Особенно много проблем с Китаем.
Раньше рабочая сила там стоила гроши, но теперь ее стоимость все растет — на десять процентов в год. Множество фирм побросали дела в Китае и спешно перевели производство еще дальше, в другие страны. Самое ходовое направление сейчас — Вьетнам. Но во Вьетнам тоже надо ехать! Осваивать культуру страны, язык, всему учиться, все начинать с нуля!
Еще одна головная боль с Китаем — подделки. Рядом с одним из его заводов выстроили местный и давай штамповать копии с его моделей. И продавать их за полцены в Европу, конкурентам. Он было поднял шум — так ему тут же впаяли разбирательство: дескать, это он выпускает подделки! Не говоря уж про французскую таможню. Те не знают, что придумать, каждый день какие-нибудь новые требования к продуктам китайского производства. Ему даже пришлось заказывать картонные поддоны, а потом и деревянные: риск эпидемии.
И экономический кризис не обошел Китай стороной. Куча заводов закрывается — нет заказов. Или потому что американцы не погасили долги. Заводы банкротятся и сами ничего не выплачивают, что задолжали. Директора растворяются в воздухе. На помощь местных властей, чтобы их разыскать, рассчитывать не приходится.
Господи, дурдом-то какой…
Он сунулся было в Россию. Открыл завод, отправил туда макеты, вложил средства. Все как в воду кануло! Даже пальмы в кадках из холла и те сперли! Ничего вернуть не удалось. Потом он как-то встретил человека, который руководил «русским проектом», так тот от него сиганул на ту сторону улицы. А в одиночку поди повоюй… Не Россия, а какой-то Дикий Запад. Закон кольта.
Сократить объем производства тоже нельзя: на плаву сейчас удерживаются только крупные компании. Мелкие закрываются одна за другой.
Марсель чувствовал, что глаз у него притупился. Усталость, годы, охота побездельничать… В следующем году ему шестьдесят девять. Не мальчик уже! Хотя и чувствует себя отменно.
В шестьдесят лет еще не старик, твердил Марсель про себя. Куда там! Он припомнил, как выглядел в его годы собственный отец: высохший, как курага, лицо желтое, морщинистое, губы запали, потому что нет зубов, глаза провалились в черные глазницы… А в нем струится жизнь, кипит энергия! Правда, по лестнице подниматься — уже одышка. На той неделе не дошел до третьего этажа, дурно стало. Уцепился за перила, держась за сердце, еле вскарабкался на последнюю ступеньку.
Жозиане он об этом рассказывать не стал.
У него тогда поплыло перед глазами, сердце словно кто-то стиснул, в правом боку стрельнула резкая боль. Он так и замер, не донеся ногу до ступеньки. Потом отдышался и медленно пошел дальше, отсчитывая шаги, чтобы не кружилась голова. Не пойдет он к врачу, дудки! С этими коновалами, известно, приходишь здоровым человеком, а выходишь — ногами вперед. Отец у него, опять же, какой ни желтый, а прожил до девяноста двух лет, и ноги его у врача не было. Единственное исключение Марсель делал для стоматолога. Стоматолог у него мировой мужик, с ним и пошутить можно, и в винах он разбирается, и любитель красивых женщин. Но прочие… От прочих он бежал как черт от ладана и прекрасно себя чувствовал.
В постели с лапочкой у него, между прочим, сердце никогда не подводило. Никакой одышки. Какие тут еще кардиограммы?
И все же, все же…
Надо подыскать себе помощника. Молодого, сообразительного, ловкого, деловитого, чтобы не боялся перетрудиться, чтобы был готов разъезжать по две недели в месяц. Но такого еще поискать.
Когда явился Шаваль, Марсель нет-нет да и заколебался.
Жозиане он об этом не сказал, но вообще-то Шавалю он ответил так: «Заходите в другой раз, попозже, я не знаю, нужен ли мне кто-нибудь на ваше место, а главное, не уверен, можно ли вам еще доверять». Шаваль, конечно, воздел руки к небу, посыпал голову пеплом, принялся клясть себя за грех молодости, напомнил, как трудился верой и правдой, — и то, сотрудник он был неплохой, что говорить, очень неплохой, пока вожжа под хвост не попала и он не сбежал к конкурентам. Есть от чего колебаться… Можно ли довериться тому, кто раз тебя предал? Может, простить? Списать предательство на ошибку юности, на амбициозность зубастого юнца, которому всегда мало власти и денег…
Ведь он неплохо справлялся, Шаваль-то. Ох как неплохо. Был у него директором по продажам. Всегда безошибочно чуял верную сделку, никогда не ошибался в расчетах. Тогда и Жозиана пробивала его наверх. Сейчас-то другое дело! Прознай она, что он берет Шаваля обратно, — такой скандал закатит!
