Чаще всего вождь живущий провозглашает себя продолжателем дела вождя покойного, обеспечивая тем самым как бы идеологическую легитимность своего режима. У того же Сталина был предтеча — Ленин, которого, для того чтобы он служил символом нетленности идеи, не похоронили, как человека, а положили в Мавзолей.
Когда Лукашенко говорит о себе в третьем лице, он как бы смотрит на себя со стороны и оценивает действия кого-то иного — президента, вождя, даже машины: «Меня надо рассматривать в преломлении к конкретной ситуации, к конкретным действиям. Ну что такое Президент? Президент — это "машина". Вот я от этого определения избавиться не могу за десять лет»279.
У Лукашенко предтечи не было. Нет, конечно, он мог использовать имя единственного коммунистического лидера советской Белоруссии — Петра Машерова, мифологизированное после его трагической гибели в автомобильной катастрофе. Но Машеров жил слишком недавно, и остались те, кто мог оспаривать право Лукашенко на политическое использование его имени, — семья, бывшие соратники.
Наконец, Лукашенко ведь говорит, что не восстанавливает старое, а строит новое. Стало быть, предтечи и быть не может. В новой религии он сам — и мессия, и предтеча. И его портреты в красном углу — это не фотографии простого смертного, одного из политиков, приходящих и уходящих, а изображение человека, являющегося символом добра и справедливости.
Сталин все-таки прикрывался коммунистической идеологией. Лукашенко пошел дальше, все упростив. Под него создается бытовая, «хозяйственная» идеология. Здесь его «логика», как всегда, очень проста: я знаю, что нужно сделать, меня надо слушаться; чтобы меня слушались, нужно меня превратить в идола, надо развивать преклонение передо мной. Мои портреты нужны повсюду не для того, чтобы я этим упивался, а для того, чтобы в меня верили, на меня молились, чтобы за мной безоговорочно шли. Лукашенко сам признается: «Нужно довести до того же студента, что если бы не президент, вряд ли он сидел бы за партой в вузе. Если нашей молодежи довести эту правду, то, по крайней мере, с оранжевыми флагами она по улице ходить не будет»280.
Но вот со строительством «нового» все далеко не просто. Тут Лукашенко явно выдает желаемое за действительное.
«У Лукашенко все ценности в советском прошлом, — говорит Леонид Синицын. — Он превращает прошлое в нового идола. Это видно во всем. Прежде всего в том, как он стремится вернуть в нашу жизнь нормы, законы, порядки идеализируемого им прошлого. Создается впечатление, что он испытывает отвращение ко времени, в котором живет. И на такой основе пытается создать "под себя" новую идеологию.
Но эта идеология обращена назад. Он зацепился за прошлое. И тормозит общество настолько, что оно вообще заснуло. А Лукашенко это устраивает, потому что легче всего удержаться у власти в спящем обществе, если, конечно, подпитывать его сонное, тлеющее состояние — за счет богатых, за счет соседней России».
«Рухнама» на белорусском
Итак, власть взята, противник сломлен. Но это не означает, что Лукашенко ничто не угрожает.
«Надо окапываться, надо укреплять бастионы. Какие? Местные, семейные, национальные, государственные. Значит, надо сочинять какую-то идейную обертку — для оправдания режима и для того, чтобы режим имел будущее. Ведь идеология должна к чему-то призывать. Это система мифов, система романтических взглядов, в конце концов, система социально-философских категорий»281.
Об этом Лукашенко (в конце концов, он вечный политрук) помнит постоянно. Вот что он говорит в своей речи о проблемах идеологии:
«Приведу последний пример. Никто никогда, даже я, зная хорошо Ирак, не думал в начале войны, что иракцы продержатся до сегодняшнего дня. И для американцев, и так называемой оккупационной коалиции еще неизвестно, чем все закончится. Почему это произошло? Арабы, дай Бог им жизни, не вояки (это не чеченцы). Помните, как они на Синайском полуострове воевали? Как только 12 или сколько там часов — все бросали и молились, а их брали голыми руками.
И посмотрите, что сделала государственная идеология. "Мы защищаем свою землю, мы оккупантам не сдадимся, мы защитим нашего Саддама" — вот на чем строилась идеология последних месяцев… Вот эта идеологическая, скажем прямо, обработка сегодня спасает Ирак»282.
И в Беларуси появились «комиссары» — работники так называемой «идеологической вертикали». Причем они призваны не проповедовать общечеловеческие ценности, а обосновывать «верность пути» и политическую безальтернативность человека, этот путь избравшего. На наших глазах происходит идеологизация всех сфер жизни, от системы образования до здравоохранения. Даже в больнице по местному радио напоминают, кто именно заботится о вашем здоровье и запрещает курение и нарушения режима дня. Портреты президента на столах у чиновников, на календарях, на стене в каждом классе, на первой странице в каждом дневнике: раньше там была кудрявая головка маленького Володи Ульянова, сейчас — усатое лицо взрослого дяди.
Но этого мало. В государственных и негосударственных вузах срочно вводится курс «государственной идеологии». На предприятиях и при региональных органах власти создаются специальные «информационные группы». Любой мало-мальский успех, естественный в любом нормальном государстве, преподносится политинформаторами как уникальное достижение режима.
И все равно — мало, плохо, не фундаментально! Лукашенко понимает, что нужную ему идеологию никто, кроме него лично, создать не в состоянии:
«Много раз пытались для этих целей задействовать нашу славную армию докторов и кандидатов наук, научные учреждения и вузы. Предложений (оформленных даже в виде солидных монографий) было немало. Но сводились они к двум, условно говоря, формулам: "давайте сделаем, как на Западе" или "давайте вернемся к советской практике". Полностью несостоятельным оказался и наш идеологический штаб — Администрация президента. Совещания, поручения, авторские коллективы, отчеты — и ничего на выходе. Тот же формализм»283.
Приходится взваливать эту ношу на себя.
«В этих условиях Главе государства пришлось брать все на себя и, идя от жизни, а не от теории, закладывать в фундамент белорусской независимой государственности идеи, рожденные и выстраданные нашим народом»284.
Действительно, «где, в какой книге можно прочитать все о белорусской государственной идеологии?
Я много размышлял над этим. Проще всего было бы издать какую-то книгу, скажем, Президента, и предписать ее изучение в качестве главного источника мудрости. Тем более есть свежий пример — уже на белорусском языке, и это хорошо, издана книга "Рухнама" руководителя Туркменистана, в которой есть все: и история туркмен, и руководство, как вести хозяйство, как принимать роды и так далее»285.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
