Ненашев внимательно осмотрел замполита.
Свежая прическа, форма с иголочки. Комбат чуть не закашлялся от резкого запаха одеколона «Шипр». Ох, комиссара точно не пустили бы к Сталину, тот предпочитал «Тройной», как единственный парфюм, не вызывавший у него аллергии. Вместо «нагана» — «Токарев» Максима, но не в новенькой, а потертой кобуре. Такие же и ремни. Взамен армейской «финки» — ночной трофей Ненашева.
— Ну, как, — немного смущаясь, спросил старший политрук. Хотелось произвести впечатление аккуратного и «бывалого» командира. Очень статусную вещь – наручные часы – Алексей надел так, чтобы все заметили. По старой моде, поверх манжета гимнастерки.
— Во! — поднял большой палец комбат и улыбнулся.
Ничего в мире не меняется. Сейчас все же легче, чтобы казаться значительным, нужна большая кобура и клинок подлинней. А еще – крупный агрегат с часовой стрелкой. Может, Иволгину еще компас нацепить?
Панов в той жизни носил другие игрушки, чем чуднее, тем моднее. Хотя сейчас полжизни отдал бы за планшет или обычный ноутбук, без наворотов и тех терабайтных попаданческих наборов. Становилось сложным нести в голове информацию.
Иволгин похвале обрадовался. Эх, ему бы еще медаль или даже орден. А пока на груди весело блестят заслуженные значки.
Панов думал, угадал бы кто, не заставший время до «перестройки», куда собрался старший политрук? Влюбился? Ага, щас! В Бресте сегодня открылся расширенный пленум обкома партии.
Любое шевеление рядом рассматривалось капитаном с точки зрения полезности или вредности для Красной Армии. То, что позволит ей сражаться – хорошо, остальное – плохо. Такая политическая платформа, простая, как два пальца об асфальт. Может, это и позволило убедить Елизарова если не в заговоре, то в саботаже особо крупных размеров.
К партии и комсомолу Ненашев относился с тех же позиций.
В батальоне приветствовал. Если есть что-то, кроме военной дисциплины, сплачивающее людей в единое целое, то во благо, хорошо. Жаль, но особой личной примерности у ребят не наблюдалось. Все, как и всегда, зависело от конкретного человека, а не от наличия красной книжечки в кармане. Уж слишком много, на его взгляд, в тех же «комсомольцах» случайных и равнодушных людей.
Ненашев не выдержал. Может, наконец, разберется комиссар по своей линии?
Алексей пожал плечами, у нас не лучше и не хуже, чем у других.
Все, что можно, он делает. Поговорил почти с каждым. Поставил тех, кто сознательнее и грамотнее, заместителями и помощниками политруков.
Слишком идеализирует людей их капитан. Он и так разрывается между двух огней. Надо быстро увеличивать партийную и комсомольскую прослойку и, в то же время, принимать в партию и комсомол только лучших бойцов и командиров.
Максим удивленно поднял бровь. Вспомнилось кое-что важное и давно забытое. То ли план по валу, то ли вал по плану?
«Он что, с луны свалился?», обиделся Иволгин, видя разочарованный взгляд командира.
— Товарищ комбат, поймите. В батальон призваны бойцы, недавно отслужившие в Красной Армии. С первым призывом было бы гораздо проще.
— Те непуганые, что ли? — усмехнулся капитан.
Панову хватило двух месяцев в мотопехоте, чтобы окончательно расстаться как с гражданскими иллюзиями, так и с моральным кодексом строителя коммунизма. Не все, что пишут и говорят об армии, правда. Но и не все – ложь.
Замполит на секунду замялся и кивнул. Грубо, но зато верно.
— И, с учетом проблемы, в партийной организации трое без партбилетов.
— Это как же? Просто пришли и сказали, что коммунисты, или что потеряли?
Максим не верил, что попал в общество, где джентльменам уже верят на слово.
— Зачем так, справки предоставили, что не выдали, — улыбнулся Алексей. Надо дать комбату Устав ВКП(б) прочитать и другие документы. Мужик он, конечно, грамотный, но чаще шпарит цитатами из съездов и краткого курса.
— Даже кандидатские карточки?
— И их тоже. У нас иной целый год ходит до партийного билета[455].
— Ну и бардак.
— Не говори, мы лишь недавно порядок начали наводить – тяжело вздохнул Иволгин. — Но знаешь, я бы тебе партбилет сразу выдал.
У бывшего полковника глаза медленно поползли на лоб.
