— В таком случае вы должны больше думать о себе. Все ваши терзания, хлопоты и беготня по городу никак делу не помогут, а ребенку могут повредить. С вашего позволения я использую свои связи в Вашингтоне, чтобы узнать о судьбе мистера Уилкса. Если он в плену, его имя должно числиться в федералистских списках, если же нет… Что ж, неизвестность ведь хуже всего. Но дайте мне слово, миссис Уилкс, что будете беречь себя, иначе, клянусь богом, я и пальцем не пошевелю.
— Как вы добры! — пролепетала Мелани. — И как только могут люди так дурно отзываться о вас! — И тут же поняв ужасную бестактность своих слов, подавленная к тому же чудовищным неприличием всего происходящего, она беззвучно расплакалась. И когда Скарлетт с горячим кирпичом, завернутым во фланелевую тряпицу, взлетела по лестнице, она увидела, что Ретт Батлер тихонько поглаживает руку Мелани.
Слово свое он сдержал. Какие пришлось ему нажимать для этого пружины, узнать им было не дано. Спросить его они не решились из боязни услышать признание в его слишком тесных контактах с янки. Прошел месяц, прежде чем Ретт принес им эту весть — которая сначала заставила их воспарить до небес от радости, а затем надолго поселила гнетущую тревогу в их сердцах.
Эшли жив! Он был ранен, попал в плен и по сведениям находился в лагере для военнопленных в Рок-Айленде, в штате Иллинойс. Эшли жив! В первые мгновения радости они не могли думать ни о чем другом. Потом, когда радостное волнение немного улеглось, они поглядели друг другу в глаза и пробормотали: «Рок-Айленд!» И это прозвучало в их устах так, как если бы они произнесли: «В аду!» Ибо, в то время как от слова «Андерсонвилл» на северян веяло серным смрадом, будто из преисподней, слова «Рок-Айленд» вселяли ужас в сердца южан, если их близкие находились там в заключении.
Когда Линкольн не согласился на обмен военнопленными, рассчитывая приблизить конец войны, возложив на Конфедерацию бремя снабжения военнопленных янки и содержания их под стражей, в Андерсонвилле, в штате Джорджия, находились тысячи синих мундиров. Солдаты Конфедерации содержались на скудном рационе, а больные и раненые практически совсем были лишены медикаментов и перевязочного материала. Делиться с пленными конфедератам, в сущности, было нечем. Пленным отпускалось то же, что получали солдаты в походе, — жирную свинину и сушеные бобы, — и на этом пайке янки мерли как мухи, иной раз до сотни человек в день. Разгневанный поступавшими об этом донесениями Север ответил ухудшением условий содержания пленных конфедератов, причем в особо тяжелом положении оказались те, кто находился в Рок-Айленде. Скудная пища, одно одеяло на троих и свирепствовавшие в лагере болезни — пневмония, тиф и оспа — заслужили этому месту заключения наименование «чумной лагерь». Лишь одной трети попавших туда военнопленных суждено было выйти на волю живыми.
И там, в этом ужасном лагере, находился Эшли! Он был жив, но ранен и в плену, и когда его увезли в Рок-Айленд, в Иллинойсе, должно быть, лежал глубокий снег. Быть может, он уже скончался от раны после того, как Ретт Батлер получил о нем сведения? Быть может, он пал жертвой оспы? Быть может, он лежит в бреду, больной пневмонией, а у него нет даже одеяла, чтобы укрыться?
— О, капитан Батлер, нельзя ли что-нибудь сделать? — взмолилась Мелани. — Не можете ли вы, использовав ваши связи, добиться, чтобы его обменяли?
— Мистер Линкольн, справедливый и милосердный, проливающий крупные слезы над пятью мальчиками миссис Биксби, не прольет ни единой слезы над тысячами своих солдат, умирающих в Андерсонвилле, — с кривой усмешкой отвечал Ретт Батлер. — Ему наплевать, если даже они все умрут. Издан приказ: никаких обменов. И никаких исключений ни для кого. Я… я не хотел говорить вам об этом, миссис Уилкс, но придется: ваш муж имел возможность освободиться из лагеря, но отказался.
— О нет, не может быть! — воскликнула Мелани, не веря своим ушам.
— Да, это так. Янки производили набор солдат для службы на границе и охраны ее от индейцев. Они вербовали их среди пленных конфедератов. Любой заключенный, который соглашался отслужить два года на индейской границе и принести присягу, освобождался из лагеря, и его отправляли на Запад. Мистер Уилкс отказался.
— О, как он мог так поступить! — воскликнула Скарлетт. — Что стоило ему принести присягу, а потом, освободившись из лагеря, бежать и вернуться домой.
