культурного обособления, которое характеризует средневековую историю, и любопытно, что теория о третьем Риме, о Москве, как политической и культурной наследнице Византии, стала формулироваться, когда на западе из Византии шло новое подкрепление широкому гуманистическому движению, и сама средневековая Римская империя утратила свое обаяние над умами. Московский национализм XVI-XVII вв. заключал в себе осуждение всего того, что было выработано и вновь вырабатывалось Западной Европой в мире идей, и был в сущности проповедью культурного застоя и, как сказано выше, национальной исключительности.
Европеизация России
Разумеется, в этом беглом очерке не может быть дано истории "европеизации" России, т. е. рассказа о том, когда она началась, какими путями шла, какие препятствия встречала и какие результаты дала. Достаточно указать на то, что со времени петровской реформы, подготовленной, впрочем, всем предыдущим историческим развитием, Россия мало-помалу заняла место в Европе, понимаемой и в смысле известной системы государств и народов, и в смысле территории, на которой господствует высшая культура, хотя, конечно, наша историческая отсталость и до сих пор дает себя знать. Играть роль в общеевропейской политике Россия стала в одно время с тем, как на нее самое сильнее стала действовать европейская культура. Но и традиция третьего Рима не умерла окончательно в сознании некоторой части русского общества, особенно в так называемых славянофильских учениях.
Славянофильская философия истории
В то самое время, как общий ход всемирной истории за последние два века все более и более втягивал Россию в Европу и все более и более преобразовывал ее внутри на европейский лад, славянофильство старалось, наоборот, проповедовать обособление и самобытность, уча, что Запад
гниет и что все наше спасение - в отказе от последствий петровской реформы. Одним из выражений славянофильской философии истории является книга Данилевского "Россия и Европа", еще недавно, по-видимому, - судя по числу изданий,- находившая многочисленных читателей. В первом очерке, где у нас шла речь о всемирно-исторической точке зрения, мы уже коснулись теории культурно-исторических типов*, которую Данилевский развивал в своей книге, желая обосновать свое положение о том, что Россия с остальным греко-славянским миром, с которым она должна теснее объединиться, составляет отдельный и самобытный культурно-исторический тип. Все историко-философское построение автора "России и Европы" было рассчитано на то, чтобы содействовать охране самобытности восточного типа, объявляемого автором за наиболее совершенный, от западного влияния, признаваемого, наоборот, за нечто весьма пагубное. Мы видели, что эта теория по существу дела отрицает культурное объединение человечества путем исторической преемственности цивилизации и взаимодействия между народами одной и той же исторической эпохи, т. е. отрицает очевидность в угоду предвзятой мысли. Развивая логически основные положения теории Данилевского, мы должны были бы признать в культурно-исторических типах своего рода изначальные и самобытные единицы, резко одни от других отграниченные и одна в другую не переходящие, не соединимые между собою и вместе с тем неразделимые целые, подобные схоластическим сущностям или биологическим видам по старому на них взгляду. Такими именно типами рисуются в этой теории романо-германский и греко-славянский исторические миры Европы. Несомненно, между этими мирами история выработала существенные черты различия, но оба они на самом деле являются лишь неодинаково видоизмененными продолжениями одного греко-римского исторического мира, да и черты различия все более и более сглаживаются между ними: так, воды одной и той же. реки, встречая на пути своего течения остров, временно
См. выше, стр. 27-29.
