такие уровни мне не по зубам. Но ведь за державу обидно! А, хавмач?
Глаза Соболева сверкнули такой яростной синевой, что Банкир отшатнулся, едва не опрокинув кресло. Прошептал:
– Я знаю, Георгий Георгиевич… у него есть какой-то помощник, чуть ли не сам Сатана… Я не лгу, честное слово! – По щекам Геращинского побежали слезы.
– Честное слово, – повторил Матвей. – М-да! – Встал. – Что ж, сладострастненький ты наш, чао. Ничего ты мне нового не сообщил, но и за толику малую спасибо. Теперь последний вопрос, и меня он очень волнует. Где девушка?
– Какая девушка? – всхлипнул Евгений Яковлевич.
– Не шали. – Матвей нахмурился: – Мою девушку похитили ваши люди.
– Мои нет, я ничего об этом не знаю. Это либо люди Шерифа, либо секьюрити босса.
– Хасан Ибрагимов?
Геращинский судорожно сглотнул, снова начал потеть и пахнуть. Матвей кивнул, спокойно вытащил из кармана черную коробочку, положил на стол, нажал на кнопку.
– Знаешь, что это такое? Правильно, взрывное устройство. А это передатчик. – Матвей показал вторую коробочку с усиком антенны. – Сейчас я вылезу в окно и уйду через соседний балкон, а ты четверть часа будешь сидеть и молчать. Если по мне начнут стрелять, я нажму кнопочку на этом пенальчике. Непременно. Понял?
– Буду нем как… а если ты… вы… все равно нажмете?
– Слово офицера! – серьезно сказал Матвей.
Через десять минут он был на крыше, где никто из телохранителей Банкира не догадался выставить пост, а еще через десять ехал домой. То есть к Марии Денисовне и ее правнуку Стасу.
ВЗГЛЯД КОНКЕРЕ
В последние дни июля Москва всколыхнулась серией неслыханно жестоких убийств. Такого не помнили даже старожилы спецслужб, попривыкшие к беспределу криминальных структур, разгулу терроризма, а также разборкам мафиозных кланов.
Сначала был убит в своем офисе заместитель председателя Центробанка Евгений Яковлевич Геращинский: его нашли со вспоротым животом, набитым металлическими сторублевками. Его убрали обеспокоенные возможной утечкой информации коллеги, а кто именно, Матвея не интересовало.
Затем поздно вечером подорвался в своей машине вместе с телохранителями начальник Главного управления по борьбе с организованной преступностью Михаил Юрьевич Медведь. Взрыв был такой силы, что повредило здание столичной префектуры, куда Медведь прибыл по делам службы, и во всем квартале взрывной волной вышибло стекла из окон. Погибло пять человек и было ранено восемнадцать.
Двумя днями раньше в своей квартире был найден мертвым бывший начальник военной контрразведки, знаменитого подразделения «Смерш-2», генерал Дикой. На его теле эксперты МВД обнаружили ожоги и следы пыток.
А тридцатого июля «Чистилищем» были убиты прокурор Филин и старший следователь муниципальной прокуратуры Жаров. «За деятельность, несовместимую со статусом органов охраны порядка», как было заявлено журналистам информационной службой «Стопкрима».
В убийстве Геращинского и Медведя органы МВД тоже обвинили «Стопкрим», так что затравленному ложью высокопоставленных лиц обывателю пришлось самому разбираться, где обман, а где правда.
И, наконец, неизвестными была предпринята попытка нападения на директора Федеральной службы контрразведки Панова, при этом шесть человек из охраны погибли, а сам он был ранен.
Заговорили о войне, объявленной мафией «Чистилищу», и слухи эти оказались более достоверны, чем длинные речи телекомментаторов и юристов, пытавшихся анализировать ситуацию с позиций тех, кем они были куплены. Лишь несколько человек в верхних эшелонах власти знали, в чем дело. Знал и Матвей Соболев, ганфайтер, поставленный волей криминальной системы в положение дичи.
Узнав об убийстве Медведя, он понял, что задача его осложняется. Остаться в стороне от террора, развязанного Куполом ради устранения основных соперников, он при всем желании уже не мог. И дело было даже не в том, что он оказался виноватым, втянув невольно в чужие кровавые игры ни в чем не повинную девушку, дело было в той очень простой фразе, за которой крылся смысл действий многих исторических героев, отдавших жизнь во имя торжества справедливости и добра: «За державу обидно!» Хотя Матвей и понимал, что одиночке сия благородная цель не под силу, бороться с системой беспредела на равных еще никому не удавалось. Но остаться в стороне значило не уважать самого себя.
Тридцатого июля, когда дело уже шло к ночи, Матвей позвонил Горшину. Кто-то снял трубку, и Матвей вовремя удержался от вопроса: «Тарас»? Он не сразу осознал, что его остановило, но вдруг ощутил внутри какой-то болезненный толчок: кто-то на другом конце провода как бы вылез из трубки, оглядел Матвея со всех сторон, бесплотный, бесшумный, но ощутимо опасный и грозный. Оценил, хмыкнул с легкой досадой и недоумением, оттолкнул, то есть беззвучно, на чувственно-мысленном уровне предупредил: мол, не суйся, парень, не в свое дело – и уполз в телефонный шнур.
Взмокший от поднявшейся в душе бури чувств, Матвей осторожно положил трубку на рычаг и смотрел на нее до тех пор, пока на ней не высохли пятна пота.
«Это был не Тарас», – пискнул взъерошенный внутренний голос.
«Сам знаю», – огрызнулся Матвей.
«Это тот самый… кажется, „монарх тьмы“…»
«Или его слуга».
«Значит, Горшин мертв!»
«А вот в этом позвольте усомниться. Если уж я – агент уровня „абсолют“, то он и вовсе „суперабсолют“. К тому же он гений тонпо и должен был просчитать возможности врага. Жаль, что теперь не с кем посоветоваться. Ладно, сделаю один шажок, съезжу к нему домой».
«В пасть дьяволу?! Пропадешь ни за понюшку табаку».
«А мы тихонечко, одним глазком глянем… А потом, Шериф, твоя очередь!»
Генеральный прокурор Вадим Борисович Чураго, бывший спортсмен, страстно любил не только футбол, но еще покер и преферанс. В этих карточных играх он достиг немалого мастерства, что вкупе с ловкостью рук сделало его почти непобедимым и дало возможность в начале семидесятых начать карьеру мафиози. Из боссов Купола с ним отваживался играть только Георгий Георгиевич, да и то лишь в хорошем настроении; он не терял слабой надежды когда-нибудь выиграть у дженерози.
