Он был в чужом, незнакомом ему доме. Этот сын Запада, уши и глаза которого были всегда настороже, когда он смело рыскал по лесам и равнинам, не знал, что под столом, около ноги его собеседницы, находилась кнопка электрического звонка. Он никогда и не слышал о такой выдумке, его бдительность и осторожность здесь были бессильны.
— Видите ли, мисс, — начал он, отвечая на ее настойчивый вопрос, — старик Сетлиф когда-то надул меня в одном деле и разорил дотла. Это была грязная махинация, и она удалась ему. Для тех, у кого в кармане сотни миллионов, все законно, им все сходит с рук. Я не хнычу и не думаю мстить вашему папаше. Он никогда не слышал обо мне и, конечно, не знает, что сделал меня нищим. Ведь он — важная персона и орудует миллионами, где ему слышать о такой мелкой сошке, как я? Он делец. К его услугам сотни разных специалистов, которые думают и работают за него. Я слышал, что некоторые из них получают больше жалованья, чем президент Соединенных Штатов. А я только один из тех тысяч, которых разорил ваш «па».
Понимаете, мэм, у меня было маленькое предприятие с гидравлической установкой в одну лошадиную силу. Но, когда Сетлиф и его компаньоны забрали в свои руки все Айдахо, реорганизовали плавильный трест, завладели всеми земельными участками и поставили большую гидравлическую установку у Туин Пайнс, я, конечно, прогорел, не выручив даже денег, вложенных в дело. Меня выбросили за борт. И вот сегодня ночью, не имея ни гроша и зная, как нуждается мой приятель, я решил зайти сюда и немного пообчистить вашего папашу. Мне очень нужны деньги, так что, если я отберу у него то, что мне причитается, греха тут большого нет.
— Если даже то, что вы сказали, правда, — возразила миссис Сетлиф, — все же грабеж остается грабежом.
И это никак не послужило бы вам оправданием на суде.
— Знаю, — кротко согласился он. — То, что справедливо, не всегда законно. И вот поэтому-то я так неспокойно сижу здесь и разговариваю с вами. Это вовсе не значит, что мне не по душе ваше общество. Нет, вы мне очень нравитесь, но мне никак нельзя угодить в лапы полиции. Я знаю, что они со мной сделают! Вот на прошлой неделе одного парня осудили на пять лет только за то, что он на улице стащил у прохожего два доллара восемьдесят пять центов. Я сам читал об этом в газете. В тяжелые времена, когда нет работы, люди становятся отчаянными. А те. у кого можно поживиться, тоже ожесточаются и срывают зло на всяком, кто попадется им в руки. Если бы меня сейчас схватили, то меньше чем десятью годами мне никак не отделаться. Поэтому я и хочу поскорее убраться отсюда.
— Нет, подождите, — она жестом пыталась удержать его и одновременно сняла ногу с кнопки звонка, которую время от времени нажимала, — вы даже не сказали мне, как вас зовут.
После минутного колебания он сказал:
— Называйте меня Дэйвом…
— Ну, так вот… Дэйв… — она засмеялась с милым смущением, — нужно что-нибудь сделать для вас. Вы еще молоды и впервые пошли по плохой дороге. Если вы и впредь будете брать все, что, по вашему мнению, вам причитается, то потом вы начнете брать и то, что вам наверняка не причитается. А вы знаете, каков бывает конец. Давайте-ка лучше подыщем вам честное занятие.
— Мне нужны деньги, и нужны сейчас! — ответил он упрямо. — Они не для меня, а для приятеля, о котором я вам говорил. Он в беде, его нужно выручить поскорее, или он пропал.
— Я могу подыскать вам место, — быстро сказала она. — А что касается вашего приятеля… Знаете что? Я одолжу вам деньги, и вы их пошлете ему. Отдадите мне потом из вашего жалованья…
— Долларов триста хватило бы, — медленно сказал он. — Да, с тремя сотнями он выпутается. За это и еще за харчи и несколько центов на табак я готов работать год не покладая рук.
— Ах, вы курите? А я и не подумала об этом.
Она протянула руку над револьвером к его руке, указывая на характерные желтые пятна на его пальцах, и одновременно измерила взглядом расстояние до оружия. Ей страстно хотелось быстрым движением схватить револьвер. Она была уверена, что сможет сделать это, и все же не решалась. В конце концов она сдержала себя и убрала руку.
— Вам хочется курить?
— До смерти.
— Курите, пожалуйста, я не возражаю. Мне даже нравится, когда курят — сигареты, конечно.
Левой рукой он достал из бокового кармана клочок измятой папиросной бумаги и положил его возле правой руки, рядом с револьвером. Снова полез в карман и высыпал на бумажку щепотку крупного бурого табаку. Затем, положив обе руки на револьвер, начал свертывать папиросу.
