— А знаете, как раввины оживляли своих глиняных прислужников? — прошептал Виргилиус, вплотную наклонившись к Симону. — Они вкладывали им в рот записку с написанным на ней именем Божьим, а потом произносили последние слова из Сотворения мира… — Монах закрыл глаза, словно собрался молиться. — …И вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою,[20] — процитировал он шепотом.
Виргилиус захихикал и поднялся.
— Понимаете? Лишь Господу, не человеку, подвластно это чудо! Но мы можем помочь ему в этом. Евреи поняли это гораздо раньше, чем мы, христиане. Я изучал тексты и написал собственную книгу. Теперь я наконец знаю, что нужно делать.
Он принялся напевать что-то себе под нос, затем подошел к запертому сундуку, открыл его и вынул шелковую накидку и украшенный цветками чепчик. Заботливо накрыл плащом плечи Авроры, а потом натянул чепчик поверх парика.
— Настал великий день, Аврора! — торжественно прошептал Виргилиус. — Как долго я его ждал! Вера и наука, облатки и молнии… Все вместе создаст новую жизнь!
Он вынул маленький гребешок и принялся заботливо расчесывать волосы автомата. Кукла натянуто улыбалась из-под чепчика и безропотно переносила процедуру.
— Этот упрямый аптекарь не желал слушать, — бормотал Виргилиус, словно самому себе. — Не захотел больше рассказывать мне о своих экспериментах с молниями. Тогда я украл его записи, чтобы спокойно изучить их. Я посвятил в свои планы Виталиса, но, к сожалению, этот безмозглый помощник аптекаря, Келестин, увидел нас на колокольне. Мелкий любопытный хорек! Он увидел, как мы экспериментировали с проволокой и мертвой козой.
Виргилиус с ожесточением орудовал расческой, и у куклы выпало несколько волос.
— Сама посуди, Аврора, — прошипел он. — Разве я не вправе был его устранить? Слишком много стояло на кону! А когда этот неженка Виталис решил пойти к настоятелю, разве не следовало мне устранить и его? Для тебя! Я делал все это лишь ради тебя! Сама рассуди, как можно назвать меня убийцей, если я действовал только из любви?
Голос у Виргилиуса надломился, часовщик яростно швырнул гребешок на пол и тяжело задышал. Через некоторое время он успокоился, и губы его растянулись в тонкой улыбке.
— После того как я пришиб Виталиса, в голову мне пришла спасительная мысль, — захихикал Виргилиус. — Идея, как можно разом решить все проблемы! Я обсыпал Виталиса фосфором, похитил себя самого, а всю вину взвалил на аптекаря. Его окуляр лежал рядом с записями; мне оставалось только положить его рядом с обгорелым трупом Виталиса.
Он покивал, словно кукла что-то ему ответила.
— Ты права, Аврора. Йоханнес это заслужил, ублюдок уродливый! Как и Лаврентий. Чего любопытному наставнику вздумалось меня выслеживать и искать эти туннели? Ему почти удалось сбежать с дароносицей, но я настиг его в последний момент. Чтоб он вечно в аду горел, содомит никчемный!
С легким поклоном Виргилиус повернулся к Симону.
— А вообще мне следует поблагодарить вас, цирюльник. Кабы не вы, эти глупые монахи от меня так просто не отстали бы. Но с вашей помощью аптекаря быстро убрали с пути. Мое почтение! Вы могли бы стать моим новым помощником, но для этого, к сожалению, нет времени. — Он взял Аврору за холодные руки и крепко их стиснул. — Начинается наша новая совместная жизнь. А ваша — завершается.
Часовщик со вздохом повернулся к дальней стене, где с потолка свисала веревка. Он потянул ее, и откуда-то донесся приглушенный звон.
— Поверьте мне, я не хочу вашей смерти. Так же, как не хотел смерти других, но это было всякий раз неизбежно. Сами рассудите, как мне выносить отсюда парализованного? Моему помощнику и так Аврору таскать приходится…
Виргилиус взял с уцелевшей полки небольшой сундучок и принялся рассыпать по полу белый порошок.
— Вы же сами понимаете, что мне придется уничтожить эти катакомбы, — приговаривал он. — Мои знания не должны попасть в плохие руки. И уж тем более не к этому безмозглому приору, который, судя по слухам, скоро сменит моего брата. Я всегда держал здесь этот порошок с тем умыслом, чтобы однажды он всеочищающим пламенем все здесь опустошил…
Симон отчаянно пытался подняться. Ему было уже все равно, заметит Виргилиус что-нибудь или нет. Если в ближайшее время не удастся пошевелиться, то его вместе с детьми захлестнет море адского пламени. Симон на примере Виталиса, Лаврентия и мертвого монаха на кладбище видел, на что способен фосфор. Только рассыпанного по полу порошка хватило бы, чтобы превратить комнату в огненный шар. Симон в отчаянии взглянул на детей; Петер и Пауль снова расплакались. Виргилиус перехватил взгляд лекаря и задумчиво перебрал свои редкие волосы.