Так что, ясное дело, ему совсем не улыбалось, чтобы лапочка снова вышла на работу. Совсем не улыбалось.
Из этих невеселых мыслей Марселя вывел стук в дверь.
— Гм-гм! Можно войти, или я не вовремя? — раздался голосок Младшенького. — May I come in or am I intruding?
— Что он там лопочет? — переспросила Жозиана, поспешно набрасывая одежду.
— Спрашивает, можно ли войти.
— Сейчас, милый, сейчас! — торопливо крикнула Жозиана, путаясь в юбке, блузке, колготках, не попадая крючками в петли. — А ты что копаешься? — накинулась она на мужа.
— Вы в постели? Одеты или раздеты? — продолжал Младшенький.
— Черт… Да скажи ты ему что-нибудь, придумай! Сам же меня втравил…
— Можно подумать, ты была против, — ухмыльнулся в ответ Марсель. Он уже пришел в себя.
— Сейчас, сынок, сейчас! — твердила Жозиана, тщетно разыскивая на постели белье.
— Не спешите, я подожду. Take it easy, life without love is not worth living! And I know perfectly well how much you love each other…[42]
— Господи, Марсель! Он уже и учебник заглотил! С ума сойти! Ты понимаешь, что он там вещает?
— Да, он чрезвычайно мил. Желает нам любви и счастья.
— Да скорее же одевайся! Хочешь его напугать? Разлегся тут в чем мать родила, как улитка без скорлупы!
Марсель лениво поднялся и принялся искать глазами одежду.
— Хорошо было, лапочка, ох хорошо…
— Хорошо-то хорошо, но теперь все! Пора опять принять приличный вид.
— Я бы остался в постели…
— Stay, father, stay… I know everything about human copulation, so don’t bother for me…[43]
— Младшенький, переходи на родной язык, не расстраивай маму!
— Sorry, mother! У меня голова кишит английскими словами. Кстати, гордись, я дочитал учебник. Осталось только слегка попрактиковаться, подшлифовать выговор. Гортензия обомлеет… Ну как, поназаплетались вы там вдоволь, могу я войти?
— Заходи, — выдохнула Жозиана, и Младшенький появился на пороге.
Он уселся на краешек постели и безапелляционно заявил:
— Да уж, налицо бурное совокупление!
Жозиана бросила на сына негодующий взгляд, и он поспешно добавил:
— Прошу прощения, сугубо натуралистическое замечание. Ну а как вообще дела?
— Прекрасно! — хором ответили родители, застигнутые на месте преступления.
— По какому же поводу скрещенья рук и ног? Потребность избыть определенную заботу или естественный позыв здорового организма?
— И то и другое, сынок, и то и другое, — кивнул Марсель, завершая второпях свой туалет.
— У тебя что-то неладно на работе, отец?
Младшенький так пристально смотрел отцу в глаза, что тот, не задумываясь, признался:
— Сложный, знаешь, сейчас момент… Кризис, не поспеваю я за всем…
— Но мебель же — не автомобили. Мебель дешевле, да и в кризис людей, наоборот, тянет обустраивать гнездышко. Вон сколько по телевизору всяких ток-шоу про дизайн интерьеров, daddy, смотри, какая мода!
— Знаю, сынок…
— У тебя очень выгодная торговая ниша: все для дома на любой бюджет. У тебя отличные дизайнеры, отличные производители, прекрасно поставлена сеть сбыта…
— Так-то так, но чтобы держаться на плаву, надо все время расширяться! Строить новые заводы, скупать мелкие фирмешки, у которых дела идут туго… За всем не уследишь! Мне бы двойника! Только где его найдешь?..
Марсель смотрел на сына, не отводя глаз, и читал в его взгляде: на твои беды найдется управа, надежда есть. Он черпал в нем спокойствие, уверенность, силы, изобретательность, готовность снова и снова бросаться в бой. Между ними словно заключался негласный союз. Взгляд ребенка придавал взрослому сил и мужества.
— Смотри на вещи шире и заглядывай дальше, daddy. Кто не движется вперед, тот обречен.
— Это-то я понимаю, сынок. Но что же мне, раздвоиться? Или не вылезать из самолетов? Не вдохновляет меня такая жизнь!
— Тебе надо партнера. Оттого-то ты кручинишься и томишься.
— Знаю. Я об этом подумываю.
— Найдешь, не унывай!
— Спасибо, сынок… Знаешь, мне ведь самые крупные дела всегда приносили помощники. Взять хоть деревянные павильоны, что мы завозили из Риги. Ведь как же с ними дело скакнуло вперед!.. А задумка была не моя. Я просто подхватил, провернул. Мне эти хибары принесли готовенькими. И таких идей надо много! А сейчас их раз-два и обчелся. Работы столько, что выдумывать некогда. Обмысливать, разнюхивать, рассчитывать вперед…
