Он отвернулся от всей гурьбы и снова пошел к береговому бугру, откуда было дальше видать в море.
Степан сам уже давно пил морскую воду, и только его умение переносить жажду спасало его от мук, которые испытывали менее терпеливые, досыта напиваясь морской водой. Их страшнее мучила жажда и валила болезнь…
Потянул ветерок. Днем стало прохладней. Ветер дул с северо-востока, как раз оттуда, куда ушел Черноярец. Если они не разбиты в боях, то дня через два примчатся на парусах. А если не возвратятся, значит, пропали, тогда и нечего ждать, пора уходить.
К ночи Степан указал зажечь на высокой мачте струга смоляной факел, чтобы Черноярцу с моря был виден огонь.
Ветер пронизывал холодом. Казаки оделись в овчинные кожухи, в зипуны, забрались в землянки. Иные в ямах зажгли костры, тесно сгрудились в кучки.
До рассвета Разин бродил по берегу, напряженно вглядываясь в туманную даль. Начиналась погода. И вдруг за косой, отделенной от острова тем заливом, в котором обычно купались, за плеском волны Степан услыхал голоса и бряцанье цепей. Он припал к песку и глядел на море.
На гребне волны взметнулась лодка. Ее швырнуло волной на песок косы. Гремя цепями, два закованных человека пытались ее удержать, но вторая волна накатила, вырвала и умчала челнок назад, в море…
«Вот те на! Лихорадка, что ли?!» — подумал Разин, вспомнив рассказ о тридцати трех невольниках.
Привидения двинулись на него через косу, дошли до воды, отделявшей косу от острова, и пошли по воде. Цепи звенели на них. Они дошли до глубокого места и кинулись вплавь по заливу, но стали тонуть…
Степан вскочил, не думая, скинул кожух…
— Стой, атаман! Заманиват нечисть! — крикнул казак, откуда-то оказавшийся рядом с ним.
Он хотел удержать Степана, но Разин его оттолкнул и ринулся в воду… Призраков уже не было видно.
Шаря вслепую по воде, Разин успел схватиться за цепь и рванул на себя. Отфыркиваясь, он вытащил на берег человека в цепях. Казаки, увидев, что это не призрак, бросились за вторым…
Спасенный Разиным беглец, как только очнулся, кинулся обнимать казаков.
— Братцы! Казаки донские! Неужто же мы у своих? Неужто добрались?! Пять лет, как собаки, прикованы были цепями… Пять лет не чаяли землю родимую видеть!
Казаки вытащили второго утопленника. Тот захлебнулся и долго не приходил в себя.
Первый спасенный прильнул к безжизненному товарищу и закричал ему в ухо:
— Павлу-уха! Павлу-уха-а! Ведь мы добрались! У своих мы, Павлуха-а! Ведь русские люди вокруг, казаки! Слышь, очнися!
— Слышь, братцы, ведите меня к атаману скорей, — попросил спасенный Степаном беглец, и, узнав, что сам атаман спасал его из воды, он схватил за руку Разина и припал к ней губами. — Атаманской своей головы не жалел ты для беглого мужика! Недаром же мы к тебе пробирались… Слышь, Степан Тимофеич, семьдесят кораблей мы построили на тебя боевых по указу шаха. Семьдесят пушек на них кизилбашцы ставят. Аглицкий немец за всем корабельным строением дозирает. А ныне струги те, чай, в море выйдут, в поход на тебя; два дни назад на них мясо грузили да хлеб и парусами в тот день же снастили.
Разин понял, зачем персы не слали своих послов для размена пленных.
Пока беглец вел рассказ, совсем уже рассвело.
С моря ударило три отдаленных выстрела, за волнами стали видны паруса двух стругов.
— Иван идет! — радостно крикнул Еремеев.
Все толпой сошлись к берегу. На острове ожило все. Позабыв все болезни, люди лезли из ям, ковыляли к морю…
На розовой пене волны летели на парусах два струга и несколько казачьих челнов. Слышно было, как загремели цепи якорей. С одного из стругов стали сгружать в челн что-то тяжелое.
— Эге-ей! Что там нашарпали-и?! Не трухменска ли царя полонили?
— Тащите царицу сюда-а!.. — закричали с берега повеселевшие пленники моря.
Но из челнов не отвечали и молча гребли к острову. На отмели выскочили в воду и погнали передний челн на руках по песку.
Вся толпа казаков пошла им навстречу.
— Черноярец, батька, поранен трухменской стрелой. Рана пухнет. Мыслим, что с ядом змеиным, — мрачно сообщили казаки, прибывшие с моря.
Разин кинулся к Черноярцу.
