Бабур медленно, осторожно продвигался вдоль Джамны по направлению к Дели. Остановился для решительной битвы в Панипате, это примерно в пятидесяти веретах к северу от столицы султаната. А со стороны Агры быстро вел сюда огромное войско (сто тысяч!) и боевых слонов Ибрагим Лоди. В прошлом году у порога Дели ему посчастливилось разбить сорокатысячное войско Олам-хана, Дилавар-хана и других своих «местных» врагов. У Бабура сейчас в наличии не более двенадцати тысяч воинов. Огромное численное превосходство делийского султана страшило не одного Бабура. Среди беков шептались: в случае поражения все погибнем в необозримых чужих просторах, никто не спрячет, нет надежд на спасение. Но были и другие голоса. Многие возлагали надежды на боевой опыт и полководческий талант Бабура и, конечно, на пушки и ружья усты Аликула: такого оружия нет у Ибрагима. Тахир — теперь он был постоянно близок к бекской верхушке — знал, что пушками и ружьями Бабур намеревался отбить атаку боевых слонов, которые обычно решали исход битв в Индии и которых не имелось в его войске.
Между городом Панипат и рекой Джамной нашли подходящее место — отсюда удобно было вести огненную стрельбу. Полукольцом поставили арбы — все, что имели, все семьсот, — накрепко соединив их прочными арканами, свитыми из бычьих кож. Впереди арб и в узких разрывах меж ними поставили непробиваемые для стрел щиты.
У Бабура было время подготовиться к битве — с тем, чтобы диктовать потом ее ход, а не подчиняться воле противника.
Пушкари и ружейные стрелки упражнялись в своем искусстве. Готовилась и хитрость, арбы стояли на склоне холма, и, чтобы они сами по себе не скатились, под колеса им вставили деревянные упоры, и вот Бабур, с холма руководя маневрами, отдает приказ убрать одновременно все упоры; он хотел добиться того, чтобы в нужный миг боя все арбы двинулись вперед и вниз одной тяжелой цепью.
Тахир поскакал в самый дальний конец цепочки повозок передать приказ полководца. Пешие воины, пушкари, ружейные высекатели огня — все приготовились. Аликул — тоже с высокого, всем видного места — махнул рукой:
— Клинья — долой! Арбы — вперед!
Но общего равномерного движения не получилось: Одни арбы не сразу сдвинулись с места, другие поскакали вниз в одиночку (кое-где порвались кожаные арканы). Цепь кривилась, пошла зигзагами, опрокидывая толстые, железом схваченные щиты.
— Стой! — новый приказ Бабура. — Все повторить! И повторять, уста Аликулбек, пока не добьетесь, что ни один аркан не порвется и ни один щит не опрокинется!
Обливаясь потом, воины поволокли арбы по склону вверх, на прежнее место.
Иные нукеры пытались увильнуть от тяжелой работы, но десятники нещадно ругали и даже били ленивцев.
— Во время ученья нукеров не жалеть, — таков был строгий приказ Бабура, — иначе в бою погибнут понапрасну!..
Бабур спустился с холма и направился к реке, к глубоким рвам — ловушкам для слонов. Их заранее вырыли и прикрыли ветвями: кое-где на этих ветвях даже насыпи сделали песчаные.
Тахир, который по долгу службы охранял Бабура, должен был сопровождать его всюду. Глядя на скрытые рвы, подумал про себя: «Хорошо, если враг пойдет на нас прямо здесь. А если вздумает обойти укрепленный лагерь…»
Но, оказывается, Бабур учел все. Лазутчики досконально выяснили: болота и заросли, подступающие к Панипату с флангов, таковы, что большому войску их не преодолеть. Справа — многоводная Джамна. Налево от возвышенности, где стоял Бабур, густо заселенный город Панипат, узкие улочки. Врагу остается одно — идти на них напрямик, напролом. Все будет зависеть от того, насколько все эти рвы и арбы смогут ослабить натиск войска, превосходящего их собственное почти десятикратно…
В первые годы жизни в Кабуле тосковал Тахир по Андижану и Куве. Теперь вспоминает Кабул, тоскует по нему! В Кабуле у него дом, где прожили вот уже пятнадцать лет его Робия, его сын Сафар, дядя мавляна Фазлиддин. Когда-то Тахир перед боем думал о чем угодно, только не о смерти. Ныне Тахир молит: «О аллах, не дай мне умереть в этой битве. Останусь живым и на сей раз — покончу со службой. Возвысился я на ней, возвысился, что там говорить, но ведь и лета мои — под пятьдесят. До каких пор мне мытарствовать в чужих краях? Сафар уже джигитом стал, в этом году медресе окончит, станет мухандисом[198]. Можно бы и женить его, как говорится, прибавить к голове еще одну голову… О аллах, суждено ли мне справить свадьбу сына? Увижу ли свою Робию? Не дай мне погибнуть, всевышний!»
