Рейтинговые книги
Читем онлайн Том 2. Проза и драматургия - Юрий Визбор

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 81 82 83 84 85 86 87 88 89 ... 143

Джумбер вскочил, и на его лице, перемазанном тавотом, отразились отвага и честность.

— Паша! — воскликнул он. — Клянусь памятью отца! Никогда не гулял. Три-четыре раза — и все. И то — вынужденно.

— Как это вынужденно?

— Две ленинградки и одна из Киева, — защищался Джумбер, — сами приставали. Паша, не мог удержаться! Проклинал себя. Приходил домой — вся душа черная. Дом построил. Корова есть, машина есть, барашки есть. Зачем ушла? Ничего не взяла, три рубля не взяла. Золотой человек. Я ей написал письмо из четырех слов. Иришка! — первое слово. Любил — второе слово — и буду любить. Все! Она написала ответ, полтетрадки, все в слезах.

Джумбер закурил, естественно — «Мальборо».

— Написала, — продолжал он, — что любит, но не может жить с таким зверем и бабником.

Мы помолчали.

— Сейчас-то у тебя кто-нибудь есть? — спросил я.

— Конечно, есть, — печально ответил Джумбер.

В бар мы не пошли, потому что Джумбер вдруг сказал, что в таком виде он в бар не пойдет, но мне почему-то не хотелось с ним расставаться, даже мелькнула мысль, что, если мы сейчас расстанемся, я его «брошу». Я пошел его проводить. На скамеечке перед входом в гостиницу сидела замерзшая Елена Владимировна. Я познакомил ее с Джумбером, он тут же приободрился и сказал что-то привычно пошлое, вроде «это только сперва больно, а потом приятно»… а может, и что-то другое… ну, одним словом, что-то из этого класса. Мы прошли через лесок, через речку, через поселочек географического института, поразговаривали, как было отмечено выше, с Иосифом и дошли до джумберовского дома. Елена Владимировна в мужской разговор не встревала, шла скромно, ну просто козочка. Ее скромность, кажется, еще больше, чем красота, потрясла Джумбера. Он косил олений глаз в сторону столичного телевидения и вроде бы совершенно не жалел, что в свое время не бросился со скалы.

Дом у Джумбера был действительно новый, и асфальт за воротами имелся, и живность виднелась. Джумбер зазывал нас на какие-то потрясающие заграничные и местные напитки, но мы твердо отказались. Он расстроился, стоял у новых, железных, только что крашенных зеленой армейской краской ворот с какими-то нелепыми кренделями, сваренными местным сварщиком из арматурного ребристого прута, — грустный, печальный, постаревший. Я почувствовал к нему почти братскую любовь — уж кто-кто, а я-то знал, как ужасно, как невыносимо холодно сейчас переступить порог пустого дома. Я неожиданно для себя обнял Джумбера, и он вдруг откликнулся горячим кавказским объятием.

— Что мне делать, Паша? — спросил он.

— Насчет Полтавы? Подожди немного, не нажимай… Может, образуется… Люди не любят, когда на них нажимают…

Дал совет. Кто бы мне дал совет? Может быть, моя прекрасная леди? В сумерках ее лицо было просто прекрасно без всяких метафор. Казалось, что она бесконечно терпеливо ждет, когда с моих глаз спадет чернота и я увижу наконец сияющий голубым светом выход из своего мрачного грота… Мы вышли на дорогу. Горы уже сделались стального цвета, и только на самой верхней полоске ледовой шапки Донгуз-Оруна тлел последний закатный луч, будто там протянули блеклую оранжевую ленточку… Вот Лариска сейчас бы сразу — о чем говорили? Что за Полтава? Это что — кодовое слово? Полтава звучит как «шалава»… И так далее. А Елена Владимировна — ни звука, ни слова. Довольна, что мы вместе присутствуем под мирозданием. Ждет. Терпеливо ждет. Ей-Богу, какая-то святая! Что же это за чудо такое? Ведь бесконечно не может это продолжаться, бросит она такого балбеса, как пить дать, бросит! Останешься ты, Паша, с двумя осколками в руках!.. Я обнял за плечи Елену Владимировну.

— Не холодно?

— Теперь — нет, — ответила она.

Бревно собрался уезжать, а я собрался его провожать. Окончился его одиннадцатидневный отпуск, по сусекам наскребенный из сверхурочных, каких-то воскресений и мероприятий. Там, в Москве, куда он попадет сегодня вечером, никто не знает, что его по-настоящему-то зовут Бревно. Завтра он вообще превратится в профессора, доктора химических наук Сергея Мадандина, нетерпеливого деспота и холодного педанта. Подписывая зачетки студентам, он будет мрачно им говорить, неразборчиво, сквозь зубы: «У нас растет число образованных людей и стремительно уменьшается число культурных». (Иногда на экзаменах он просил студентов спеть что-нибудь из великого химика Бородина, ну, что-нибудь самое популярное, половецкие пляски, к примеру. «Образование, — мрачно при этом говорил он, — это часть культуры. Только часть».)

Мы шли по баксанской дороге к автобусу, я нес его лыжи, а он — рюкзак. Шли в невеселом расположении — он, как я полагаю, из-за своих химическо домашних дел, а я — от внезапно пришедшего ощущения скорого одиночества.

