– Чёрт оказался мальчиком.
Голос у неё был не таким, как я его помнил, в горле хрипело. Потом она снова закрыла глаза, и храп продолжился. Но улыбка на лице осталась.
Проснулась она ранним утром. Солнце ещё не взошло, но в хижине уже не было темно, потому что небо стояло безоблачное, а луна висела почти полная. Чёртова Аннели посмотрела на меня без удивления – не так, будто ожидала меня увидеть, это было бы невозможно, а так, будто её уже ничем не удивишь. Первым делом она выпила кувшин воды, но не было такого впечатления, что она утолила жажду. У меня был припасён с собой хлеб, чтобы с самого начала установился хороший климат, и теперь я выложил его на стол, ведь Чёртова Аннели всегда была голодна. Но, к моему удивлению, она не потянулась к хлебу. «Я ем только зимой, – сказала она однажды позднее. – А летом в основном пью». И она действительно очень исхудала; если она действительно как луна, как всегда говорила наша мать, то от полной луны в ней оставалась всего четвертушка.
Довольно много времени прошло, прежде чем она вполне вернулась в действительность, как будто была где-то далеко-далеко и не могла найти оттуда дорогу к самой себе. Она о чём-то сосредоточенно думала, это было заметно, и иногда губы её шевелились, но без слов. Потом в какой-то момент Чёртова Аннели кивнула, как человек, доделавший работу до конца и довольный ею, и сказала:
– Да, из этого можно что-то сделать.
Потом она взяла кувшин, который я к этому времени уже снова наполнил, но не выпила, а вылила воду себе на голову и встряхнулась, как это делает собака Криенбюля, когда принесёт палку, брошенную в деревенский ручей. Только после этого, снова собственным голосом, она меня о чём-то спросила, а о чём, я не понял.
– Ну что, ты встретил чёрта? – спросила меня Аннели.
Я сперва думал, она всё ещё в своих мыслях, но она из них вернулась и как человек, который после долгого путешествия наконец-то очутился в своей деревне, хотела услышать, что произошло за время её отсутствия. Чёртова Аннели вспомнила про нашу встречу, тогда перед статуей Божьей Матери, когда она посоветовала мне идти домой и предостерегла, что, мол, никогда не знаешь, где притаился чёрт. И теперь она хотела знать, не встретился ли он мне.
– Да, – сказал я, – и не однажды.
Она кивнула, как будто именно такого ответа и ожидала, и любой другой был бы неправильным.
– И теперь ты снова пришёл ко мне за советом? – спросила она.
Но я от неё хотел чего-то большего, чем просто совет.
Когда она выслушала, для чего я к ней пришёл; что хочу научиться рассказывать истории и готов заплатить ей за обучение, по её лицу нельзя было прочитать, скажет она на это да или нет. Она только протянула руку, и я положил ей на ладонь кошель с монетами.
– Откуда у тебя эти деньги? – спросила она.
Я хотел рассказать о своей работе на старого Лауренца, о грошике, который получал от него за каждую могилу, но она не это хотела услышать.
– Не так, как было на самом деле, – сказала Чёртова Аннели. – Это может каждый, а ведь ты собираешься стать рассказчиком историй. Расскажи мне про этот кошель придуманную историю, но только нескучную.
Это походило на игру, но было гораздо больше, чем игра. Я знал: если сыграю плохо – раз и навсегда проиграю, Аннели прогонит меня, и я никогда не стану тем животным, какое углядел в моём озере. Но вернуться назад и снова стать прежним Себи я тоже не мог, Гени мне ясно сказал, что это будет невозможно, наш участок земли принадлежит теперь Штайнеману, а сам Гени уже наверняка покинул деревню. Во рту у меня пересохло, я сглотнул насухую, но потом мне вспомнилось, что однажды сказал дядя Алисий: «Чем больше боишься, тем больше надо притворяться бесстрашным. Это впечатляет не только противника, но и самому тебе внушает отвагу». И я сцепил пальцы за затылком и откинулся назад, как будто чувствовал себя вольготно и нисколько не трусил.
– Это легко, – сказал я. – Кошель хотел прихватить с собой в могилу один скупердяй, но его сыновья оказались ещё скупее и вырыли отца из могилы вместе с кошелем. За такое кощунство чёрт сразу уволок их в преисподнюю, а кошель так и остался лежать на кладбище. Поскольку мне пришлось вскоре рыть неподалёку другую могилу, я этот кошель нашёл и подобрал.