Тоску и страх, мучительные раздумья заглушало вино. В Индии, правда, редко где выращивали виноград, поэтому и вина тут было мало; беки обходились крепкой водкой из листьев махвы.
За день до намеченного сражения Тахир выпил этой водки многовато. На рассвете проснулся совсем разбитым. Ломило тело, во рту горчило, голова была тяжелой и гудящей. Пытался снова заснуть, только зря проворочался. Тогда поднялся и выпил остатки водки, три-четыре глотка с самого дна кувшина.
И в этот миг забили барабаны, затрубили в трубы. «Стройтесь, стройтесь в ряды!» — понеслись крики-приказы. Дозорные принесли известие о быстром приближении войска Ибрагима Лоди.
Тахир с похмелья довольно долго одевался и обувался. Одноухий Мамат, нынешний его стремянный, на правах старой дружбы и возрастного старшинства, иногда позволял себе поворчать, вот как сегодня:
— Э, бек, зачем надо было пить ни свет ни заря?
— Закрой свой рот! Лучше приведи мне сивого… Да побыстрее ты, скелет скуластый!
Мамат и впрямь сильно похудел в походе. «Тем легче ему бегать с конями!» — подумал Тахир.
Обычно, коль оставляют лошадь на ночь оседланной, расслабляют подпругу. Мамат не сразу поймал лошадь, которая отвязалась ночью, а поймав, впопыхах забыл подтянуть подпругу. Тахир же спешил — он должен был быстро явиться к Бабуру — и, не глянув на стремена, одним прыжком вскочил в седло. Оно ерзнуло под ним, и будь трезвым, Тахир почувствовал бы, что седло плохо закреплено, но тут подумал, что это ему померещилось с похмелья. Уперев подошвы в стремена, всадник резко развернул коня, сивый — за ночь с хороших кормов сил прибавилось! — поднялся на дыбы, седло вдруг поползло ему под живот, и Тахир свалился наземь.
Подбежал Мамат, одной рукой схватил коня за поводья, другой стал помогать подняться Тахиру. Сказал, смеясь:
— Э, Тахирджан, как вы стали беком, так и привыкли с утра прикладываться к зелью. Ох, прав был я, когда говорил: не пейте вы его много, проклятого!
Тахир упал на мягкую почву, не ушибся. Но упасть с коня перед большой битвой — это дурное предзнаменование. Злобно выругался. Показал Мамату на седло, на расслабленную подпругу.
Мамат, все еще посмеиваясь, стукнул себя кулаком по лбу:
— Э, забыл в спешке, пустоголовый!
Водка мутила разум Тахира. Его обидели смешки стремянного, стало казаться, что Мамат подстроил этот случай с падением, решил поиздеваться над «благородным» беком. Будь он нукером, как прежде, Тахир, скорее всего, тоже посмеялся бы над происшедшим. Но он бек теперь, бек!
— Значит, нарочно так сделал, да, скелетина?! Завидуешь, что я стал беком! Смерти моей пожелал, да?
Весь дрожа от гнева, не глядя, стал ощупывать пояс — где плетка? Она валялась на земле. Ругать и бить виноватого в чем-то нукера — обычное дело. Бек Тахир отчасти поддавался этому обычаю, но не было случая, чтобы он замахнулся на Мамата и на давнюю дружбу.
Мамат нагнулся за плеткой, поднял и подал ее Тахиру:
— Возьмите, побейте меня за мою провинность, но не говорите такого! Я не подлец, чтоб желать вам смерти!
И снова Тахиру показалось, что Мамат издевается над ним, выпячивает свое благородство, свою честность, ставит себя выше бека.
— Свалить меня с коня перед боем — это не желать смерти?! — крикнул, словно плюнул, Тахир и ударил Мамата кулаком в голову.
Удар отбросил Мамата назад. Нукер не удержался на ногах, упал. У Тахира что-то хрустнуло в большом пальце, резкая боль пронзила правую руку — чуть ли не до глубины мозга, как ему показалось. «Сломал палец, сломал! Саблю как держать теперь? У-у, и все из-за него… из-за этого…» И Тахир ударил еще раз левой и снова повалил поднявшегося было Мамата наземь.
Какой-то рослый нукер вступился за Мамата:
— Не надо так, бек-ака, простите его на сей раз! Мамат-ака готов за вас жизнь отдать! А подпругу я тотчас затяну… Вот подождите чуток… вот, уже готово. Садитесь, бек!..
Тахир ехал и все глядел на палец, распухший, чуть шевельни — ноет невыносимо больно.
«Все, отвернулась от меня удача!» — думал Тахир, приближаясь к месту, где быстро собиралась свита Бабура.
За Тахирбеком скакало двадцать нукеров, и среди них Мамат, бледный как полотно: как бы ни ругал, как бы ни бил тебя бек, ты, нукер, обязан не отставать от него.
