искренне счастлив, когда окружающие соответственно реагируют. Оскорбления его только веселят, это все часть игры, театра.
Тем временем Фурундарок смотрел на Астрид, а Астрид смотрела на Фурундарока. Дядя, значит. Как-то вот он… не тянет на это высокое звание. Дядя Жробис, вот, здоровенный, толстый и громкий. Пришел, и с порога видно — дядя. Живое воплощение дядести, с шоколадкой.
А этот просто громкий.
— Везде его дети, — наконец процедил Фурундарок. — Куда ни плюнь. Наплодил пол-Паргорона исчадий…
— Ты мой дядя, — констатировала факт Астрид.
— И такие же тупые.
— Я не тупая. Я маленькая. Но я еще вырасту… а ты?.. — склонила голову набок девочка.
Фурундарок крепко зажмурился. Он с трудом сдержался, чтобы не сожрать нахальную шмакодявку.
Но сдержался. Не захотел терять лицо перед Янгфанхофеном. Он же потом всем расскажет.
Да и вообще… он не настолько мелочен. Он выше этого.
— Она не специально, ей всего четыре года, — добродушно сказал Янгфанхофен. — Фархерримы растут как гохерримы, они не рождаются сразу умными.
— Четыре года и восемь лун, — сердито поправила Астрид. — Я умная, я умею читать, писать и считать до ста.
— Какая ты молодец, — умилился Янгфанхофен. — Кстати, дедушка Джулдабедан о тебе справлялся. Он тебя помнит. А ты его помнишь?
— Не-а… а это кто?
— Он стоял у твоей колыбельки.
А родители продолжали ругаться с Асмодеем. Тот упивался их смущением, их ненавистью, их стыдом. И вниманием, конечно же. Это ведь его основная специализация как демона — вбивать клин между мужем и женой, между возлюбленными. Сейчас он, правда, делал это не всерьез, а больше ради потехи, и злились в основном на него же, но в этом тоже была своя прелесть.
И однако зерна сомнения он заронил. Ведь жадная баба оставила себе его подарок. А мнительный муж хоть на секунду, да поверил, что благоверная провела пару неделек в Аду с ним, с таким мерзким, уродливым чертом.
Эта мысль его уже не покинет.
— …И подарок свой забери! — воскликнула Лахджа, сбежав по лестнице с сапфировым колье.
— Ну-у, как некрасиво!.. — поцокал языком Асмодея. — Возвращать чужой подарок… не полностью! Где остальное-то, прохиндейка?
Происходящее его невероятно забавляло.
— У Сидзуки спрашивай, — как плюнула Лахджа.
— Ах, Сидзука, любовь моя!.. — обрадовался Асмодей. — Обязательно спрошу при случае!.. Но колье оставь себе, что за сцены. Как будто и правда рвешь со своим бывшим.
Лахджа не нашлась, что сказать. Гнусный черт ведет себя как бухой дегенерат, но его нельзя недооценивать. Всю голову ей успел заморочить.
А колье вообще-то жалко. Ну и ладно, подарки не отдарки.
— Что, передумала? — хитро сверкнул глазками Асмодей. — Надо же, чтобы что-то в доме напоминало обо мне.
— Я думаю, твой перегар тоже не скоро выветрится.
Асмодей оглушительно расхохотался. Волна демонической силы обдала присутствующих, и младенец снова заплакал. Дегатти с тоской подумал, что эти ублюдки даже не маскируются, и все соседи наверняка уже знают. А это значит, что сюда действительно заглянет Кустодиан, и у него будут серьезные проблемы.
Демолорды ведь могут скрывать себя. Когда они того хотят, то движутся среди смертных так незримо, что ничего не замечают ни маги, ни духи, ни светлые силы. Они могут похитить великого чародея из собственной постели, и никто даже не узнает, куда тот делся.
Но сейчас они словно явились к старому приятелю. Вперлись так нагло и уверенно, как будто тут живет их любимая кузина, которую эти ублюдки давно не навещали.
Обычных дебоширов Майно Дегатти давно бы выставил за дверь. Но это, мать его так, три демолорда! В одиночку он не совладает не только со всеми троими, но даже с одним Асмодеем. Что, снова обращаться к Вератору, призывать того же Хаштубала? Так и он со всеми тремя не совладает.
К тому же, если они схлестнутся, на месте усадьбы останется пепелище…
Майно снова сунул руку в кошель. Единственная надежда — на… это. Три года назад, сразу после бегства из Паргорона Дегатти имел долгий разговор со своей начальницей, Кайкелоной Чу, и та выдала ему средство на самый крайний случай. Правда, заточено оно персонально под Хальтрекарока, но по идее должно сработать и на другом демолорде…
Худший из трех — конечно, Асмодей. Фурундарок почти не вредительствует, а Янгфанхофена Дегатти был даже немного рад видеть…
— Что ты там теребишь, колдунец? — внезапно спросил Князь Тьмы. — Давай, доставай.
Он слегка посерьезнел.
— Я прошу вас удалиться из моего дома, — холодно произнес Майно Дегатти.
— А что если… не-е-е-ет?..
— Асмодей, ну перестань, — поморщился Янгфанхофен. — Мы же просто зашли на чай.
— Ты, может, и зашел, а я… я, может, тут жить останусь, — закинул ноги на стол Асмодей и оглушительно пустил ветры. Цветы на столе завяли. — У вас есть лишняя спальня? Хотя не надо, я в хозяйской поселюсь. А смертного мы на коврике положим, пусть дом охраняет. Да, Лахджа? Вон он какой грозный — пусть ла…
Лахджа выбила из-под Асмодея стул. Тот, правда, не упал — остался сидеть на воздухе с чашечкой чая. Но он на секунду отвлекся, и Майно выхватил пылающий свиток. Мгновенно развернул, выкрикнул ключевое слово… и под Асмодеем разверзлась пропасть.
Огненная воронка. Она бешено закружилась, не касаясь ничего вещественного, втягивая в себя только Асмодея. Князь Тьмы опустил глаза, допил чай и раздраженно сказал:
— Ну и гнида же ты, Дегатти.
Потом он провалился, воронка схлопнулась, и столовую накрыло оглушительной тишиной. А хозяин дома рухнул на стул, не веря, что ему удалось.
Ему удалось изгнать Князя Тьмы…
Янгфанхофен понимающе кивнул. Фурундарок залился смехом, явно предвкушая, как будет издеваться над Асмодеем при следующей встрече. Лахджа замахала руками, разгоняя чад…
Двери распахнулись, и в столовую вошел Асмодей. Дегатти выпучил глаза, стремительно бледнея — такой свиток у него был только один.
— Я же в гостях, — укоризненно сказал жирный демон. — А вы так меня обидели.
— Я же тебя изгнал… — выдавил Дегатти.
— Ты?.. Меня?.. Князя Тьмы?.. ну да, изгнал разок. Я тебя за это накажу.
Тля. Ярыть. Против Асмодея заклинание оказалось недостаточно сильным. Изгнать-то изгнало, но без запрета на возвращение. А это критически важно, без этого изгнанный демон может вернуться почти сразу же.
— Асмодей, — добродушно сказал Янгфанхофен. — Зачем ты портишь праздник
