— И что вы ответили? — спросил Локен.
Хорус усмехнулся и откинулся на спинку дивана.
— Я сказал, что мне нравятся все созвездия и их значения. Я сказал, что был рад узнать имена, соответствующие маленьким пятнышкам света в небе. Естественно, мне нравился Лев за его царственную мощь и Скорпион за крепкие доспехи и воинственные клешни. Я сказал, что Стрелец соответствует моему упрямству, а Весы — чувству справедливости и уравновешенности. — Воитель печально покачал головой. — Мой отец сказал, что одобряет все эти варианты, но выразил удивление тем, что я не выбрал один конкретный знак. Он снова показал мне всадника с луком в руках, мчащегося воителя. Отец назвал его Грозным Стрельцом. Самый воинственный из всех. Сильный, неутомимый, неукротимый и уверенный в своей цели. В древние времена, говорил мне отец, этот знак считался самым важным. Кентавр, человекоконь, воин и охотник был самым почитаемым из всех знаков зодиака. Во времена его детства, в Анатолии, Стрелец был объектом поклонения. Всадник на коне, вооруженный луком. Самый могущественный символ воинства в древние века, Стрелец, считался непобедимым. С течением времени мифы объединили всадника и коня в одно целое. Идеальное сочетание человека и военной машины. Вот кем ты должен научиться быть, сказал мне отец. Настанет день, и ты будешь командовать моими войсками, станешь моим оружием, станешь продолжением моей личности. Человек и конь, скачущие по Вселенной и сокрушающие любого врага. На Улланоре он дал мне все это.
Хорус поставил кубок и наклонился, чтобы показать им потертый золотой перстень, надетый на мизинец левой руки. Время настолько изъело металл, что изображение стало почти невидимым. Локену показалось, что он сумел рассмотреть конские копыта, руку человека и изогнутый лук.
— Он был изготовлен в Персии, за год до рождения самого Императора. Грозный Стрелец. Он сказал, что теперь перстень принадлежит мне. «Мой Воитель, мой кентавр. Наполовину человек, наполовину конь, воплощенный в Легионах Империума. Куда ты повернешь, туда повернут и Легионы. Куда пойдешь ты, туда последуют и они. Там, где ты будешь драться, они тоже вступят в бой. Странствуй без меня, сын мой, и армии отправятся вместе с тобой».
Наступила долгая пауза.
— Теперь вы видите, — улыбнулся Хорус, — любовь к Грозному Стрельцу была предопределена заранее, и теперь мы встретились с ним лицом к лицу.
— А теперь поведай им истинную причину, — неожиданно раздался голос.
Все повернулись. В дальнем конце кабинета, под аркой, за драпировкой из белого шелка стоял Сангвиний. Он все слышал. Лорд Ангелов отбросил шелковый занавес и шагнул в кабинет, и края его сложенных крыльев задели за складки блестящего шелка. Он был в простом белом одеянии, схваченном на талии поясом из массивных золотых звеньев. Ангел держал в руке чашу, доставал из нее фрукты и отправлял в рот.
Локен и Аксиманд поспешно вскочили.
— Садитесь, — сказал Сангвиний. — Мой брат решил открыть вам свое сердце, так что вам лучше узнать всю правду.
— Я не думаю… — начал Хорус.
Сангвиний выудил из чаши небольшой красный фрукт и бросил его Хорусу.
— Расскажи им все остальное, — весело сказал он.
Хорус поймал брошенный фрукт, внимательно оглядел, потом впился зубами в мякоть. Тыльной стороной ладони он вытер сок с губ и снова обернулся к Локену и Аксиманду.
— Помните начало этой истории? — спросил он. — Помните, что сказал Император о звездах? Не наделай ошибок, и они станут нашими.
Прежде чем продолжить, Хорус еще дважды откусил от плода, выбросил косточку и проглотил мякоть.
— Сангвиний, мой дорогой брат, прав, поскольку он всегда был моей совестью.
Сангвиний пожал плечами, что выглядело довольно странно для человека со сложенными за спиной крыльями.
— Не наделай ошибок, — повторил Хорус. — Мы посетили три мира. Не наделай ошибок. Я стал Воителем по декрету Императора и не могу его подвести. Я не могу допускать ошибок.
— Сэр? — осмелился усомниться Аксиманд.
— После Улланора, малыш, я допустил две ошибки. Или частично допустил, но этого достаточно, поскольку вся ответственность за промахи экспедиции в конечном счете ложится на меня.
— Какие ошибки? — спросил Локен.
