и впереди, по ходу нашего движения, то и дело поднимались в воздух черные грибы от разрывов. Это побуждало нас увеличивать скорость. Наконец, когда наши силы были уже на пределе, а сами мы походили на огромные комки грязи, недалеко от Фрайберга нам удалось выехать на дорогу, по которой двигался заправщик нашего дивизиона. С облегчением вздохнув, я втиснулся в кабину водителя рядом с фельдфебелем, но окончательно пришел в себя лишь тогда, когда некоторое время спустя мы обогнали самоходку унтер-офицера Эльзнера.
– Когда штурмовые орудия начали покидать свои позиции, то Боргман к ним присоединился, – сообщил Эльзнер. – Я же, как и было приказано, остался. Прошло около получаса, за которые русские специально из-за нас воздвигли на высоте настоящий противотанковый рубеж. Когда они открыли огонь, то стало совсем невмоготу, и нам пришлось тоже смываться оттуда. При этом во время движения мы постоянно делали остановки и смотрели, не появитесь ли вы.
Узнав, что обер-ефрейтор Рихтер бросил меня и смылся на машине, Эльзнер и Менте осуждающе покачали головой.
– Я знал, что Рихтер – трусливая свинья, – проговорил Эльзнер. – Но это уже слишком. Такого не позволит себе даже наделавший от страха полные штаны самый захудалый солдат.
На рыночной площади Фрайберга возле «Золотых ворот» кафедрального собора, построенного в готическом стиле, мы увидели Цитена с тремя самоходками. Четвертую же, как он доложил, им пришлось взорвать, так как она завязла в болоте недалеко от Гросширмы.
Вскоре разнесся слух, что в районе Рудных гор[125] создается новый оборонительный рубеж, а пока всем надлежит собраться в населенном пункте Миттельзайда. Все, кто был во Фрайберге, плотными колоннами устремились на юг. Когда же мы туда прибыли, то оказалось, что Миттельзайда настолько забита войсками, что о постое для солдат не могло быть и речи. Однако совсем скоро местечко опустело.
Я обошел все вокруг и не увидел ни одного немецкого солдата. Тогда мы с Цитеном и Боргманом стали держать военный совет, чтобы определиться, что нам делать дальше.
– Две самоходки практически вышли из строя и более не боеспособны, – доложил Цитен. – Мы изучили дорогу позади Миттельзайды – она круто идет в гору. Будет просто удивительно, если эти груды металлолома смогут по ней подняться на вершину.
Выслушав его, я принял решение:
– Эльзнер, ваша самоходка находится в наилучшем состоянии из всех. Вы останетесь здесь и будете обеспечивать огневое прикрытие до тех пор, пока три другие машины не поднимутся на гору и не займут укрытие. После этого начнет выдвижение и ваш «Носорог». На сей раз я останусь с вами.
По моей команде первые три самоходки тронулись с места. Почти час понадобилось для того, чтобы самая изношенная из них с грехом пополам поднялась на гору. Тем временем Эльзнер прилагал титанические усилия, дабы подавить русские противотанковые пушки, пытавшиеся стрелять по уходящим «Носорогам». Однако воспрепятствовать приближению к населенному пункту неприятельской пехоты, рассыпавшейся цепью, он не мог.
Мы дождались того момента, когда русские пехотинцы почти добрались до дома, возле которого стояла наша самоходка, и только тогда двинулись сами.
Миттельзайда благополучно осталась позади, и мы стали подниматься наверх по склону. Позади нас вражеские противотанковые пушки пытались было подбить нашу самоходку, но их огонь силами трех «Носорогов», стоявших на вершине, удалось подавить. Не успела машина Эльзнера подняться, как он немедленно развернул ее в сторону противника и занял позицию, чтобы дать возможность поврежденным самоходкам хотя бы немного оторваться от неприятеля.
Самоходка открыла огонь, и Эльзнеру с Менге удалось подбить еще два танка.
– Теперь можно и уходить, – заметил я. – Это остудит пыл Иванов.
На душе стало гораздо легче, когда мы подъезжали непосредственно к самому горному массиву.
– Сколько же всего танков вы подбили, Эльзнер? – поинтересовался я.
– Эти были номер двадцать семь и двадцать восемь, – в присущей ему рассудительной манере ответил унтер-офицер.
– Значит, с начала январского русского наступления рота подбила в общей сложности девяносто восемь танков, – с восторгом подытожил я и с грустью добавил: – Жаль, что сотню нам разменять уже не удастся. Это был наш последний бой.
– Вы серьезно, господин обер-лейтенант? Мы ведь не капитулируем? – испуганно спросил Менте.
– А чем вы прикажете нам сражаться, Менте? Пехота драпает во все лопатки, а у нас осталось всего две боеготовые самоходки. И это, по сравнению с другими подразделениями, еще много.
Не доезжая до местечка Дойчнойдорф, я приказал сделать привал, а Цитена послал на разведку в сторону населенного пункта Герен.
Карлсбадр[126], 7 мая 1945 года
На рассвете рота была поднята по тревоге – вернувшийся из разведки Цитен доложил, что русские уже заняли Герен и подходят к Дойчнойдорфу. Нам пришлось взорвать еще одну самоходку, которая окончательно вышла из строя, и с тремя оставшимися «Носорогами» пристроиться к маршевым колоннам, двигавшимся по горам в сторону города Комотау[127]. О каком-либо оборонительном рубеже в Рудных горах больше никто даже не заикался. Зато в