— Вы так держитесь за этот отвратительный револьвер, как будто боитесь меня, — задорно сказала она.
— Вас не боюсь, мэм, но все-таки чуточку неспокоен…
— А я вот не побоялась вас.
— Вы же ничем не рисковали.
— А жизнью? — возразила она.
— Да, правда, — быстро согласился он. — И все-таки не испугались! Может быть, я чересчур осторожен.
— Я не сделаю вам ничего плохого. — Говоря это и устремив на него серьезный и искренний взгляд, она в то же время ногой снова нажала кнопку электрического звонка. — Я вижу, вы плохо разбираетесь в людях. Особенно в женщинах! Я пытаюсь убедить вас бросить преступную жизнь и хочу найти вам честное занятие, а вы…
Ему стало совестно.
— Прошу прощения, мэм, — сказал он, — пожалуй, моя подозрительность не делает мне чести.
Сняв правую руку с револьвера, он закурил, потом опустил ее на колени.
— Благодарю вас за доверие, — сказала она чуть слышно и, отведя глаза от револьвера, еще энергичнее нажала кнопку звонка.
— А эти триста долларов, — начал он, — я могу сегодня же отправить по телеграфу на Запад. За них я согласен работать целый год получая только на харчи.
— Вы заработаете больше. Я обещаю вам не меньше семидесяти пяти долларов в месяц. Вы умеете ходить за лошадьми?
Его лицо прояснилось, а в глазах сверкнули огоньки.
— Ну вот, поступайте на службу ко мне или к моему отцу — это все равно, слуг обычно нанимаю я. Мне нужен второй кучер…
— Носить ливрею? — резко перебил он, и презрение свободного сына Запада послышалось в его голосе и выразилось в усмешке.
Она снисходительно улыбнулась.
— Значит, это вам не подойдет. Дайте подумать… Вы умеете объезжать жеребцов?
Он кивнул головой.
— У нас есть племенной завод, и там найдется работа для такого человека, как вы. Согласны?
— Согласен ли, мэм? — В его голосе звучали благодарность и восторг. — Скажите, где это. Я готов начать хоть завтра. И одно могу обещать вам, мэм: вы никогда не пожалеете, что помогли Хьюги Люку в беде.
— Вы, кажется, назвали себя Дэйвом? — сказала она с легким упреком.
— Да, мэм, простите, что я соврал. Мое настоящее имя Хьюги Люк. И если вы укажете мне, где находится ваш племенной завод, и дадите денег на проезд, я утром сразу отправлюсь туда.
Во время этого разговора она продолжала непрерывно нажимать кнопку звонка. Она давала разные сигналы: три коротких звонка и один длинный, два коротких и длинный и, наконец, пять звонков подряд. Затем, после ряда коротких звонков, она непрерывно звонила целых три минуты. И то мысленно упрекала глупого заспавшегося дворецкого, то сомневалась в исправности звонка.
— Я так рада, — сказала она, — так рада, что вы согласны! Это можно будет устроить без особых хлопот. А теперь разрешите мне сходить наверх за кошельком.
И, увидев, что в его глазах мелькнуло сомнение, она быстро добавила:
— Я же доверяю вам триста долларов!
— Я верю вам, мэм, — почтительно ответил он. — Но просто не могу справиться со своими нервами.
— Значит, я могу сходить наверх за деньгами?
Прежде чем он успел ответить, она услышала отдаленный легкий шум. Она узнала скрип двери в буфетной, но он был так слаб — скорее легкое колебание воздуха, чем звук: она бы и не услыхала его, если бы не ждала его с таким напряжением. Однако его услышал и Хьюги Люк.
— Что это? — спросил он с тревогой.
Вместо ответа она мгновенно протянула левую руку и схватила револьвер. Ее движение было полной неожиданностью для Люка, и женщина рассчитывала на это. В следующий момент его рука коснулась пустого места, где прежде лежало оружие.
— Сядьте! — скомандовала она резким голосом, который он даже не сразу узнал. — Не двигайтесь! Руки на стол!
Она помнила, как он держал револьвер, и урок пошел ей на пользу. Вместо того чтобы держать тяжелый револьвер в вытянутой руке, она оперлась локтем о стол и целилась не в голову, а прямо в грудь. А он сидел спокойно и подчинялся ее приказаниям, видя, что нет ни малейшей возможности выбить у нее из рук револьвер, а надеяться на промах тоже бессмысленно. Он видел, что ни револьвер, ни рука не дрожат, и хорошо представлял себе размеры дыры, которую оставляют пули с мягким кончиком. Он следил не за женщиной, а за курком, который приподнялся оттого, что она пальцем слегка нажала спуск.