– Или? – сказала Аннели.
– Собирал в лесу грибы и наткнулся на змею, которую какой-то злой дух привязал к дереву тугим узлом. Змея уже издыхала от голода и каждого прохожего просила отвязать её. Но поскольку она была ядовитая, все люди её боялись, и никто не отважился даже близко к ней подойти. Когда она попросила об этом меня, я сказал, что мне потребуются обе руки, чтобы развязать узел, а корзину с грибами я не могу поставить на землю, потому что в неё наползут жуки и муравьи и всё сожрут, пока хожу по лесу. Но если она сможет удержать корзину на весу своими ядовитыми зубами, тогда я ей помогу. Так я смог развязать ей хвост, не боясь быть укушенным, и в благодарность за освобождение она достала из дупла этот кошель, который спрятали туда разбойники.
– Или?
– Один ангел потерял перо из своего крыла, оно упало на землю, а я его нашёл. А ведь на небе царит строгий порядок, и если у кого-то недостаёт одного пера, то ему нельзя петь, когда херувимы и серафимы славят Господа. И тогда ангел снял свои крылья, потому что их нельзя брать с собой с небес, и спустился на землю. И в образе старика пришёл ко мне и попросил подарить ему перо, потому что ему надо написать одно важное письмо, а нечем. Но я заметил, что он не обыкновенный человек, потому что вокруг него всё озарялось светом, поэтому я сказал, что подарить не могу, но продать могу. И после этого…
– Достаточно, – перебила меня Аннели и сунула кошель в карман. – Для начала было неплохо.
Так я стал её учеником. Но это не было так, что она целыми днями рассказывала мне истории, скорее это походило на монастырь, где мне как подопечному аббата приходилось пасти свиней и собирать хворост для камина в трапезной. А всему, чему надо, я обучусь зимой, сказала она, тогда я смогу сопровождать её в странствии и каждый вечер присутствовать при рассказах. А пока что есть более важные дела, и она ещё посмотрит, всерьёз ли я хочу обучиться или просто хочу под этим предлогом отлынуть от полевых работ. Так что я теперь скорее батрак, чем ученик, я думаю, у неё ещё никогда не бывало, чтобы человек подскакивал бы по её приказу, и это доставляло ей удовольствие. Только воды наносить – уже было большой работой; хотя река Зиль была в двух шагах, но Чёртова Аннели хотела воду из колодца, а поскольку её хижина стояла на отшибе, далеко от ближайшей деревни, таскать приходилось тяжело и долго. Моя идея законопатить щели ей понравилась и старую тележку привести в порядок – тоже. А следующей весной я непременно разведу огород для неё, в этом году, к счастью, уже поздно.
Была ещё одна работа, на которую я никак не рассчитывал: собирать растения; ведь я напросился в обучение не к бабе-травнице, а к Чёртовой Аннели. Сперва я не понимал, для чего ей это, теперь понимаю, и мне от этого нехорошо. Аннели, в отличие от бабы-травницы, требовались не все мыслимые травы, а только два их вида: мандрагора и белена. И от обоих этих растений – только корни. Белену найти легче, она растёт высоко и в это время года цветёт, но моя мать называла её дурнопьяном и сатанинской травой, поэтому мне не по себе. Мандрагору надо собирать весной, а теперь, когда она отцвела, её трудно найти. Но Аннели она была нужна, а я себе положил никогда ей не противоречить и делать всё, что она скажет; правда, она в десять раз менее строга, чем был брат Финтан. Только в одном пункте всё здесь было как в монастыре: я постоянно голодал. Как назло, Чёртова Аннели, кажется, вообще не интересовалась едой; мне зачастую приходилось ей напоминать, чтобы она совсем не забыла про еду. Зато пьёт она много, и не только воду. Временами она мне кажется сестрой-близнецом Кари Рогенмозера.
Шестьдесят девятая глава, в которой Себи получает урок
Из белены и мандрагоры делают настойку от боли, это я знаю от Полубородого. Аннели сказала, ей это средство нужно, потому что у неё постоянно болит левое плечо, но она даже собственное враньё не запомнила как следует, и через несколько дней больным оказалось уже правое плечо. Боль ведь не такое дело, в котором можно что-то спутать; когда болит зуб, эту боль не примешь за укус комара в ногу. Таким образом, я знал, что она меня обманывает, но не мог объяснить себе, для чего. Ведь в боли нет ничего постыдного.
