помыла?
Коффи выгнула бровь:
– Ничего себе шутки. – Она уселась на землю рядом с ним, и воздух между ними заполнил сладкий запах.
– Ты нашла семена поньи?
– Не-а. – Она расправила складки грязной туники, и оказалось, что в ней спрятано несколько светло-коричневых орехов. Они были похожи на семена поньи, но больше размером. Она взяла один и поднесла к носу. – Это орехи ши. Из них делают масло для волос и кожи.
– Ши… – Экон инстинктивно наклонился вперед. Что-то вдруг сжалось в груди. Только в следующую секунду он понял, в чем дело. – Так… пахла моя мама.
– Ох.
Все это время он помнил этот запах, но не помнил, откуда он. Глаза защипало. Мамы больше не было, но это… это было все равно что найти ее частицу – частицу, которую он считал потерянной навеки.
– Ты никогда раньше не говорил о матери, – прошептала Коффи.
– Ага… – Экон потер затылок. – Н у, это потому, что она оставила семью, когда я был маленьким. Не знаю, куда она делась, много лет ее не видел.
– Ох. – Коффи опустила взгляд, разглядывая ногти. – Сочувствую.
Последовало долгое молчание – слишком долгое, чтобы быть уютным. Экону оно было знакомо. Он нечасто говорил о матери, но, когда это случалось, кончалось всегда одинаково. Тишина, а потом жалость. Или тишина, а потом извинения, банальности. У всего есть свои причины. Сочувствую твоей потере. Будто он был каким-то образом виноват в том, что она ушла из семьи, будто это были последствия его безответственности. Он сменил тему.
– Она часто готовила это блюдо, – сказал он. – Думаю, она сама его придумала, мы часто ели его на завтрак. Что-то вроде фруктового салата. Вот моя версия.
Коффи посмотрела на кучку нарезанных фруктов, тщательно разложенных по кругу.
– Ты их нарезал?
– Двадцать семь вкуснейших кусочков.
– Впечатляет.
Экон торжественно выложил перед ними два гигантских листа.
– Трапеза, достойная богов.
Коффи взяла одну из импровизированных тарелок и отложила себе часть фруктов. Экон не собирался специально наблюдать, как она ест, – это было бы странно, – но он хотел понять, понравилась ли ей еда. Это было глупо – переживать о том, что кто-то подумает о кучке грубо нарезанных фруктов, но по какой-то причине он переживал. Он надеялся, что Коффи понравится. Он заставил себя посмотреть на свой лист-тарелку и досчитал до восемнадцати, прежде чем снова поднять взгляд.
– Ну, как тебе?
Что-то внутри оборвалось, когда Коффи слабо улыбнулась.
– Так плохо?
– Нет! – она покачала головой. – Дело не в этом, просто… – Она посмотрела на несколько кусочков фруктов. – Тут папайя.
– Так?
– Я в некотором роде терпеть не могу папайю.
Экон моргнул.
– Ты… терпеть ее не можешь?
– Ненавижу всей душой.
– Ну конечно. – Экон искренне рассмеялся. Он потер переносицу, стараясь сдержаться. – Дай отгадаю: тебе нравятся странные подозрительные фрукты вроде… медвяной дыни?
Коффи нахмурилась:
– Медвяная дыня не подозрительная.
– Я так и думал.
Она сердито посмотрела на него, а потом вытащила из кучки кусочек банана и отправила в рот.
– У меня есть к тебе вопрос.
Экон напрягся:
– Какого рода?
Она на мгновение отложила лист и улыбнулась:
– Насчет записей Нкрумы. Ты сказал, он описывал все растения и всех существ, которые жили в джунглях. – Она подняла взгляд. – А что он пишет о звездах?
– Звездах? – Экон проследил за ее пальцем. Небо над ними было испещрено бо́льшим количеством звезд, чем он мог сосчитать – как тысяча бриллиантов, брошенных в горшок чернил. Они были прекрасны.
– На самом деле в его записях о звездах не очень много, – наконец сказал он. – Возможно, из-за того, что звезды не относятся к Великим джунглям или региону Замани. Мы видим их одинаково, где бы ни находились.
– Логично. – Коффи по-прежнему смотрела вверх, но в ее голосе появились нотки разочарования.
– Но. – Экон пытался придумать, что же еще сказать. – Я знаю несколько историй о них – их рассказал мне брат. – Он показал пальцем: – Видишь вот эти две особенно яркие, справа от тебя?
– Нет.
– Они как раз над… – Он чуть не выпрыгнул из кожи, когда Коффи перебралась поближе, чтобы сесть рядом с ним – так близко, что их плечи соприкоснулись.
– Продолжай.
– Ну так вот, звезды. – Язык Экона словно заплетался. – Эти две называются Адонго и Вассва, их назвали в честь двух братьев-жирафов, – объяснил он. – Рассказывают, что каждый из них хотел быть выше другого, и они вытягивали и вытягивали свои шеи, чтобы сделать их длиннее и длиннее, а в итоге их рога перепутались в ночном небе, и они превратились в звезды. И теперь они спорят о том, кто из них светит ярче.
Коффи кивнула:
– Интересно.
– Извини, – замялся Экон. – Это… не очень удачная история.
– Вовсе нет. – Коффи повернулась к нему, и Экон с трудом сглотнул. Он думал, что они раньше сидели близко, но теперь их лица оказались в считаных сантиметрах друг от друга. Он мог пересчитать ресницы, обрамлявшие ее глаза. – Есть еще один вопрос. – Так же резко, как приблизилась, она отвернулась и снова посмотрела на небо, нахмурившись. – Как жирафы на самом деле стали звездами?
Экон насторожился:
– Ты о чем?
– Ну, ты же сказал, что их рога застряли в небе и они просто превратились в звезды – но как?
– Точно не знаю. – Экон почесал голову. – Но я не думаю, что суть истории в этом. Думаю, ее придумали просто как поучение о зависти…
Она снова повернулась лицом к нему, сведя брови:
– Как она может быть поучением, если она нелогичная?
В ответ Экон покачал головой и усмехнулся:
– У тебя и правда на все есть возражения.
Она нахмурилась еще сильнее:
– Вовсе нет.
– Да.
– Вовсе н…
Он не знал в точности, в чем причина, что заставило его поддаться этому странному внезапному импульсу, но он преодолел оставшееся расстояние между ними и поцеловал ее.
Он не собирался этого делать и явно был не готов, но его губы нашли ее, а она не стала отстраняться. Ее губы были мягкими и теплыми. Ее ладонь, легкая, как перо, скользнула по его шее, и по его телу пробежала приятная дрожь. Он потерял способность дышать и не был уверен, хочет ли. Они отодвинулись друг от друга, тяжело дыша.
– Извини. – Экон не узнавал собственный голос – он стал более низким и хриплым. Он не мог перестать смотреть на ее рот. – Я хотел спросить, прежде чем…
Коффи снова притянула его к себе, и что-то взорвалось в голове Экона. У него зашумело в ушах, и все его чувства сошли с ума. Он внезапно обнаружил, что не может видеть
