– Подожди! – окликнула его Робби. – Забери это… – Она протягивала ему «Тома Младшего», белого плюшевого медведя с красивыми карими «сладострастными» глазами. Он выхватил игрушку из ее рук и молча вышел.
Том гнал машину домой. Глаза его застилала ненависть. Ненависть? – это было бы слишком просто. Его душа полнилась яростью, стыдом и тоской. Он не мог разобраться в этом смятении чувств, понимая одно: он сокрушен, раздавлен. Его Робби, его любимая! Он начал всхлипывать, надеясь, что постовой не задержит его, приняв за подвыпившего водителя. До дома было еще несколько часов езды. Дом, куда снова и снова будут являться проклятые Кроуфильды… Но больше ему некуда было ехать.
Вдруг он почувствовал голод и остановил машину около закусочной. Заказав гамбургер с жареным картофелем, он с удивлением посмотрел на тарелку, есть он не мог.
– Что-нибудь не так? – спросила официантка.
– Нет, все в порядке, – ответил он, заплатил по счету, добавил чаевые и вдруг спросил:
– У вас есть ребенок?
– Да… А вам зачем? – ответила она неприязненно.
– Не волнуйтесь, – сказал он, – я к вам не пристаю. Подождите минуточку. – Он выбежал к машине, достал белого медведя со «сладострастными» глазами и сунул его растерянной женщине. – Отдайте вашему парнишке.
Изумленно глядя на дорогую игрушку, она пробормотала:
– Какая прелесть… Ой, извините, что я вам нагрубила.
– Вы правильно себя вели. Вы были осторожны, и все мы должны остерегаться, пока наш мир и люди – такие, какие они есть.
Он побежал к машине. Женщина проводила его растерянным взглядом.
Он добрался домой около полуночи. Ставя машину в гараж, он увидел, что все окна темны, светится только окно музыкальной комнаты. Услышав задумчивые аккорды – она играла Дебюсси – Том понял, что мать опечалена и ищет прибежища в музыке.
Он боялся войти в дом и сел на ступеньку веранды. На темном небе сияли звезды – ковш Большой Медведицы… Блестящий полукруг, а за ним – загадочная непознанная Вселенная… Вскрикнула птица – затерявшееся в ночи живое существо, которому так же неведомы тайны Вселенной, как и человеку.
Эта зловещая загадочная Вселенная, этот безумный человеческий мир! Его снова пронзила боль: да, этот мир обезумел! Окровавленное лицо отца… Райс, превратившийся в Кроуфильда… Все перевернулось со дня, когда зловещим вестником явился Маккензи.
Он встал, отпер дверь и проскользнул в свою комнату. Полулежа на кровати, он думал о том, что в колледж вернуться он не сможет. Встречаться с ней в коридоре, на лекциях… Том увидел на тумбочке фотографию Робби: волосы, встрепанные ветром… сияющая улыбка… Такая счастливая… такая жестокая, беспощадная…
Он сбросил фотографию на пол, стекло разлетелось. Том схватил изображение Робби и с наслаждением порвал в мелкие клочки. «Пусть тебе кто-нибудь причинит такую же боль, как ты мне причинила…» – подумал он.
Приятная мечтательная музыка затихла… Том потушил свет, ему хотелось отложить объяснение с матерью до утра. Но она постучала.
– Том, я слышала, что ты приехал.
– Я засыпаю, – солгал он.
Она открыла дверь и зажгла свет. Сейчас увидит разбитое стекло и клочья фотографии на полу, и ему придется все рассказать ей. Мягко, неназойливо, она выспросит все. Но она не стала расспрашивать.
– Ты ведь написал, что уедешь на несколько дней, – сказала она, сев на стул рядом с кроватью.
– Прости, мама. Ты, конечно, поняла, почему я сорвался, как сумасшедший.
– Я поняла.
Ее спокойный тон заставил его еще глубже почувствовать свою вину.
– А почему ты сейчас вошел в дом крадучись? Разве ты не хотел поговорить со мной? Боялся, что я рассердилась?
– Да нет же. Я боялся Тимми разбудить.
Она слабо улыбнулась.
– Не обманывай меня, Том. Тебе это не удастся. И мне не удастся обмануть тебя. И сейчас ты знаешь, что хоть я и промолчала, но все увидела.
Он тоже улыбнулся.
– А, мусор на полу. Ну, так это заключительный аккорд, я покончил со своей подружкой. Мы как следует поцапались, и я подвел черту.
– Мне очень жаль. Она ведь замечательная девушка?
– Думаю – нет. Но все равно больно. Быть отвергнутым – очень тяжело, – горько признал он. – Чувствуешь себя словно в аду.
– Да, кажется, что пришел конец света.
– Откуда ты знаешь? Ведь тебя никогда…
– Молодые думают, что старики никогда не были молодыми.
Ее голос звучал ласково и успокоительно. Он благодарно посмотрел на нее и вдруг отчаянно вскричал, удивленный собственной вспышкой:
– Какая ты чудесная мать! И подумать только, что на самом деле, на самом деле… – Он не мог закончить.
– Но я твоя мать. И всегда буду твоей матерью, – сказала она, смахнув слезы тыльной стороной ладони и, заставив себя улыбнуться, пошутила: – Что-то чересчур много слез у нас в последнее время, ты не находишь? Ну, так что же между вами произошло? – сказала она, посмотрев на пол.
– Долгая история. Я рассказал ей о себе, о Кроуфильдах, ну, обо всем этом деле.
– И она узнала, что ты родился евреем.
– Не говори так, мама.
– Но она же догадывалась, что ты не из этой шайки «Независимого голоса», которая сродни ку-клукс-клану. Я знала, что ты не можешь быть с ними. Скверная, грязная компания.
– Да, ты права, – вздохнул он. – Но папа…
– Должна же я сказать правду.
– Я хотел бы… чтобы папа был другим. Чтобы не дал себя втянуть в ку-клукс-клан. Я папу любил…
– Да, для тебя было бы лучше, если бы его не втянули. Не говоря уже о том, что это было бы лучше для него самого. Он подавил в себе много хорошего…
Том устал от тягостной беседы, голова его разламывалась.
– Ты оставила дверь открытой. И мы разбудим Тимми.
– Его здесь нет. Он уехал до следующего воскресенья. Кроуфильды взяли его с собой на озеро.
Том был поражен, что за дикие вещи происходят!
– Да, ленч прошел очень удачно. Холли так мило вела себя с Тимми. Она славная девочка. И когда Ральф («Опять Маккензи!» – подумал Том) одобрил эту мысль, я согласилась. Ведь он давно знает эту семью.
– А Тимми хотел ехать?
– Конечно, иначе разве я бы его отправила? Ему понравилась вся семья. Думаю, ему там будет хорошо.
«Понравилась семья». Они надвигаются на нас. Выпускают щупальце за щупальцем, словно осьминоги. Брата уже захватили. Нет спасения…
– Значит, уже не только ты, но и Тимми на их стороне.
– Не глупи, нет никаких «сторон».
– Я ненавижу их, – сказал он сквозь стиснутые губы. – Ненавижу. И я не буду встречаться с ними. Никогда!