разделяются на два рукава и опять сливаются в одном русле, миновав разделившую их преграду. Взаимодействие между отдельными народами, поставленными в удобные для того условия, совершает выработку некоторой более универсальной цивилизации, а народы, позднее выступающие на историческое поприще, попадают под влияние более старых наций и часто, приходя к ним на смену, по-своему продолжают начатое ими дело, в чем и заключается так называемая историческая преемственность. Обособление, совершающееся в силу тех или других причин, - как это, например, произошло с Западной Европой в средние века или со старою Русью,- конечно, способствует выработке известного типа, имеющего чисто местный характер, но свойства действительной исконности и полной самобытности такому типу можно приписывать только под тем условием, чтобы перед эпохой замкнутости, как в Китае, не существовало эпохи более широкого общения. В нашей Европе периоду обособления двух типов предшествовал долгий период греко-римского объединения всего цивилизованного мира, бывшего своего рода синтезом всех древних культурно-исторических типов, и обе половины Европы получили из этого мира общее наследие, которое особенно и сделало возможным новое объединение, когда исторические условия позволили и Западу, и Востоку выйти из своей замкнутости и обособленности. Во всемирной истории совершается постоянно соединение элементов, первоначально один другому чуждых, и разъединение элементов, уже живших одною общею жизнью: первый процесс ведет к прогрессивному объединению человечества, второй, наоборот, является процессом прямо регрессивным. Создавая, далее, из романо-германского и греко-славянского миров две резко различающиеся исторические противоположности, автор "России и Европы" стремится представить второй из них, как такой, которому не только невозможно, но и не следует делать никаких заимствований у другого, ибо греко-славянский мир представляет из себя высший культурный тип, сравнительно с другим, романо-германским. Как бы мы ни гадали относительно будущего, но по отношению к прошлому и
настоящему мы должны признать, что из двух рукавов, на которые в начале средних веков разделилось европейское историческое течение, значение главного русла принадлежит рукаву западному, и что романо-германский мир с большим правом, чем греко-славянский, может называться наследником древней цивилизации, наиболее универсальной, какая когда-либо существовала до возникновения цивилизации современной.
Правда, в начале средних веков европейский Запад не избег общей участи, обособился и замкнулся; образованность и у него пришла в упадок, и даже одно время арабская наука стояла далеко впереди западноевропейской. Но тот же Запад первый и начал выход из этого состояния, сделавшись продолжателем объединительной и цивилизаторской деятельности греко-римского мира. Средневековая католико-феодальная культура, проникнутая местными и временными влияниями романо-германского мира, подверглась критике с более универсальных и непреходящих точек зрения, с которых стали открываться и более широкие умственные горизонты. Историческое развитие личности подняло Запад на ту культурную высоту, на какой дотоле никто еще не стоял. Возрождение и реформация были как бы возвращением к самим источникам европейской цивилизации, к античной древности и первоначальному христианству, иссякшим и исказившимся в средние века, и к тому, что было наиболее универсального и непреходящего в этих источниках. Классическая литература в руках гуманистов и Библия в руках протестантов сделались двумя главными орудиями в борьбе с отжившими свой век социально-культурными формами, но и та, и другая могли получить такое значение лишь благодаря тому, что народилась личность, сознательно противопоставившая свое я внешнему миру и потребовавшая возрождения и преобразования жизни на новых началах. Это-то и было залогом дальнейшего прогресса, к которому стали приобщаться и другие народы. Между тем теория, принижающая романо-германский тип перед греко-славянским, хотя и признает превосходство западной науки, ставит, однако, "Европе" в вину как раз то, в чем вся ее сила и без чего не могло бы в ней быть и науки, - и вместе с тем
щедро наделяет греко-славянский тип качествами, имеющими для адептов школы идеальное значение и будто бы уже характеризующими в этом идеальном значении весь греко-славянский культурный тип. Признаками западноевропейского типа считаются именно чрезмерное развитие личности, неуважение к преданию и приверженность к форме, под которыми разумеются стремление к самостоятельному проявлению личного я, дух исследования и искание наилучших основ общежития и которым противополагаются, как признаки типа восточного, соборное начало, верность искони воспринятой вселенской истине и предпочтение, оказываемое внутреннему содержанию и духу перед внешней формой и буквой. Индивидуализм, пытливая мысль и преобразовательные стремления составляют действительно существующие, реальные явления, характеризующие новое западноевропейское развитие и вообще культурную и социальную жизнь всякой страны, идущей по дороге прогресса. Без того, что теория считает основными грехами "европейской" цивилизации, не могла бы существовать сама наука, прежде всего требующая высокого личного развития, критического отношения ко всему, существующему в силу одной традиции, и таких форм жизни, которые обеспечивали свободное развитие ума,- наука, сама содействующая личному развитию, воспитывающая умственную пытливость и ставящяя себе задачею, между прочим, и выработку наиболее в нравственном смысле справедливых, а в общественном смысле полезных форм народной жизни. В свою очередь, выставляемые теорией признаки, греко-славянского типа суть простые понятия, под которыми или не мыслится ничего реального, или разумеются явления, обобщаемые совершенно произвольно, или же имеются в виду вещи, вовсе не соответствующие той роли, какую им приходится играть. В конце концов, вдобавок славянофильская теория и не в состоянии указать, каким образом восточные начала могли бы создать что-либо равносильное западной науке.
