появилась прозрачная маска, из-за которой она кажется другой. Я дотрагиваюсь до ее щеки, не уверенный, сумею ли стряхнуть с нее этот чужой и болезненный призрак. Или придется взять его с собой домой, где я смогу его защищать и заботиться о нем, пока он не исцелится.
Билли берет меня за руку, слегка ее поворачивает, чтобы увидеть сбитые и припухшие костяшки.
– И о чем ты только думал? – шепчет она.
– Эй. Ничего не случилось.
– Ничего не случилось? – Она издает отчаянный безрадостный смешок. – Ты понятия не имеешь, что случилось. Понятия не имеешь, что натворил.
Теперь я вообще ничего не понимаю. Не то чтобы до этого хоть что-то понимал. А что мне нужно было сделать?
Всего несколько часов назад она, обнаженная и теплая, прижималась ко мне и нашептывала нежности на ухо. А теперь ведет себя как совершенно другой человек. Будто я для нее совсем чужой, будто мы не провели столько времени вместе, будто между нами никогда не существовало близости и доверия.
– Билли, – зовет Тристан из-за моей спины. От вызывающе наигранного дружелюбия в его голосе у меня по затылку, плечам и рукам бегут ледяные мурашки.
– Не хочешь сесть обратно, детка?
Я готов обернуться и снова так набить ему морду, чтобы он больше никогда не смог раскрыть рот. Но Билли по-прежнему держит меня за руку, хоть и едва касаясь кончиками пальцев. Что-то словно мерцает, и я лишь с запозданием отмечаю, что это. Ее уверенность. Она действительно думает о том, чтобы вернуться в машину этого парня.
– Что произошло? – тихо спрашиваю я, убирая ладонь. – Что тут происходит?
– Прости меня. За все. Я совершила ошибку…
Тело действует по собственной воле, я просто заключаю ее в объятия, прижимаю к себе. На одно ужасное мгновение, от которого мою грудь словно пронзает электрический разряд, она цепенеет. Уверен, сейчас она меня оттолкнет. А затем она внезапно вцепляется в меня и шепотом просит увезти ее отсюда, не задавать вопросов, пока не задавать, позже она все объяснит.
Я пересекаюсь взглядом с Эмили, которая его не выдерживает. Ей что-то известно, если не все.
– Если ты уйдешь, Билли, – показывает свои дешевые понты этот ублюдок, – то все кончено!
У меня вырывается сухой смех.
– Какая потеря, – бросаю ему я. Другими словами я его не удостаиваю.
– Мы уходим, – тихо говорю я и подталкиваю Билли в сторону выезда из двора, не выпуская ее из кольца своих рук. Она позволяет мне вести ее, как будто лишилась собственной воли. Как будто ей сейчас абсолютно все равно. – Я припарковался в пяти минутах отсюда, сможешь дойти?
– Да, – почти беззвучно откликается она, и мое плохое предчувствие перерастает в угрызения совести.
Она пошла со мной не добровольно.
БИЛЛИ
Седрик открывает пассажирскую дверь старого «мини» его матери, стоящего на обочине, где парковка запрещена. Эмили уже юркнула на заднее сиденье.
Кажется, я затылком чувствую ее взгляд. Наверное, она ожидает, что я все объясню. Но прямо сейчас я слишком взвинчена. Отчаяние слишком велико, оно выдавливает весь кислород из моих легких.
Помимо осознания всего, что я наделала, приходит понимание того, что теперь устроит Тристан. А он не разбрасывается пустыми обещаниями, никогда. В данный момент он уже, скорее всего, звонит моему отцу. Сразу после этого напишет письмо в музей, и моя мечта лопнет, а я даже не услышу взрыва. В голове мелькает мысль, что пакет с новыми туфлями я оставила в машине у Тристана. Хотя теперь мне и не понадобятся туфли для музея.
Седрик садится на водительское кресло и быстро, без вопросов накрывает ладонью мои пальцы, которыми я вцепилась в коленки.
– Сначала просто успокойся, ладно? Я отвезу тебя домой.
Ощущение тепла окутывает меня, словно одеяло. Одно лишь это коротенькое слово… И вдруг мне становится ясно, что поддаться угрозам Тристана было глупой и продиктованной шоком ошибкой. Я не должна была этого делать, чем бы он меня ни запугивал.
И пусть этот момент безопасности и тепла не продлится долго… за пару минут с ними в машине я готова заплатить любую цену.
Нужно сказать спасибо.
Эмили за то, что позвонила Седрику и последовала за мной. Она вовсе не разозлилась на меня. Просто почувствовала, что что-то не так, и пошла за помощью. Нужно сказать ей, как она умна, как потрясающе читает людей. Чего я не заметила за годы отношений – что Тристан не уважает личные границы и готов пройти по трупам, – она распознала мгновенно.
Меня даже не удивляет, насколько слепа я была раньше. Я сама прекрасно знаю, что была слабой, пока не решила уйти и начать сначала. Как Билли, а не Сибил. Что меня поражает, так это как быстро я возвратилась к старым шаблонам.
Я поворачиваюсь к Эмили, и та неуверенно мне улыбается.
– Спасибо, – шепчу я, и она говорит: «Все нормально», как будто это правда. А потом изображает маленький жест пальцами возле губ – рот на замок.
Хочет сказать, что будет молчать ради меня. Что я не обязана рассказывать ничего об этом мерзком, унизительном случае. Словно не существует ни блестящих вещиц, ни клептомании. Словно я здорова.
Но это неправильно, потому что я определенно нездорова, и чем привлекательней кажется мне мысль спрятаться в обмане, тем настойчивей совесть требует наконец все раскрыть и выложить начистоту. Иначе больше я не смогу смотреть на себя в зеркало.
Седрику я тоже задолжала благодарность за то, что он пришел и не бросил меня. Желудок завязывается узлом при воспоминании о его разбитых костяшках, царапинах на шее и синяке на правом виске.
Никогда бы не подумала, что Тристан на такое способен. Неужели он так сильно изменился? Или всегда таким был? Он и раньше не принимал отказ и обращался со мной как со своей чертовой собственностью? Или я сама себя в нее превратила?
Наконец я поняла, от чего тогда сбежала. Не от давления отца, его упреков или гиперопеки Тристана. Я сбежала от себя.
Во мне медленно закипает злость. Сжав руки в кулаки, я цепляюсь за эту злость. Злость лучше, чем отчаяние. Она обжигает и растапливает ледяное оцепенение в моем теле и в мыслях.
Седрик едет спокойно и молча. Краем глаза я вижу, что он периодически смотрит на меня, однако пока еще мне сложно ответить на его взгляд. Отчаяние никуда не делось и заставит меня плакать без остановки. А я бы хотела, чтобы, по крайней мере, Эмили не стала свидетельницей подобного срыва. Кроме того, Седрик должен концентрироваться
