С этими словами сенатор извлек из своего портфеля большой казенный конверт и передал его дону Маркосу, машинально протянувшему за ним руку.
Сенатор правильно рассчитал действие этой ловко подготовленной проделки. Капитан, ошеломленный этой запоздалой оценкой его заслуг, не нашелся что ответить сенатору, мгновенно завоевавшему симпатию вновь произведенного полковника. Теперь дон Руфино был уверен, что, не случись каких-нибудь непредвиденных обстоятельств, ему нечего больше опасаться дона Маркоса, которого он так ловко обязал, не ударив для этого палец о палец.
Дело в том, что губернатор Ариспы уже несколько дней назад получил приказ президента о производстве капитана. Сенатор, случайно проведавший об этом, вызвался сам свезти приказ в Квитовак. Естественно, что губернатор, не видя никаких препятствий к тому, доверил это дело дону Руфино, который и воспользовался этим с присущей ему изобретательностью.
– Теперь, дорогой полковник, – заговорил сенатор, словно желая предотвратить возможные выражения благодарности со стороны де Ниса, – позвольте поговорить с вами о деле, касающемся лично меня.
– Сделайте одолжение, кабальеро, – ответил полковник. – Чем могу служить?
– О, одним только советом! – прервал его дон Руфино. – В двух словах дело заключается в следующем: как вам, может быть, известно, я очень дружен с одним вашим родственником – маркизом де Могюер. Я недалек даже от того, чтобы породниться с ним.
Дон Маркос ответил утвердительным кивком головы.
– Но, – продолжал сенатор, – и это, вероятно, вам также известно, дела маркиза сильно пошатнулись, вернее говоря, – это, конечно, между нами, – он почти разорен. Уже несколько раз на мою долю выпадало счастье приходить ему на помощь. Но вы понимаете, когда такое несчастье обрушивается на какое-нибудь семейство, самые благие намерения ни к чему положительному не приводят. В лучшем случае можно только немного отсрочить час катастрофы. Желая во что бы то ни стало спасти человека, с которым я надеюсь скоро быть связанным не только дружбой, но и узами самого близкого родства, я скупил все его векселя. Другими словами, я стал его единственным кредитором, а если сказать еще проще, – маркиз никому ничего больше не должен. Я назначил здесь свидание с лицом, которому я поручил скупить все векселя маркиза, и жду его прибытия с часу на час.
– Он уже несколько дней как здесь, – ответил полковник.
– Неужели?! – притворно удивился сенатор. – Видимо, он оказался более расторопным, чем я предполагал. Тем лучше! Тысячу раз лучше! Теперь мне остается только просить вас об одной услуге.
– Услуге? – с инстинктивным недоверием произнес полковник.
– Да, – нимало не смущаясь, продолжал сенатор. – Я, право, даже не знаю, как изложить вам свою просьбу… Поймите, что, несмотря на самую тесную дружбу с человеком, как-то неловко прямо выпалить ему в глаза следующее: «Вы задолжали уйму денег, я выкупил ваши векселя. Вот они. Возьмите и сожгите их – вы никому ничего больше не должны!» Когда действуешь таким образом, то невольно выглядишь человеком, который сейчас же, вслед за этими словами, предъявит какие-то условия – короче говоря, предложит сделку. А мне, признаться, претит такое положение, и без помощи какого-нибудь общего друга я не найду выхода из этого тупика.
– Нет, – вскричал полковник, вне себя от восторга, – вы серьезно намерены поступить так?
– Ничего другого у меня и в мыслях не было, – скромно потупив взор, отвечал сенатор.
– Но это благородный и великодушный поступок!
– Да нет же! Напротив, все это вполне естественно. Дон Фернандо – мой друг, я собираюсь жениться на его дочери. Всякий на моем месте поступил бы так же.
– Ох, не говорите, никто не сделал бы этого! Увы! Человека с таким сердцем, как ваше, днем с огнем не сыщешь!
– Это плохо, это очень плохо… Я скорблю за человечество, – произнес дон Руфино, воздев руки кверху.
– О какой же услуге хотели вы просить меня, сенатор?
– Весьма несложной. Дело в том, что я собираюсь сегодня же вручить вам эти злосчастные векселя и просить вас лично передать их маркизу. Вам будет легче, чем мне, убедить его в чистоте моих намерений. А кроме того, прошу вас уверить его в том, что я и не помышляю кичиться этим поступком и не желаю, чтобы он как-нибудь повлиял на ответ маркиза насчет моего сватовства.
Огорошив так полковника своим благородством, сенатор поднялся и удалился. Он спешил в таверну, где остановился дон Порфиадо. Дон Руфино принял из рук алывасила векселя и, щедро вознаградив его, расстался с ним только у самых ворот крепости.
К полковнику он возвращался не спеша, потирая руки и бормоча себе под нос: «Ну, теперь мы, кажется, можем не бояться ваших доносов, достопочтенный маэстро Кидд!.. Да, кстати, куда он запропастился? При следующей нашей встрече придется все же освободиться от него раз и навсегда». Дон Руфино застал полковника де Ниса в окружении офицеров, которым дон Маркос объявлял о своем производстве. Комендант воспользовался возвращением сенатора, чтобы представить его своим подчиненным. Полковник прибавил при этом, что они обязаны повиноваться сенатору, который прислан сюда правительством для наблюдения за ходом военных операций.
Офицеры почтительно поклонились сенатору, откланялись и удалились.
Дон Руфино и дон Маркос снова остались наедине. На этот раз холодок между ними уступил место теплым дружеским отношениям.
– Ну как? – спросил полковник.
– Готово, – отвечал сенатор, показывая векселя.
– Карамба! Вы проворны в делах.
– А добрые дела всегда делаются быстро. Ну вот они, уберите от меня эту пачкотню и делайте с ней что хотите. Уф! Как я рад отделаться от них!
С этими словами сенатор, великолепно разыгрывая радостное облегчение, швырнул кучу векселей на стол.
– Однако позвольте, кабальеро! – рассмеялся полковник. – Я возьму, конечно, эту, как вы ее называете, пачкотню, но я выдам вам расписку в получении.
– О нет! – воскликнул сенатор. – Вы испортите все дело!
– Но как же?
– Ни слова больше! Я не желаю, чтобы дон Фернандо чувствовал себя моим должником.
Возможно, полковник и продолжал бы настаивать, если бы в передней не поднялся шум; вслед за тем в комнату влетел до смерти испуганный человек и не своим голосом завопил:
– Индейцы! Индейцы! Индейцы!
Этим человеком был Кидд. Его лицо и руки были в крови, разодранная одежда была покрыта густым слоем пыли; по всему было видно, что он едва ушел от своих преследователей.
Все возрастающий гул голосов, доносившихся с улицы, подтверждал слова Кидда. Полковник и сенатор вскочили со своих мест.