— Ах да, дети, — проговорил он с грустью. — Хм, как нам поступить с детьми? Сразу двоих по туннелям я не унесу, это вы, конечно, понимаете. Быть может, одного из них?.. — Он коварно улыбнулся. — Сами скажите, кого из мальчиков мне забрать с собой? Младшего или старшего?
Симон попытался что-то прохрипеть в ответ, но Виргилиус прервал его нетерпеливым жестом.
— Мне некогда выслушивать ваш лепет, я возьму младшего, он полегче. А старший бок о бок с отцом отправится в последний путь.
Монах достал из-за пазухи кусок булочки и приманил им к себе маленького Пауля. Мальчик беззаботно шагнул к Виргилиусу и принял угощение, а горбун поднял его на руки.
— Вот и хорошо, — протянул он и погладил Пауля по взъерошенным волосам, а тот затолкал сладкую булочку себе в рот. — Останешься со мной. У меня еще много сладостей есть… Может, тетя нам еще немного попоет?
Симон с ужасом смотрел, как Виргилиус покачивал его младшего сына, а Пауль с восторгом слушал мелодию автомата, снова заведенного монахом. Через некоторое время из коридора неожиданно донеслись тяжелые шаги.
— А, мой слуга, — с облегчением сказал Виргилиус, нажал что-то в спине Авроры, и музыка резко смолкла. — Довольно танцев! Я уж думал, мы никогда не уйдем… — Он повернулся к Петеру и предостерегающе поднял палец. — А ты останешься с папой, так? Ты нужен ему, понимаешь? И за нами не пойдешь.
Мальчик с серьезным видом кивнул и ухватился ручонками за жесткие, холодные пальцы отца.
— Замечательно. Тогда не будем терять время. Но прежде нам с помощником нужно закончить еще кое-какие приготовления…
Виргилиус повернулся к двери. На пороге показался промокший насквозь человек. В теплой пещере от мокрой одежды поднялась легкая дымка; широкой волосатой ладонью мужчина вытер капли с лица. Когда Симон наконец-то узнал его, то задергался, как рыба на берегу, но ничего этим не добился, и ему пришлось лишь беспомощно наблюдать, как дети протянули к гостю ручки и встретили его радостными воплями.
— Ты смотри-ка, я и не сомневался, что у моего слуги золотое сердце, — проговорил Виргилиус. — Иногда это даже хорошо; если нет языка, ругаться не приходится.
Симон с хрипом протянул к прислужнику руку, но та бессильно упала.
В темном проеме стоял безмолвный Маттиас.
Магдалена осторожно спустилась в темный проем, и стражники ворчливо полезли следом за ней. Судя по их лицам, их явно не прельщало спускаться в безвестные подземелья бывшей андексской крепости. Солдаты с руганью спрыгнули на груду камней, сложенную Куизлем полчаса назад. Посветили факелами в глубь туннеля и стали неуверенно вглядываться во мрак.
— Сначала надо пройти обратно, — сказала Магдалена, вытряхивая пыль из волос. — Дальше будет еще один ход, я про него ничего пока не знаю. Быстрее, нельзя терять ни минуты!
— Не очень-то мне и хочется от палачки приказы выслушивать, — проворчал старший из солдат, облаченный в потертый шлем и такой же исцарапанный панцирь; одежда под его доспехами пропиталась по́том.
— Точно, Ганс, — согласился с ним младший. — Этого нам еще не хватало. Ползать еще тут, как крысы, — это ж надо додуматься! Копошись теперь в грязи, только потому что кое-кто перед графом юбку задирает…
— Мне так и передать ему или ты лучше сам все скажешь? — невозмутимо ответила Магдалена.
— Боже упаси! Я… я… — забормотал стражник.
— Чу́дно. Тогда пошли уже.
Дочь палача забрала у растерянного солдата факел и двинулась вперед. Стражники недовольно заворчали и зашагали следом, а Магдалена пыталась сдержать слезы и ярость.
Магдалена с трудом выказывала такую сдержанность. При одной только мысли, что этот колдун мог сделать с ее детьми и мужем, сердце рвалось из груди. Но отец учил ее, что иногда следует скрывать свои истинные чувства, чтобы добиться цели. Если бы она сейчас расплакалась, то солдаты вряд ли пошли бы за ней. Возможно, они прошли бы несколько шагов по туннелю, чтобы выполнить поручение графа, а потом тотчас вернулись бы на поверхность. Так что хотела она того или нет, но ей приходилось сдерживаться.
