Жарри замышлял «Убю закованного» как «противоположность Убю короля», причем как на уровне персонажей, так и языка.
Как зрителя «Убю короля» поражало открывающее пьесу «Срынь!», служившее словно пограничным столбом при переходе в иной мир, своего рода «Сезамом», перед которым открывались двери нездешнего, так в «Убю закованном» таким же громом среди ясного неба звучит молчание Папаши Убю: даже понукаемый Мамашей Убю, он отказывается произносить кощунственное заклинание. Этот отказ повторяется и далее в тексте пьесы (например, акт III, сцена II). Объяснений тому может быть несколько. С одной стороны, если лексика «Убю короля» была отрицанием традиционного Логоса, то в «Убю закованном» отрицается даже прошлое отрицание, и иллюзорный мир предыдущей пьесы становится еще более ирреальным. С другой стороны, налицо исключение фекального контекста, а с ним и садистских устремлений Убю.
Изменения эти продиктованы тем, что «Убю закованный» довольно точно повторяет структуру и смысл «Убю короля», но как бы выворачивает их наизнанку: в обеих пьесах Папаша стремится обрести некое недоступное ему благо, только если сначала это была королевская корона, то теперь — рабские цепи (как «Король Убю» был сатирой на абсолютную монархию, так «Убю закованный» пародирует демократию). Потому претерпевает существенные изменения и арсенал традиционных орудий Убю — орудия нападения и агрессии сменяются способами подчинения (рабский фартук, рабская метелка), — и состав персонажей: например, исчезают трое молотил, которые как своего рода продолжения вовне агрессивности Папаши Убю оказываются в новой пьесе совершенно лишними. Однако взаимные отрицания слов и поступков одновременно нейтрализуют обе реальности и сплавляют их: на высшем уровне царствие становится рабством.
Жарри работал над «Убю закованным» летом 1899 г., которое он проводил вместе с Рашильд и Валеттом в снятом им на время каникул домике в местечке Ля Фрэт. Законченный в сентябре 1899 г., текст был издан на следующий год в издательстве «Ревю бланш» вместе с переизданием «Убю короля»: Ubu enchainé précédé de Ubu roi. P., Editions de la Revue Blanche, in vol. In-12 de 244 pages. 1900. Именно в этом издании впервые появляется знаменитая «Песенка о головотяпстве».
Перевод выполнен по изданию: Jarry A. Oeuvres complètes, vol. I. P., Gallimard («Bibliothèque de la Pléiade»), 1972, pp. 425–462. Публикуется впервые.
Убю закованный. — Известно, что некоторое время Жарри думал назвать пьесу «Убю раб» (Ubu l’esclave). В окончательном названии очевидна перекличка с Эсхиловым «Прометеем прикованным».
Трах-тебе-в-брюх! Мы не сумеем ничего толком разрушить, если не разнесем до основания и сами развалины. — Этот эпиграф довольно сложен для интерпретации, можно лишь отметить следующие моменты: «развалинами», скорее всего, Жарри именует «Убю короля», и их разрушение в соотношении с прототекстом «Кесаря-Антихриста» (см. комментарии к «Убю королю») означает взаимное уничтожение двух текстов об Убю. Об этих сложных отношениях разрушения-созидания говорит также решимость «разнесем и сами развалины» и следующая за этим уверенность, что «строительство есть самый верный путь к разрушению».
Элевтера — по-гречески «свободная» (Элевтерий, Освободитель — один из эпитетов Юпитера). В реннской жесте о Папаше Эбе этот персонаж звался Викториной. Отметим также, что название «Элевтера» носит первая пьеса Сэмюэла Беккета, произведения которого нередко отсылают к миру Жарри.
Пипиду, Какаду — оба персонажа перекочевали в пьесу из реннской жесты. Они символизируют постепенную смену фекального эротизма «Убю короля» на уретральный.
Лорд Катоблепас — согласно греческой этимологии, «смотрящий вниз». Очевидна оппозиция этого персонажа по отношению к Аноблепасу («смотрящему вверх») из «Альдернаблу» («Песочные часы…») и очевидному фаллическому смыслу имени последнего: здесь же этот подтекст уничтожается. Зверь по имени Катоблепас встречается у Плиния, а также Флобера («Искушение Св. Антония»), это черный буйвол с головой кабана, длинной вялой шеей и смертоносным взглядом Вия (оттого постоянно смотрящий вниз).
Брат Тиберж — еще одно прямое наследие реннской жесты. Изначально он фигурировал в пьесе «Онезим, или Злоключения Приу», прототипе «Убю рогоносца», но был вымаран из последующих редакций этой пьесы.