Панов жил в проклятую эпоху перемен, постепенно забывая времена до перестройки. Что, не было тогда на улице радостных лиц? Были, есть и будут всегда. Люди рождались, умирали, мечтали, любили, радовались и огорчались. Ходили в гости, традиционно и не совсем, заканчивали субботники. Но… о вихрях яростных атак только пели.
Очень хорошо и приятно дремалось где-то в заднем ряду, под привычные и знакомые с детства слова. Такой молодой Ленин с курчавой головой вез саночки куда-то вдаль. Вечная битва за светлое будущее постепенно свелась в быт. Люди ко всему привыкают. Бытие и определило сознание.
Нет, караул не устал, не ушел, он заснул. А в восемьдесят девятом году, под конец перестройки, на катер Панова ветер перемен принес журнал «Молодой коммунист» с задумчивой обезьянкой на обложке и подписью «каким ты стал сегодня, человек»[456]. А потом грянуло…
*****
Пока Иволгин заседал, наверное в первых рядах, на батальон откуда-то сверху упала артиллерия. Оружейной бригаде привезли пушки. Шесть штук, для установки в дотах.
Комбат огорченно посмотрел на продукцию Кировского завода. Смеялся, что ли, кто-то над ним? Вещь отличная, но время?
Казематная пушка «Л-17»[457] калибром в семьдесят шесть миллиметров весила почти восемь тонн. Вещь! Даже немцы трофей ценили, ставя его себе в доты. Ну, а боеприпаса хоть залейся, годен выстрел и от русской трехдюймовки.
— Успеете за два дня? — спросил Ненашев немолодого бригадира оружейников.
Очень хотелось, чтобы успели. Каждая пушка тогда будет строить трех. Подавить нелегко и калибр, по делу, серьезный. В вопросе капитана надежда победила опыт, а вдруг?
Нет, он, конечно, знал, что кто-то впихивал их внутрь у Августовского канала за час после начала войны, но там возможны лишь два варианта – или в амбразурах смонтированы маски, или в дотах сидел гарнизон былинных Муромцев.
— Да вы что, дня четыре на каждую. Кран такой грузоподъемности у нас один.
Капитан тяжко вздохнул, чудес на свете не бывает.
— Что на границе творится, в курсе?
Конечно, давно в курсе. Работаем рядом. Глаза, уши есть, и голова на месте. Давно рабочие гадают, решатся или не решатся фашисты начать этим летом. Не было никаких иллюзий, только злились они на военных, постоянно делающих нелепое постное лицо со словами «там их тракторы гудят». Ага, охотно верим. Вовсю землю пашут, а саперы вместе с бойцами комбата ответно норки для сусликов копают. Но Ненашев своим не врет, лишь скрипит зубами от злости и гоняет народ так, что страшно становится.
Бригадир посмотрел на свою черную от масла и смазки руку, произнеся неопределенно.
— Одну попробуем, но без гарантии.
Саша замолчал, перебирая в уме все, что помнил о дотах сорок первого. В памяти резко всплыла фотография с полуодетым улыбающимся немцем около нашей «Л-17». Там еще стреляные гильзы.
«Верно, можно слегка подправить идею предков», — подумал Панов, ехидно посмотрев на груду неустановленных бронированных дверей и противоштурмовых решеток. Сварочный аппарат здесь есть, а железо варить – не теще дачу строить.
— Не надо трудового энтузиазма. Я понимаю, вопрос в вашей компетенции. Пока не подпишут акты сдачи-приемки – пушки ваши. Но можно не успеть. Орудия через сорок восемь часов должны быть готовы вести огонь. Давай решать, я выделю людей, и не простых – командиров и сержантов. Ребята квалифицированные и опытные, — капитан улыбнулся, — в смысле, могут грамотно подать, принести и даже прикрутить что-то на место. Вместе поработаете. А мы их, по готовности, трактором растащим на позиции, рядом с дотами, где намечен монтаж. Пусть там, а не вместе, постоят.
— Надо запросить разрешение у руководства, — на всякий случай заартачился собеседник, вытирая паклей замасленные ладони. Капитан подбивал его на нарушение технологии, отвечать придется не военному, а бригадиру своей головой.
Максим вздохнул, как убедить человека? Мастер никаким боком к батальону не относится. Гражданский специалист, пошлет в сердцах, куда подальше, и будет прав.
Словно помогая комбату, в небе ударила шальная пулеметная очередь[458].
— Воздух! — проорал наблюдатель.
Ненашев буквально вбил бригадира в «сквозняк» дота. Как-то не геройски, телом. Не он один. На рефлексах в окопы и траншеи попрыгали все, но бойцы пулеметного батальона быстрее.
На немецкую сторону со снижением уходил небольшой самолет с неубирающимися шасси, а преследовавшие его истребители разворачивались обратно.
