разовьет Камю). Весь набор экзистенциальных проблем и тем. Я уже упоминал о хайдеггеровских размышлениях о подлинном (в первом лице) и неподлинном (в третьем лице) отношении человека к смерти… Монтень через Паскаля сформировал всю великую традицию европейского экзистенциализма. Можно проводить параллель Монтеня и с Кьеркегором, с его рассуждениями о толпе, что толпа всегда не истинна, только личность истинна, а в толпе, обществе всегда есть некое отчуждение. Целый поток мысли, философствования, начиная от самой формы эссеистического исповедального рассуждения, интереса к человеческой субъективности и кончая конкретными сюжетами и стилем мышления, вышел из великого гасконца. (Хотя, как мы видели, и сам Монтень возник отнюдь не на пустом месте.)
Пошли дальше. И еще один сюжет – Шекспир. Как звучало в приведенной мной цитате Эмерсона, есть автограф Шекспира на «Опытах» Монтеня. И дотошные шекспироведы нашли в трагедиях Шекспира 700 (!) скрытых цитат из Монтеня! Оцените это число. Это чтобы понять, насколько Шекспир и Монтень – близнецы-братья. Это нас подготовит к нашему следующему сюжету. Трагизм человека, кризис гуманизма, отношение к политике, к женщинам, к жизни, к пределам нашего бытия, к абсурдности мироздания. Все здесь созвучно Монтеню у Шекспира. Еще раз – 700 цитат!
Дальше – Фрэнсис Бэкон. Тут, конечно, не так велико влияние Монтеня. Он взял у французского мыслителя в основном стиль, форму. В основном жанровый стиль, нежели заимствования в содержании мысли. Если вы знаете, одна из главных работ Бэкона называется «Моральные и политические опыты», то есть эссе. Жанр эссеистики. Бэкон, по видимости, очень впечатлился Монтенем. Дистанция огромного размера между эмпириком, прагматиком, царедворцем, интриганом, зачинателем сциентизма и коррупционером Бэконом и бегущим от всего суетного в уединение своего замка, созерцательным и порядочным Монтенем, медитирующим над вопросом «Что я могу знать?» Но, скорее по форме, Бэкон многим ему все же обязан.
Вернемся с Британских островов во Францию, на родину нашего героя.
Декарт. Ну-ка, вспомните, с чего начинает Декарт? С сомнения, да! Монтень сомневается, говорит о скепсисе, призывает к сомнению как к противоядию от самодовольства, от догматизма, Декарт также начинает с сомнения, начинает с того, к чему подошел Монтень! Давайте еще вспомним, откуда родом Декарт? Он родом из Гаскони, уже это во многом делает их похожими. Родился Рене Декарт в 1594 году, то есть всего через два года после смерти Монтеня. Декартоведы находят много влияния Монтеня на отца культуры Нового времени. Несмотря на то что он – систематик, рационалист, математик, строит всеобъемлющую систему, а Монтень протоэкзистенциалист, говорящий о человеческой личности, писатель, не претендующий на всеохватность и на то, чтобы построить новую культуру. У них однозначно есть биографические, географические и философские пересечения: пересекаются они в точке сомнения. Если углубиться в тему Декарта, мы найдем там многое от Монтеня. Хотя, конечно, меньше, чем у Паскаля и у Шекспира. Так что и Декарт, и Бэкон Монтеню кое-чем важным обязаны. Декарт – своим интересом к сомнению как к основе философии, а Бэкон – своими «Опытами моральными и политическими», эссе как формой.
Теперь о прямых «потомках» Монтеня. Есть такое явление в философии начала XVII века, как французские скептики. Был у Монтеня такой друг, ученик и последователь Пьер Шаррон (1541–1603). То есть чуть-чуть младший современник. Он в 1601 году издал книгу «О мудрости», где, опираясь на мысли Монтеня, систематизирует, пропагандирует, развивает его скептические идеи, критикует и суеверия и самодовольство разума. Пьер Шаррон – довольно важная фигура в истории французского скептицизма. 1601 год – попытка привести философские мысли бессистемного Монтеня в некоторую систему, может, отчасти его догматизировать. Я, признаюсь, конечно, о Шарроне мало знаю: о нем везде упоминают в лучшем случае тремя строчками.
А вот потом, дальше, мы видим первую волну выдающихся скептиков, и на них влияние Монтеня велико! Например, Пьер Гассенди, Бейль и многие другие. Они развивают традиции французского скептицизма, монтеневский скепсис.
Дальше Дэвид Юм, самый известный скептик Нового времени из Шотландии. Очевидно, что на него Монтень тоже повлиял, особенно, если взять во внимание его главный труд – «Трактат о человеческой природе», где он начинает с обращения к человеку, с сомнения как прививки от догматизма, с призыва быть скромнее и критичнее в вопросах познания. В общем, при всем отличии этих великих фигур, шотландца Юма и гасконца Монтеня, один продолжает мысли другого.
Любили Монтеня просветители и часто цитировали. (Я уже приводил сегодня хвалебное высказывание о нем Вольтера.) Да и кто только не любил Монтеня? Как говорится: «Далее – везде!»
Если выйти за рамки философии и обратиться к литераторам, то мы увидим невероятный набор фигур, имен. Понятно, что Монтень, с его изящным остроумием, эрудицией, подкупающей экзистенциальностью, задушевностью, вольнодумством и тонкой человечностью, очень многих задевал и цеплял. Поэтому я перечислю через запятую. Из французов: Монтень – любимый писатель Гюстава Флобера и Марселя Пруста, который вставляет большие цитаты из «Опытов» Монтеня в свою знаменитую серию книг «В поисках утраченного времени» и многие другие. Из России. Очень любил Монтеня Пушкин. Особенно близок к нему был Лев Толстой. Толстовцы в организованном ими кооперативном издательстве выпустили для простого народа популярную брошюру с изложением (очень упрощенным, естественно) жизни и идей Мишеля Монтеня, видя в нем своего предшественника и единомышленника. И даже когда Толстой в 1910 году ушел из Ясной Поляны, он взял с собой как любимую духовную пищу в последний путь «Опыты» Монтеня – и это последнее, что он читал перед смертью.
Теперь вы наверное понимаете, что чтение Монтеня, знание Монтеня поможет вам понять лучше и Возрождение, и кризис Возрождения, и гибель Возрождения, и колонизацию, и Реформацию, и религиозные войны, и Французскую революцию; позволит иметь ключ к жанру эссеистики, к французской литературе и ко многим великим писателям, и к Паскалю, и к Шекспиру, и, в меньшей степени, к Бэкону, Декарту, Юму, и к французскому скептицизму, и к Просвещению, и к последующим писателям-экзистенциалистам… Он – действительно великая и грандиозная фигура.
Я не специалист по Монтеню. Я никогда не писал и, наверное, не напишу ничего о нем. Я не его исследователь – просто он мне очень важен и дорог тем, о чем я пытался сказать. В эпоху фанатизма он выступает в защиту человечности и свободной мысли. В эпоху разнузданного превознесения человека и начала порабощения и уничтожения природы он говорит о скромности и самопознании, напоминая какие-то сократовские истины. Без него, наверное, не было бы всего того, что я люблю, то есть экзистенциальной философии, например, и не было