Мелани, мгновенно обратившись в маленькую разъяренную фурию, обрушилась на нее:
— Как ты только можешь предположить такое! Чтобы он сначала изменил Конфедерации, приняв эту постыдную присягу, а потом изменил своему слову, данному янки? Мне легче было бы узнать, что он умер в Рок-Айленде, чем услышать, что он принес такую присягу! Я бы гордилась им, если бы он умер в заключении, но если бы он поступил так, я бы до конца жизни не захотела его больше видеть. Никогда, никогда! Конечно, он отказался.
Провожая Ретта Батлера до дверей, Скарлетт спросила у него с вызовом:
— Будь вы на его месте, разве вы не предпочли бы завербоваться, а потом бежать, чем погибать в этом лагере?
— Разумеется, предпочел бы, — отвечал Ретт и усмехнулся, блеснув белыми зубами под темной ниточкой усов.
— Так почему же Эшли этого не сделал?
— Он джентльмен, — сказал Ретт, и Скарлетт оторопела: как сумел он вложить столько циничного презрения в одно короткое, высоко всеми чтимое слово?
Часть 3
Глава XVII
Наступил май 1864 года — жаркий, сухой, с пожухшими от зноя, не успев раскрыться, бутонами цветов, и янки под предводительством генерала Шермана снова были в Джорджии, под Далтоном, в ста милях к северо-западу от Атланты. Там, на границе Джорджии и Теннесси, ожидались тяжелые бои. Янки стягивали свои силы для удара на Западно-атлантскую железную дорогу, соединявшую Атланту с Теннесси и Западом, — на ту самую дорогу, по которой осенью были переброшены войска южан, одержавшие победу при Чикамауге.
Однако предстоящее сражение при Далтоне не особенно тревожило Атланту. Место, где янки сосредоточивали свои войска, находилось всего несколькими милями юго-восточнее полей сражений при Чикамауге. Один раз янки уже пытались пробиться оттуда по горным тропам дальше и были отброшены. Прогонят их и теперь.
В Атланте — да и во всей Джорджии — понимали, что этот штат имеет слишком важное стратегическое значение для Конфедерации, чтобы генерал Джо Джонстон позволил янки долго оставаться в его пределах. Старина Джо и его солдаты не дадут ни одному янки продвинуться дальше к югу от Далтона — слишком многое зависело теперь от того, чтобы жизнь в Джорджии шла без перебоев. Этот не разоренный еще штат был для Конфедерации и огромной житницей, и механической мастерской, и вещевым складом. Он поставлял почти все вооружение и порох для армии и почти весь хлопок и шерстяные изделия. Между Атлантой и Далтоном находился город Ром с его литейными и другими промышленными предприятиями, а также Итова и Аллатуна с самыми большими чугунолитейными заводами к югу от Ричмонда. Да и в Атланте изготовлялось не только оружие, снаряды, седла и походные палатки — здесь были расположены и самые крупные прокатные станы Юга, все основные железнодорожные депо и огромное число госпиталей. И та же Атланта была главным железнодорожным узлом, где пересекались линии четырех железных дорог, от которых зависела жизнь всей Конфедерации.
Словом, особой тревоги никто не испытывал. В конце концов, Далтон был далеко — почти у самой границы Теннесси. А в Теннесси уже на протяжении трех лет шли бои, и все давно привыкли представлять себе этот штат как отдаленный театр военных действий — почти столь же далекий от них, как Виргиния или район реки Миссисипи. К тому же между янки и Атлантой находился старина Джо со своими солдатами, а всем и каждому было известно, что теперь, после смерти Несокрушимого Джексона, у Конфедерации не было лучшего военачальника, чем Джонстон, если не считать, конечно, самого генерала Ли.
Теплым майским вечером на веранде дома тетушки Питтипэт доктор Мид кратко изложил точку зрения горожан, заявив, что Атланте совершенно нечего опасаться, поскольку генерал Джонстон со своей армией стоит в горах как неприступный бастион. Каждый из тех, кто тихонько покачивался в креслах-качалках, глядя, как первые жуки-светляки, словно по волшебству, возникают в сгущающихся сумерках, воспринял его слова по-своему, ибо у всех было далеко не безоблачно на душе. Миссис Мид, сидевшая положив руку на плечо Фила, надеялась, что, бог даст, доктор окажется прав. Она понимала: если военные действия приблизятся к Атланте, Фил должен будет уйти на фронт. Ему уже исполнилось шестнадцать, и он был зачислен в войска внутреннего охранения. Фэнни Элсинг, бледная, с ввалившимися глазами, все еще не оправившаяся после геттисбергской трагедии, старалась отогнать от себя страшную картину, неотвязно стоявшую перед ее мысленным взором все эти месяцы: лейтенант Даллас Маклюр умирает в тряской повозке, влекомой волами по размытым дождями дорогам, в дни ужасного бесконечного отступления к Мэриленду.
