За дверью оказалась спальня. Пока мы рылись в гардеробной, я успел осмотреть комнату — заметил бархатное покрывало на одинокой кровати, занавешенной шелковым полотнищем цвета слоновой кости, коллекцию фарфоровых котят на прикроватном столике. Рядом с тазиком для умывания с каймой в виде розовых бутонов аккуратно расставлены бритвенные приборы. Каждая деталь хорошо подобрана и безукоризненно выполнена. Здесь было святилище холостяка.
— Мажордом в этот час совершает вечерний обход, — сказал старший повар. — У нас есть немного времени.
Гардеробная была наполнена аккуратно развешенной одеждой: богато украшенными узорным шитьем мантиями, шелковыми камзолами, бархатными накидками, в ряд стояли расшитые бисером туфли, некоторые с загнутыми носами. От одежды исходил легкий аромат сирени. Старший повар взял белую рубашку с буфами на рукавах, простую куртку и черные штаны и все это бросил мне. А себе выбрал великолепный фиолетовый камзол с золотым кантом и панталоны. По размеру платье не подошло ни мне, ни ему, но на синьоре Ферреро застегнулось, а с меня не падало. Сойдет. Поверх камзола синьор Ферреро надел широкий плащ из ярко-синей шерсти на красной шелковой подкладке. Он застегивался на шее золотой пряжкой и свободно ниспадал, оставляя достаточно пространства, чтобы спрятать книгу.
Завершала костюм шляпа со стильным страусовым пером. Надев ее на голову, синьор Ферреро совершенно преобразился. Мне он протянул простую зеленую накидку с капюшоном.
Затем закрыл гардеробную, нашу одежду засунул под кровать, сел на край и пригласил меня последовать его примеру. Он еще не мог отдышаться от бега вверх по лестнице и говорил запинаясь:
— Я, встревоженный состоянием здоровья дожа сановник, пришел нанести ему визит уважения. Ты мой паж.
— Хорошо, маэстро. Но я бос.
Он впервые заметил, что на мне нет обуви.
— Боже! — Синьор Ферреро вернулся в гардеробную и взял зеленые туфли с красными цветами из бисера. — Вот. Эти подойдут.
Мне пришлось их надеть.
Старший повар сел подле меня.
— Теперь расскажи, что произошло между Джузеппе и Ландуччи.
— Джузеппе сказал, что книга у вас.
— Откуда он это знает?
— Когда я ходил к Н'бали, Джузеппе шпионил за мной. И после моего ухода говорил с ней.
— Боже.
— Я не знал об этом. Думал, он злится только на меня.
— Боже.
— Маэстро, Джузеппе ее убил.
— Негодяй! — Синьор Ферреро болезненно поморщился и тяжело вздохнул. — Нет времени горевать. Надо убираться отсюда. — Он прикрыл глаза рукой. — Лучано, ты понимаешь, что произойдет, если мы попадемся?
— Думаю, да.
— Нас прикончат на венецианский манер — отрубят голову. Но до этого нам грозит подземелье.
У меня к горлу подступил ком.
— Понимаю.
— Уходи. Возвращайся к своим друзьям на улице. Там много таких. Ты растворишься среди них и станешь незаметным.
Никогда бы не подумал, что мысль о возвращении на улицу может показаться такой привлекательной, но в ответ мотнул головой.
— Я останусь с вами.
Старший повар сжал мне плечо.
— Я знал, что сделал правильный выбор. — Его глаза наполнились слезами. Он отвернулся, немного помолчал и продолжал: — Лучано, запомни вот что: если мы окажемся в подземелье, в конце концов, ты все равно умрешь, заговоришь или нет. Поэтому, чтобы победить, положись на свою ярость.
— Победить кого?
— Если ты ничего не расскажешь своим мучителям, то уйдешь из жизни победителем. Они ничего не получат, а ты умрешь со смыслом — защищая хранителей. Это хорошая смерть, любой человек мог бы ей позавидовать.
Я почувствовал, что у меня стало жарко под мышками.
— Надеюсь, что справлюсь.
— А я надеюсь, что тебе не придется этого делать, — поднялся он. — Надень капюшон и опусти голову. Нельзя, чтобы слуги нас узнали.
— Маэстро?
— Что?
— Они могут явиться в ваш дом. Что будет с вашей семьей?
— Мы договорились с женой: если я не приду в положенное время, она заберет девочек и переедет к сестре. И если не получит от меня весточки, переберется в Аосту.
— Вы заранее так спланировали?
— Разумеется.
Мы спустились на главный этаж дворца, и старший повар, изображая знатного человека, свернул в один из залов. Надменное выражение преобразило его лицо, он постукивал себя по губам, словно был глубоко погружен в мысли. Никто его не остановил. Я шел следом, надвинув капюшон на голову — ни дать ни взять скромный, бессловесный слуга. Синьор Ферреро не крался по закоулкам, словно и не был тем самым старшим поваром, который прятал драгоценную книгу на видном месте. Наоборот, шел напрямик по центральным анфиладам дворца и, приблизившись к главному входу, заметный, как золотой зуб, нетерпеливо притопнул на лакея ногой, и тот тут же бросился открывать тяжелые двери. Синьор Ферреро прошествовал по площади Сан-Марко, я следовал в трех шагах позади него, и в душе развеселился, когда два «черных плаща» почтительно расступились, пропуская нас.
Мы раз за разом обходили площадь, пока позволяло благоразумие. Я догадался, что мой наставник не знает, куда пойти. Он не привык скрываться среди улиц и тем более подставлять под удар друзей. Когда мы завершали третий круг, на нас стали коситься. Пришлось свернуть на боковую улицу, перейти мост и углубиться в переулки. Там люди удивленно смотрели на разодетых господ. Роскошный наряд помог нам выскользнуть из дворца, но в Венеции повелось: если благородные господа куда-то отправлялись, то плыли в гондоле. Мы зашли за таверну, и старший повар снял синий плащ и шляпу со страусовым пером. Я избавился от зеленой накидки с капюшоном и куртки. Но на мне еще оставались яркие, расшитые бисером туфли.
Засовывая свои дорогие пожитки в кучу мусора, мы слышали, как хозяин таверны говорил сидящим за столами, что два «черных плаща» собираются задать им несколько вопросов. В таверне сразу стало тихо. «Черные плащи» не повышали голос, но это было страшнее крика. «Мужчина и мальчик, — говорили они, — оба преступники, украли у мажордома дорогую одежду. Они думают нас перехитрить, разгуливая в чужом платье, но мы точно знаем, что они стащили. Мажордом невероятно расстроен. Дож тоже направил своих стражников на поиск». Они описали шляпу со страусовым пером, синий плащ, мою зеленую накидку с капюшоном и расшитые бисером туфли.
— У этих преступников может быть книга, — сказал один из «черных плащей».
При упоминании о книге люди стали перешептываться (я представил, как у них округлились глаза), а затем принялись наперебой отвечать, что ничего не знают.
