– У вас находится запрещенное законом вещество.
Интересный поворот. Скользом явно не обнаружил причин завтрашнего Армагеддона и пытается состряпать против меня дело, чтобы я стала посговорчивее. Я ожидала чего-то в подобном духе, но сейчас это пришлось очень не вовремя. Мне во что бы то ни стало требовалось попасть в «Ворона».
– Слушайте, ребята, я не просто занята, я очень занята, а Скользом прислал вас с каким-то идиотским надуманным обвинением – только время тратить, и мое и ваше.
– Это не надуманное обвинение, – сказала Резник, вытаскивая откуда-то ордер на арест. – Это сыр. Контрабандный сыр, расплющенный «испано-суизой». На нем множество ваших отпечатков. Часть контрабандной партии, Четверг. Ее же полагалось уничтожить.
Я застонала. Именно такого случая и искал Скользом. Простое внутреннее нарушение, которое обычно карается выговором, но, если кто-то очень постарается, может закончиться арестом. Короче, руки выкручивает. Не успели агенты хоть слово сказать, как я захлопнула у них перед носом дверь и бросилась к пожарному выходу. Выбегая на дорогу, я слышала, как они кричат мне вслед, но тут меня перехватил Дэррмо-Какер. В первый и последний раз я была рада его видеть.
Трудно сказать, попала я из огня да в полымя или наоборот. Меня обыскали, забрали пистолет, ключи и беллетрицейский Путеводитель. Дэррмо-Какер вел машину, а меня на заднем сиденье плотно стиснули с обеих сторон Хренс и Редькинс.
– Как ни странно, я рада вас видеть.
Ответа не последовало, поэтому я выждала десять минут и спросила:
– Куда мы едем?
Опять никакой реакции. Тогда я похлопала Хренса и Редькинса по коленкам и спросила:
– Парни, вы где в этом году отдыхали?
Хренс посмотрел на меня, потом на Редькинса и изрек:
– На Майорке.
И снова замолчал.
Часом позже мы прибыли в научно-исследовательский отдел «Голиафа» в Олдермастоне. Окруженный тройным забором из колючей проволоки, круглосуточно патрулируемый вооруженной охраной с саблезубыми тиграми в натуральную величину, сам комплекс представлял собой лабиринт бетонных бункеров и поблескивающих алюминием зданий без окон, перемежавшихся электроподстанциями и гигантскими воздуховодами. Нас пропустили в ворота. Мы остановились на площадке возле большого мраморного логотипа «Голиафа», где Хренс, Редькинс и Дэррмо-Какер произнесли короткую покаянную молитву и поклялись навеки хранить верность идеалам корпорации. После этого мы поехали дальше, мимо нескончаемых трубопроводов, зданий, армейских машин, грузовиков и всевозможного хлама.
– Вам оказана высокая честь, Нонетот, – провозгласил Дэррмо-Какер. – Мало кто удостаивается благодати проникнуть так глубоко в недра нашей возлюбленной корпорации.
– Я, между прочим, не напрашивалась, мистер Дэррмо-Какер.
Мы подъехали к небольшому зданию с куполообразной бетонной крышей. Охрана там оказалась еще круче, чем на входе. У Хренса, Редькинса и Дэррмо-Какера даже узлы галстуков сканировали для установления личности. Охранник распахнул тяжелые взрывоустойчивые двери, за которыми тянулся освещенный коридор. В нем, в свою очередь, виднелись двери нескольких лифтов. Мы спустились под землю на двенадцать этажей, прошли еще одну проверку, а потом в беспощадно ярком свете ламп двинулись по коридору мимо бесчисленных дверей, в полированное дерево которых были вмонтированы блестящие латунные таблички, сообщавшие названия разрабатываемых за ними проектов. Мы миновали «Цифровые двигатели», «Тахионные коммуникации», «Квадратное колесо» и остановились перед дверью с надписью «Книжный проект». Дэррмо-Какер открыл дверь, и мы вошли.
Передо мной предстала копия мастерской Майкрофта, только приборы выглядели куда солиднее и явно стоили кучу денег. Если механизмы моего дяди держались на картоне и резиновом клее, то тут все было из высококачественных сплавов. Вся испытательная аппаратура новенькая, с иголочки, нигде ни пылинки. Здесь царил хаос – но изысканный хаос. Над оборудованием хлопотали пятеро техников, болезненно-бледных, словно всю жизнь просидели в помещении. Когда мы вошли, они с любопытством на нас уставились: похоже, им нечасто приходилось видеть новые лица. Посреди комнаты возвышалось устройство, чем-то напоминающее раму металлодетектора, плотно обмотанное тысячами ярдов тонкой медной проволоки. Ее смотанные в толстенный жгут свободные концы терялись где-то в недрах огромной гудящей и пощелкивающей машины. При нашем появлении один из техников потянул рычаг, раздался треск, повалили клубы дыма, и все стихло. Они действительно ухитрились соорудить Прозопортал, вот только он, что немаловажно для нашего повествования, не работал.
Неожиданно медная дверь посреди комнаты прямо у меня на глазах задымилась. Я испуганно вскинула руку, а техники принялись заливать устройство пеной из огнетушителей.
– И это вы называете Прозопорталом?
– Увы, да, – согласился Дэррмо-Какер. – Не знаю, в курсе ли вы, но нам удалось синтезировать всего-навсего сквашенную гадость со страницы восьмой «Мира сыра».
– Джек Дэррмо сказал, что это был чеддер.
– Джек всегда немного преувеличивает, мисс Нонетот. Сюда, пожалуйста.
Мы прошли мимо большого гидравлического пресса, построенного специально, чтобы открыть одну из книг, виденных мной в квартире миссис Накадзима. Стальной пресс стонал и кряхтел, но томик упорно не поддавался. Чуть дальше один из техников отважно пытался прожечь дыру в другой книге – с тем же результатом. Еще один изучал рентгеновскую фотографию издания. Он явно испытывал некоторые затруднения, поскольку две-три тысячи страниц текста и множество других «включений» налагались друг на друга и не торопились подвергаться исследованию.
– Ну и как работают эти книги, мисс Нонетот?
Меня, однако, не вдохновляла перспектива демонстрировать и объяснять ему принципы работы. Я пришла сюда вернуть Лондэна, и только.
– Хотите, чтобы я вызволила Джека Дэррмо, или как?
Он пристально посмотрел на меня, но тему оставил. Мы миновали еще несколько экспериментальных стендов, прошли по короткому коридору и через большую стальную дверь попали в очередную комнату. Там стоял стол, за ним – стул, а на стуле восседал Лавуазье. Когда мы вошли, он читал стихотворения Эдгара Аллана По. Он поднял голову.
– Мсье Лавуазье, вы, как я понимаю, уже знакомы с мисс Нонетот? – спросил Дэррмо-Какер.
– Да, мы встречались, – медленно ответила я, глядя на Лавуазье, который показался мне сейчас куда старше, чем прежде.
Он явно нервничал. У меня возникло ощущение, что он, как и я, не в восторге от «Голиафа». Он кивнул, не проронив ни слова, захлопнул книгу и поднялся. Несколько мгновений мы стояли молча.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