— Помирать мне приходит, Степан Тимофеич, — сказал Черноярец. — Хлеба привез я, сала, да сыру, да овечек живых… да воды ключевой полета бочек. Невольников русских двадцать пять человек отбили. Стрелами поранило троих моих казаков — все пропали… а я вот все жив… да, видать, не осилю…
Степан помрачнел. Он взял руку Ивана и так сжал, что хрустнули косточки…
Казаки разгружали воду и хлеб. Резали овец и варили мясо, разливали кружками воду. На острове было шумно. Все ожили, даже запели песни.
— Ты бы, Ваня, крови парной испил. Пользует кровь, — как ребенка, просил Черноярца Разин.
Тот усмехнулся. Подумал, что никогда раньше не слышал в Степановом голосе ласки.
По приказу Разина принесли теплой овечьей крови. Черноярец поднес ко рту и оттолкнул ее. Попросил воды.
Ко вздувшейся покрасневшей ране приложили парную печенку, Иван сорвал ее.
— Горит, — сказал он, — все равно помру…
Разин сидел возле него у себя в землянке, не коснувшись еды и питья. Когда все заснули после еды, зашел Сергей и сказал, что выслал в море челны с дозором. Разин снова остался один возле раненого.
— Душно. Ветра нет. Вынесли б на море… Скоро помру, — прошептал Черноярец. — Казачку мою Серафиму да доченьку Настю, Степан, не забудь… не забудь… как помру…
— В семидесяти кораблях идет на нас шах, — сказал Разин, — а ты — помирать от стрелы… Погоди. Вот я с персиянцами шутку надумал. Как мы шаха побьем — то и домой. Ты от радости вспрянешь. Постой помирать, — просил он, уверенный в том, что радость целит раны.
Разин поднял Ивана и вынес его на берег моря. Солнце палило, но ветер летел из влажных просторов и освежал.
— Синь-то какая! — прошептал Черноярец. — Краса!..
— Солнышко ить, Иван, всему дает силу. Попытаем — откроем на солнышке рану. Может, тебе ее исцелит…
Черноярец взглянул на Разина, и снова усмешка скользнула из-под усов в густую русую бороду.
— Что ж, открой, — согласился он.
Рана была у самого сердца. Края ее были синие, вздутые и блестели… Взор Черноярца начал тускнеть. Сухим языком облизнул он губы.
— Испить? — спросил Разин, поднося ему воду ко рту.
— Голова горит, а сердце холодное стало. Кончусь, должно быть, Степан, не осилю яду… А мне бы жить! На Дон бы мне воротиться к моей Серафиме, к Настюше… да вместе с тобой казачью державу строить… Вольный край… как в бабкиной сказке про остров Буян, на коем всяк всякому равен… остров… Буян… Яблоки золотые, вишенье, как самоцветные каменья… а люди живут князьям неподвластно…
Черноярец закрыл глаза.
— Вот ты и постой кончаться-то, — убеждал Степан. — Мне ведь как без тебя-то казачью державу ладить?! На Дон воротимся, сковырнем старшину, Волгу, Яик и Запороги с собой подымем… Вот будет остров Буян!
— Темниц там нету и татей… По правде живут… — лепетал Иван.
Веки его опухли и стали похожи на толстую огуречную кожуру. Голос делался тише и тише.
Разин сидел над ним до заката. Иван все был жив. Изредка он шевелил губами, приподняв опухшие веки, взглядывал, как раненая лошадь, с жалобой и словно с укором, но больше не мог уже ничего говорить.
Кудрявые волосы Черноярца, русые, еще молодые, не тронутые сединой, были мокры от пота, и завитки их прилипали ко лбу. Широкая курчавая борода торчала вверх, как будто Иван нарочно ее подставил уходящему солнцу, высокая, широченная грудь неровно и резко вздымалась хриплым дыханьем. Большие крепкие руки лежали вдоль тела, скованные бессильем.
После плотной еды разинцы уснули и только к вечеру начали просыпаться. В это время с моря вернулся дозорный челн. Ходивший за «языком» Тимофей Кошачьи Усы схватил неосторожного рыболова, ушедшего далеко от берега. Тот сказал, что на боевые струги поутру начали уже приводить воинов и прилаживать снасти…
Разин велел всем идти по своим стругам. Черноярца снесли в шатер атаманского струга.
В заливчик, лежавший между косою и островом, на руках затащили три струга и несколько челноков без людей, — спустили на них якоря и поставили паруса. Ветер качал суда во все стороны и гонял их, как хотел, по заливу, насколько хватало якорных цепей.
На остальных судах Разин почти со всеми казаками ушел в открытое море и в сумерках скрылся на севере, слившись с серою дымкой тумана.
Только Наумов с сотнею пушкарей остался на острове, в защищенном городке за валом.
Когда стемнело, пушкари в разных местах на острове разложили костры, словно там был расположен табор большого войска.
Неравная битва
Боевой караван астаринского Менеды-хана в семьдесят есаульных судов с медными пушками несся по морю на парусах, направляясь прямо на остров.
