и в качестве ответного удара иронизирует над героиней, которую утешает «постоянное и непомерное удовлетворение», испытываемое от самой себя. Мари отыграется, представив себя в лучшем свете в «Мемуарах» и в эссе на моральные темы, которые будет подписывать мужским псевдонимом Даниель Стерн.
Могут ли два человека, некогда любившие друг друга, стать чужими? Чтобы обмануть неумолимое время, Мари спустя много дней после расставания продолжает создавать подобие культа Ференца, снова и снова переживает свои чувства, чтобы воспоминания о них не выцвели. Старея и думая о прошлом, она постоянно мысленно возвращается к нему: «Именно ему я обязана всем, он внушил мне большую любовь, лишил тщеславия и жестоко, но спасительно оторвал меня от себя самого. Пусть же он никогда не испытывает ни сожалений, ни угрызений совести от того, что заставил меня страдать. Если бы он был тем, кем должен был бы быть, я бы осталась. Мое имя не вышло бы из тени».
Что же касается Листа, то он продолжает свою потрясающую карьеру. Женщины по-прежнему имеют большую власть над ним. В 1847 году начинается его двенадцатилетний роман с княгиней Каролиной Витгенштейн, с которой он встретился в феврале в Киеве. Несчастливая в браке, неказистая наследница огромного состояния, княгиня посвящает свою жизнь великому музыканту, который позволяет себя любить… и помогать себе. Своей явной враждебностью по отношению к Мари Каролина поспособствует их разрыву с Листом, после чего сама окажется не у дел.
Рана остается, даже если боль стихает. Когда весной 1861 года Лист и Мари встретились в Париже, проснулись упрямые воспоминания. В разговоре об их дочери Козиме (будущей жене Рихарда Вагнера) Лист признался: «Я ее обожаю. Она похожа на вас» (30 мая). На глазах Мари выступили слезы. За несколько месяцев до смерти, 18 декабря 1875 года, она пишет в дневнике: «Если бы вы меня больше любили…» Лист, который в какой-то момент собирался жениться на княгине Витгенштейн, предпочел в конечном счете удовлетворить свои мистические устремления: в 1865 году он постригся в монахи и теперь пишет оратории. Он умер в 1886 году в Байрейте, где собирался услышать «Тристана и Изольду» Вагнера — оперу, вновь открывшую для Европы грустную историю несчастных любовников, которые предпочли самоубийство расставанию, требуемому моралью.
Часть пятая. Любовь — это утопия?
В 1904 году, когда отмечалось столетие Гражданского кодекса и проводилась его ревизия, член ревизионной комиссии Поль Эрвьё попросил к статье 212, в которой прописаны взаимные обязательства супругов, такие как верность, взаимопомощь и поддержка, добавить слово «любовь»: «Я вношу предложение, которое, возможно, покажется диверсией <…>. Слово „любовь“ не вписано в Гражданский кодекс; но любовь, без всякого сомнения, является основой брака…» Это предложение не обратило на себя внимания комиссии; надо сказать, что на заре XX века любовь уже признается в качестве настоящего фундамента брака; интимные дневники, флирт молодых людей, рост числа добрачных зачатий — все это говорило о бесповоротной тенденции к свободному выбору супруга или супруги.
Вплоть до конца XIX века разводы были редкостью. Супруги, объединенные общими интересами, создавали семейный очаг, в котором каждый занимал свое место; союз мог рушиться, костенеть, давать супругам право жить в разных местах, но женщины не располагали экономической свободой: когда Андре Жид уехал с Марком Аллегре в 1918 году, Мадлен Жид довольствовалась лишь символическим протестом — сожгла его письма. И лишь во второй половине XX века закон о разводе, принятый в 1884 году, начал реально действовать. Отныне развод рассматривается как возможный с самого момента создания союза. Это было глубокое историческое изменение. В предисловии к своему роману «Развод» Поль Бурже в 1904 году еще мог писать, что «социальная единица — это семья, а не индивид», и утверждать, что семейные обязанности важнее прав личности; сто лет спустя уверенность в этом рассыпалась в прах. Современное общество порождает все более требовательный индивидуализм, личностный рост и право на счастье становятся законными требованиями. В браке, заключенном по любви, на пару возлагается двойная миссия, где сталкиваются противоречивые устремления: с одной стороны, создание общности жизни на основе длительной интимной связи, с другой — создание условий для реализации личности каждого из супругов; следует «быть свободными вместе», резюмирует социолог Франсуа де Сенгли («Свободные вместе», 2000). Расчет сомнительный, если любовь, которая соединяет, и свобода, которая разделяет, вступают в конфликт. Подобные отношения еще не встречались в истории; возможно, это утопия?
Разрыв или переход в другое состояние?
Связка «любовь — брак» не ликвидировала проблем в институте брака: пара и индивид представляют собой две разные сущности, находящиеся в неустойчивом равновесии, а счастье так хрупко. До 1960–1970‐х годов брак был обязателен для тех, кто хотел жить вместе; люди верили в идеальную любовь, наследницу романтической любви, постоянной и без искушений, свободной от пуританских принуждений и от безудержных страстей. Когда секс благодаря контрацепции перестал быть исключительно репродуктивным, многие молодые люди выбрали для себя жизнь в свободном союзе, часто временном, однако их вера в стабильный институционный договор не подорвалась. В ответ на нарастающее требование свободы брак в 1999 году был заменен альтернативным и менее торжественным понятием Pacs (Pacte civil de solidarite) — «гражданский договор солидарности», расторжение которого возможно по письму в канцелярию местного суда. Брак и Pacs постепенно сблизились: начиная с 2009 года их налоговые режимы поэтапно согласовываются, в обоих типах союзов партнеры равным образом обязаны поддерживать друг друга. В 2016 году ситуация с французскими парами следующая: 7 % состоят в Pacs, 21 % — в свободных отношениях и 72 % — в браке.
Брак остается самой распространенной формой союза, символом ответственности перед обществом и перед Богом, если он заключается в церкви. Но в толерантном обществе, где на первое место ставятся права личности, эта ответственность может слишком давить на личностные ориентиры: упование одного партнера на то, что другой поможет ему стать самим собой, так сильно, что союз может восприниматься как некое отчуждение. Количество разводов значительно увеличилось за последние тридцать лет: в среднем на три брака приходится один развод, а в столице и крупных городах распадается каждый второй брак. Пары расстаются все раньше: согласно данным Национального института статистики и экономических исследований (INSEE), из 134 000 пар, развод которых имел место в 2004 году, около 20 000 состояли в браке менее пяти лет; риск расставания наиболее велик примерно после трех лет брака, и трудности нарастают, когда у пары появляется ребенок: «супружеская пара» становится «парой родителей», имеющих общие обязанности по отношению к