Я попытался было говорить по-французски в Польше… — Этот краткий пересказ «Убю короля» еще раз подтверждает постоянное соотнесение «Убю закованного» с предыдущей пьесой.
…и рабский крюк. — Жалкие останки садических устремлений Убю из предыдущей пьесы (ср. дальше: «Зачистка ног, запалка усов…»).
Да здравствует доблестная срынцузская армия! — Единственное появление старого merdre в «Убю закованном».
До встречи, граф Ореховогрецкий. — Титул маркиза, появившийся у Папаши в начале этой сцены (единственный титул, которого не было в «Убю короле»), теперь снижен до графа. Некоторые комментаторы видят здесь аллюзию на «разжалование» маркиза де Сада после его эротических приключений — хотя в «Убю закованном» их нет как таковых.
Трах-тебе-в-брюх! Я хочу начистить ей ступни… — Это самое страшное ругательство из «Убю короля» из символа агрессивности Папаши превращается здесь в желание мазохистского подчинения.
А что твоя метелка? — Аллюзия на «поганую метлу», которой в «Убю короле» Папаша травил приспешников Бордюра. Как и «срынь», этот символ фекального контекста здесь Папашей Убю отвергается.
Спускается в погреб и… приносит двенадцать бутылок. — Эпизод с двенадцатью бутылками позаимствован из ранней пьесы «Жених поневоле», написанной Жарри еще до переезда в Ренн, в лицее Сен-Бриё.
…на месте ли горшочек сама знаешь с чем. — Из «Убю рогоносца» мы узнаем, что это «горшочек срыни», но в «Убю закованном», как мы видели, Папаша налагает запрет на это «волшебное слово».
…он вздумал отстегать меня кнутом…. чистильщик сапог, лакей, привратник, раб, которого хлещут кнутом… — Очевидное обнажение мазохистской трансформации персонажа от «Убю короля» к «Убю закованному».
Франсуа Убю, доктор патафизики… — Упоминание этой науки о воображаемых решениях эксплицитно связывает «Убю закованного» с «Кесарем-Антихристом» и «Фаустроллем».
…из нас вышел бы отличный каторжник в… зеленой шапочке, откормленный за казенный счет. — Папаша Убю повторяет аргументы, которые приводил на своем процессе Сократ.
Пипиду, дружище! Вот ты и стал бродяжкой… — Вся эта сцена отсылает к эпизоду в Торнском каземате из «Убю короля» (действие III, сцена V).
Достаньте мой карманный дикшонарь. — Англицизмы Катоблепаса в данном случае используются скорее для установления патафизического единства противоположностей (тюрьма = дворец и пр.). Однако, надо отметить, что в одном из текстов, связанных с премьерой «Убю короля» («Критик», 20 декабря 1896 г.), Жарри пишет, что по-английски говорит Бордюр, а значит, Катоблепас может быть отражением этого персонажа.
Вы, старший каторжник… — Слово «каторжник» (forçats) приобретает «ученую», но также и убюическую орфографию phorçats (ср. phynance) лишь после принесения каторжниками клятвы верности Убю.
Не пугайся, дитя мое, теперь у тебя целых два дядюшки. — Мотив «человека, рассеченного по меридиану» появляется уже в «Геральдическом акте» «Кесаря-Антихриста».
Мы погибаем… затяните нам посильнее ошейник, чтобы нас не продуло. — Отсылка к III сцене IV действия «Убю короля» («Польское войско на марше через Украину»).
Сколько зелени, Мамаша Убю. Прямо как будто на пастбище (каторжники, ГРЕБУТ) — Сложная игра метафор: образное выражение faucher un grand pré («грести») здесь взято в буквальном смысле — «косить большой луг», отсюда и зелень.
Нас везут туда на триреме в целых четыре ряда весел. — В «Пролегоменах к Альдернаблу» трирема и вообще галера обыгрывается как фаллический символ, а соотнесение цифр 3 и 4 отсылает к ирреальной арифметике «Кесаря-Антихриста».
Убю рогоносец
В отличие от двух первых пьес, текст «Убю рогоносца» не представляет собой законченного единства. С одной стороны, это объясняется постоянными переработками, которые привносил в текст Жарри, не оставлявший надежды опубликовать свое творение; с другой, то ли постепенно отчаиваясь, то ли посвящая себя иным проектам с более удачной «печатной» судьбой, Жарри уделял «Убю рогоносцу» все меньше внимания. Так, рукопись второй версии пьесы была посвящена Фадею Натансону «в память об этом Убю потайном, который по мысли автора должен был стать Убю, огнем разрушенным». Жарри — один из первых литераторов, кто осознанно ставит понятие законченного текста под вопрос, отсюда новый статус набросков, черновиков, «домашних» и «интимных» жанров, восстававших против табели о рангах официальной литературы.
