мюнхенское правительство, загнанное в угол непрерывными слухами о путче, недоверием к «марксистскому» правительству рейха и некоторыми специфичными для Баварии чувствами вражды и изоляционистскими устремлениями, упредило Гитлера. Без какого-либо предварительного оповещения премьер-министр фон Книллинг объявил 26 сентября о введении чрезвычайного положения и назначил, как это имело уже место в 1920 году, Густава фон Кара верховным государственным комиссаром с диктаторскими полномочиями. И хотя Кар заявил, что готов к сотрудничеству с «Кампфбундом», он одновременно предупредил Гитлера, что не потерпит, как он сказал, никаких «отклонений», и запретил для начала все четырнадцать запланированных собраний. Вне себя от гнева, впав в состояние одного из тех многократно описанных прежде припадков, когда он своими тирадами и криками ярости доводил себя чуть ли не до своего рода помешательства, Гитлер пригрозил революцией и кровопролитием, но это не произвело на Кара никакого впечатления. Ещё вчера Гитлер видел себя в качестве главы «Кампфбунда» — самого сильного и сплочённого боевого формирования, равноправным партнёром государственной власти, и вот Кар вновь низвёл его до роли её объекта. На какое-то мгновение он, кажется, уже решился пойти на восстание. И только в течение ночи Рем, Пенер и Шойбнер-Рихтер сумели отговорить его от этого намерения.
А ход событий и без того уже давно опередил намерения Гитлера. За это время в Берлине под председательством президента страны Эберта прошло заседание кабинета, на котором было обсуждено создавшееся положение. Слишком уж часто говорил фон Кар и раньше о «баварской миссии по спасению отечества», не скрывая, что под этим он понимает не что иное как свержение республики, установление режима господства консерваторов и широкую самостоятельность для Баварии, а также возврат к монархии, чтобы его новая должность не вызывала совершенно понятных опасений. На фоне отчаянно бедственного положения страны, чьё денежное обращение было разрушено, а экономика в значительной степени подорвана, перед лицом роста коммунистического влияния в Саксонии и Гамбурге, сепаратистских устремлений на западе и ускользания власти из рук центрального правительства, мюнхенские события, действительно, могли послужить сигналом для общего краха.
В этой драматической, смутной ситуации будущее страны зависело от рейхсвера. Правда, его главнокомандующий генерал фон Сект сам был предметом распространённых ожиданий диктатуры справа. Его необыкновенно впечатляющее появление с явно рассчитанным на показной эффект опозданием и его холодная самоуверенность показали возбуждённым участникам заседания кабинета, кто является подлинным носителем власти. На вопрос Эберта, на чьей стороне стоит в этот нелёгкий час рейхсвер, он ответил: «Рейхсвер, господин рейхспрезидент, стоит за мной» — и тем самым дал на мгновение однозначно понять, как обстоит дело с властью в действительности. Но в то же время, когда в этот же день было принято заявление о чрезвычайном положении в стране и о передаче ему исполнительной власти на всей территории рейха, Сект выразил — хотя бы формально — свою лояльность по отношению к политическим инстанциям[396].
События последующих дней развивались по запутанному, полному неразберихи и с трудом просматриваемому в целом сценарию. Двое из актёров были выброшены фон Сектом со сцены ещё заблаговременно: 29 сентября в Кюстрине восстал нелегальный «Чёрный рейхсвер» во главе с майором Бухруккером, опасавшийся, что его распустят после прекращения борьбы за Рур, и решивший, по ряду сбивчивых признаков, подать сигнал для выступления правых, в частности, в рейхсвере. Однако эта организованная в спешке и недостаточно скоординированная операция была после непродолжительной осады подавлена. Сразу же вслед за этим Сект провёл решительную акцию, свидетельствовавшую о незабытых эмоциях революционной поры, против угрозы левого переворота в Саксонии, Тюрингии и Гамбурге. Теперь ему предстояло помериться силой с Баварией.
А в Баварии за это время Гитлеру почти удалось, как того и требовала его тактическая концепция, перетащить Кара на свою сторону. На последовавшее в ответ на злобную, клеветническую статью в «Фёлькишер беобахтер» требование Секта запретить эту газету ни Кар, ни Лоссов никак не отреагировали, равно как и проигнорировали и приказ об аресте Росбаха, капитана Хайса и капитана Эрхардта. Когда же вслед за этим Лоссов был смещён, то верховный государственный комиссар в нарушение конституции назначил его комендантом рейхсвера в земле Бавария и делал всё, чтобы все новыми и новыми провокациями довести конфликт с Берлином до высшей точки; в конце концов он потребовал ни больше ни меньше как реорганизации правительства страны и ответил на послание Эберта открытым объявлением войны: официально разыскиваемый Верховным судом республики бывший командир добровольческого отряда капитан Эрхардт был вызван из Зальцбурга, где он скрывался, и получил указание готовить марш на Берлин. Датой выступления было определено 15 ноября.
Эти выразительные жесты сопровождались не менее сильными словами. Сам Кар заявил о ненемецком духе Веймарской конституции, обозвал режим «колоссом на глиняных ногах» и представил себя в одной из своих речей выразителем дела нации в решающей мировоззренческой борьбе против международной марксистско-еврейской идеологии[397]. Конечно, своими шумными реакциями он рассчитывал показать, что соответствует тем разнообразным ожиданиям, которые были связаны с его назначением на пост верховного государственного комиссара, однако в действительности это служило планам Гитлера. При норове Кара понадобилась всего лишь одна статейка в «Фёлькишер беобахтер», чтобы коренным образом изменилась фатальная ситуация первого мая — конфликт с Берлином принёс Гитлеру союз с теми носителями власти в Баварии, в чьей помощи он так нуждался для революционного выступления против правительства рейха. Ибо когда Сект потребовал от Лоссова уйти в отставку, то все национальные союзы предоставили себя в его распоряжение для обозначившегося противоборства с Берлином.
Нежданно-негаданно Гитлер увидел, что вот-вот представятся большие шансы. Всё решится зимой, заявил он в интервью «Коррьере д'Италиа»[398]. За короткое время он несколько раз бывает у Лоссова и улаживает прежний конфликт. Теперь у нас общие интересы и противники, говорит он вне себя от счастья. В свою очередь Лоссов заявляет, что «полностью согласен со взглядами Гитлера в девяти из десяти пунктов». В результате, сам того, собственно, не желая, командующий баварским рейхсвером становится одним из главных актёров в центре сцены; однако роль заговорщика была не по нему — он был аполитичным солдатом, боящимся принятия решений, и конфликтная ситуация, в которой он оказался, становилась ему все в большей степени не по плечу. Вскоре Гитлеру уже приходится подталкивать его силой. Дилемму фон Лоссова он очень точно охарактеризует потом следующими словами: военачальник с такими большими правами, «выступивший против своего начальства, должен либо решиться идти до последнего, либо он просто обыкновенный мятежник и бунтовщик»[399].
Труднее всего было найти взаимопонимание с Каром. В то время как Гитлер