— Ошибки. Или недопонимание. — Хорус задумчиво почесал бровь. — Шестьдесят Три Девятнадцать. Наше первое предприятие. Первое для меня после избрания Воителем. Как много крови было там пролито из-за недопонимания. Мы неверно истолковали знаки и дорого за это заплатили. Бедный, дорогой Сеянус. Мне до сих пор его не хватает. Вся та война, даже тот кошмар в горах, в котором тебе пришлось участвовать, Гарвель… все это результат ошибки. Я мог бы справиться другими способами. Шестьдесят Три Девятнадцать можно было привести к Согласию без кровопролития.
— Нет, сэр, — решительно возразил Локен, — они были слишком упорны в своих заблуждениях, и все их действия были направлены против нас. Мы не могли бы достигнуть Согласия без войны.
Хорус покачал головой.
— Ты добрый малый, Гарвель, но ты ошибаешься. Были и другие пути. Должны быть другие пути. Я должен был отыскать способ обратить общество этого мира без единого выстрела. Император так бы и поступил.
— Я не верю, что он смог бы это сделать, — сказал Аксиманд.
— А потом эта Убийца, — продолжал Воитель, игнорируя замечание Маленького Хоруса. — Или Паучье Царство, как называют его интерексы. Напомни, как оно звучит на их наречии?
— Уризарах, — услужливо подсказал Сангвиний. — Но мне кажется, слово имеет значение только в сочетании с соответствующим мелодичным сопровождением.
— Значит, обойдемся Паучьим Царством, — сказал Хорус. — Зачем мы попусту теряли здесь время? Каких ошибок наделали? Интерексы оставили нам предупреждение, чтобы мы не вмешивались, а мы не обратили на него внимания. Запретный мир, убежище для покоренных ими существ, и мы вломились прямо в него.
— Но мы же не знали, — заметил Сангвиний.
— Должны были знать! — резко бросил Хорус.
— В этом тоже лежит противоречие между нашими философиями, — сказал Аксиманд. — Мы не можем терпеть существование чужой злобной расы. А интерексы покорили их, но отказались от уничтожения. Вместо этого лишили возможности совершать космические перелеты и сослали в мир-тюрьму.
— Мы уничтожаем, — согласился Хорус. — А они нашли способ избежать крайних мер. И какой из этих двух путей более гуманный?
Аксиманд вскочил на ноги.
— В этом отношении я полностью поддерживаю Эзекиля. Терпимость говорит о слабости. Интерексы достойны восхищения, но они проявляют благородство и всепрощение по отношению к ксеносам, которые не заслуживают пощады.
— Это принесло свои плоды и научило жить в согласии, — заметил Хорус. — Они научили кинебрахов…
— Вот еще один прекрасный пример! — воскликнул Аксиманд. — Кинебрахи. Они принимают их как часть своего общества.
— Я не стану принимать еще одно скоропалительное решение, — заявил Хорус— Я и так принял их слишком много. Еще несколько ошибок, и мой титул Воителя станет синонимом глупости. Я попытаюсь понять интерексов, узнать их и извлечь из этого выгоду, а уж потом буду решать, как далеко они зашли. Они отличные ребята. Возможно, вместо того, чтобы воевать, мы сможем кое-чему научиться.
Привыкнуть к музыке было довольно трудно. Иногда она звучала громко и торжественно, особенно когда вступали музыканты-метурги, иногда опускалась до шепота, еле слышного жужжания или звона, но ни на мгновение не умолкала полностью. Интерексы называли музыку ариями, и она была главной составляющей их общения. Конечно, они использовали и слова; их разговорный язык представлял собой сильно измененный человеческий диалект, более близкий к основному наречию Терры, чем язык Хтонии, но интерексы давным-давно пользовались ариями в качестве аккомпанемента или средства усиления эмоциональности речи, а также в качестве средства перевода.
Во время перехода летописцы постарались досконально изучить арии, но так и не смогли подобрать им исчерпывающее определение. По своей сути они представляли собой разновидность высшей математики, универсальную константу, преодолевающую все лингвистические барьеры, но математические структуры выражались особыми мелодическими и гармоническими кодами, которые нетренированным ухом воспринимались как музыка. Цепочки сложных мелодий служили фоном для всех посланий интерексов, а когда они разговаривали между собой, один на один, было принято сопровождать речь игрой одного или двух метургов. Музыканты-метурги служили переводчиками и посланниками. Эти высокие, как и все представители интерексов, люди носили длинные накидки из блестящего зеленого волокна, украшенные тонким золотым кантом. Благодаря вмешательству хирургов и генетиков их уши были значительно увеличены и оттопырены, что придавало им сходство с летучими мышами или другими ночными животными. Комм-линк — аналог вокс-связи — был вплетен в край высокого воротника накидки, и каждый метург нес на груди инструмент. Это было устройство из усилителей, свернутых в кольцо трубок и нескольких клавиш-ключей, на которых обычно покоились пальцы метургов. Из верхнего края инструмента поднимался выгнутый, наподобие лебединой шеи, мундштук, так что каждый музыкант мог дуть в него, жужжать или петь.