— Ты можешь спросить у меня, сколько мне лет? — спросил Сергей, и это было настолько глупо, что я промолчал, подумал, что он разговаривает сам с собой.

Чего мне спрашивать, если мы с ним были одногодки и учились когда-то в одном классе? Но он разговаривал, оказывается, не с собой, а со мной.

— Слышь, Паш? — снова спросил он.

— Ты что — рехнулся?

— Нет, ну ты спроси.

— Покупка, что ли?

— Ну спроси, говорю тебе!

— Скажите, пожалуйста, Бревно, сколько вам лет? — спросил я.

— Сто, — сказал он.

— Ну и что?

— Знаешь, кто так отвечал?

— Понятия не имею.

— Ну, тот тип, такой белобрысый парнишка, когда Монтан к нему сел.

— Ты что, Серый, тебе плохо?

Он разозлился и пнул ногой льдинку, лежавшую на дороге.

— Какой же ты все-таки осел! — с жаром воскликнул он, раздраженный моим тупоумием. — Ну, Ив Монтан в «Плате за страх», когда он сел к этому белобрысому.

— Ну, вспомнил. Ну и что?

— А то, — сказал Бревно, — что мы с тобой болваны!

— Ну, об этом никто не спорит.

— Мы — болваны! — повторил он. — Что-то мы не усекли в этой жизни. Я, знаешь, стал завидовать ребятам, у которых есть семья. И не вторая, а первая. Ну, было у них там что-то, было. Она хвостом крутила, он рыпался, но, в общем-то, перевалили они через эти рыдания, и вот они уже друг для друга родные люди. Я ведь, Паш, мог бы с Маринкой жить-то. Мог.

— Ну — вспомнил! — сказал я. — Сколько ты ее не видел?

— Шесть лет. А снится мне каждую ночь.

— А Маша? А Юлечка? — спросил я. — Ты ж… у тебя ж…

— Ну да, да, все это так. Тут полгода назад — помнишь?.. Я позвонил тебе сильно выпивший…

— Выпивший? Это не веха.

— Ну позвонил, я тебе говорю! Лариска еще подошла, стала орать.

— Ну — звонил.

— Я в этот день Маринку в метро встретил. Не встретил, а просто стоял, читал газету, поднял глаза — она передо мной стоит. Фейс ту фейс. Я даже не мог ничего сказать. Она стоит и плачет, не всхлипывает, ничего, просто слезы льются. И вышла сразу. На «Комсомольской-кольцевой». Ушла и не обернулась.

— Да, — сказал я, — драма на канале.

— Не смейся! — зло сказал он.

— Я просто так, чтобы скрыть волнение.

Бревно некоторое время шел молча, потом тихо и даже как-то жалко сказал:

— Ну я, конечно, пытаюсь от нее загородиться. Работой, поездками, наукой… Но надолго этого не хватит. Я на пределе.

— Ты что-нибудь собираешься делать?

— Не знаю. Там какая-никакая, но семья у нее с этим артистом, сам я тоже… не соответствую званию вольного стрелка. Но жить так не могу. Не знаю. Я даже без химии мог бы прожить, но без Мариши — не получается.

В устах моего друга такое заявление было просто святотатством.

— Ладно, — сказал я, — чего ты разнюнился — мог бы, не мог бы…

— Правильно! — сказал он. — Разнюнился! Точно.

Он зашагал бодрее, даже попытался разогнуть свою огромную спину под рюкзаком, отчего приобрел гордый и смешной вид.

— Все-таки хорошо, что мы с тобой хоть в горах встречаемся. Правда?

— Да, — сказал я, — исключительно полезно для здоровья.

— Не в этом дело! Просто потрепаться можно от души. В Москве не дадут. Как у тебя подвигается роман?

— Ничего, — сухо ответил я.

— Не хочешь говорить?

— Нет.

— Я хочу тебя предостеречь. Таких, как она, — не обманывают.

— Обманывают всех, — сказал я.

— Ну я в том смысле хотел выразиться, что ты ее не должен обмануть.

— Ты не мог бы выразиться яснее? — спросил я.

— Мог бы. Если в тебе слит весь бензин, — быстро ответил Сергей, — не обещай попутчику дальнюю дорогу.

Слит бензин? Весьма цинично.

— И вообще, — продолжал он, — хватит здесь отдыхать. «Из-за несчастной любви я стал инструктором турбазы!» Посмотрите на него! Из-за несчастной любви, дорогой мой, в прошлом веке топились. Он — стал инструктором турбазы. Какая глубина трагедии! Как сильны драмы двадцатого века! Инструктором турбазы! Сколько тебе лет? Сто? Не гордясь этим, как бы мимоходом, но значительно. Сто. Через две недели я попрошу тебя явиться в столицу и продолжить свои профессиональные занятия! Тебе — сто лет! Я не могу тебе сказать — не будь дураком, этот совет уже опоздал. Но я могу тебе сказать — не будь смешным. В конце концов, все свои многочисленные ошибки в личной жизни я совершил только ради тебя — чтобы ты, глядя на меня, мог выбрать верный курс!

1 ... 81 82 83 84 85 86 87 88 89 ... 143
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Том 2. Проза и драматургия - Юрий Визбор бесплатно.

Оставить комментарий