— Да никого я не охмуряла! — вспылила Амелия. — Мы с ним просто танцевали! Ты что, считаешь, что если я с этими ребятами сейчас пойду потанцую, — кивнула она в сторону стойки, — то получится, что я тоже кого-то охмуряю?!
— Слушай, ну ты же знаешь, о чем я говорю! Ведь если бы Тед там, в «Локомотиве», предложил тебе поехать с ним в отель — ты бы прекрасным образом поехала, и на Рене тебе было бы совершенно наплевать! Другое дело, что он никогда бы так не сделал, потому что он ее любит.
Певица закончила очередную песню, раскланялась с публикой и ушла в боковую дверь. Музыканты заиграли бойкую танцевальную мелодию.
— Филипп, ну что ты, в самом деле! — с примирительным смешком сказала баронесса. — Я в тот день так набралась, что вообще ничего не помню.
— За тобой кавалеры идут! — перебил Филипп. Двое парней, бывшие владельцы столика, двигались в их сторону.
Амелия оглянулась, наморщила носик в быстрой недовольной гримаске. Но когда они подошли, с улыбкой встала и направилась к свободному пятачку перед эстрадой, над которым крутился, разбрасывая во все стороны яркие блики, зеркальный шар.
Парни, чуть не сшибая стулья, устремились за ней. Филипп махнул официантке и, когда она подошла, спросил, нет ли у них мороженого.
— А как же! — заулыбалась та. — Хотите фирменное, называется «Солнышко» — с цукатами и апельсиновым сиропом?
— Две порции.
Если Амелия откажется, то вторую он съест сам. Хотя наверняка не откажется, глаза у нее завидущие.
Пока же она танцевала, сначала с одним парнем, потом с другим — а потом с обоими вместе, поворачиваясь лицом то к одному, то к другому. Золотые волосы, золотое платье, зажигательная улыбка — тут она была в своей стихии…
Филипп вздохнул с облегчением: кажется, неприятный разговор закончен. Лучше было его и не начинать, тем более — бесполезно, все равно, что объяснять глухому, что такое музыка.
Но, как выяснилось, баронесса разговор законченным не считала.
Музыка продолжала играть, а она, оставив у эстрады своих кавалеров, уже шла к столику. Села и с места в карьер выпалила:
— Так ты что, считаешь, если кто-то кого-то любит — он уже и на сторону поглядеть не может? Иногда, просто для разнообразия, для развлечения!
— Я считаю, что нет.
— И ты сам что — ни разу жене не изменял? Я имею в виду… — она запнулась, — до того, как ко мне в Мюнхен приехал?!
Вообще-то это было не ее дело, но Филипп подумал, что проще ответить, чем отмалчиваться и терпеть нудное канюченье «Ну чего ты-ы!».
— Пока она была здорова — нет, конечно. А потом — да, бывало. С проститутками.
— Ты меня потому никогда в губы не целуешь?
Чисто женский, нелогичный — ну при чем тут одно к другому? — вопрос.
— Слушай, хватит, а? Я не хочу больше на эту тему разговаривать!
— Но это же глупость! — не услышав (или не захотев услышать) его слова, сказала Амелия удивленно, будто объясняла неразумному ребенку нечто очевидное. — Вот я, например, тебя люблю. И если я даже с кем-то перепихнусь, какое это имеет значение?! Люблю-то я все равно тебя!
Филипп был готов ко всему, но не к этим, походя брошенным словам.
— Ты… — начал он. — Ну что ты говоришь, зачем?!
— Что люблю тебя. И что тут такого?
За ее спиной он с облегчением увидел приближающуюся официантку — хоть минута передышки. А что сказать потом?
Название «фирменного» десерта объяснялось просто: поверх полушария мороженого был налит ярко-оранжевый сироп, который стекал во все стороны потеками-лучиками. Выставив на стол вазочки, официантка пожелала приятного аппетита и отошла к соседнему столику.
— Ты… я тебе мороженое взял.
— Спасибо. — Амелия уже набрала полную ложку, отправила в рот. Он тоже зачерпнул, проглотил.
Певица вернулась на эстраду, запела трогательную ирландскую балладу — как назло, опять о несчастной любви.
Филипп понимал, что сделать вид, будто ничего не произошло, не удастся, придется что-то ответить. Но не сейчас, не здесь, не в толпе… Встретился с Амелией глазами и не выдержал:
— Слушай, давай уедем отсюда!
— Куда?
— Я отвезу тебя домой и поеду к себе. Честное слово, мне на сегодня уже этого веселья хватит. — Не дожидаясь ответа, поднялся. — Поехали!
Первые несколько миль они ехали молча — он, как мог, оттягивал неизбежный разговор, Амелия тоже не подавала голоса. Наконец, свернув на шоссе, ведущее к поместью Трента, Филипп съехал на обочину и затормозил.
Сказал, не глядя в ее сторону:
— Зря ты это сказала…
— Почему? — она не стала делать вид, будто не понимает, о чем он.
— Неужели ты сама не понимаешь, что это осложнит наши отношения?
— Но я…
— Ты очень хорошая… красивая. И ты мне, в общем-то, нравишься. Но я не люблю тебя. Я Линнет любил — очень сильно. И мне теперь нечем любить, ничего не осталось — пусто внутри. Не нужно это тебе, ни к чему… я ведь тебе ничем ответить не могу. Так что не надо. Я в апреле уеду, а ты найдешь себе… хорошего какого-нибудь человека…
Филипп знал, что говорит не то и не так, но что он еще мог сказать? Что теперь он будет чувствовать себя окончательным мерзавцем, потому что одно дело — спать с ней, когда для них обоих это лишь развлечение, и совсем другое — знать, что она влюблена в него, а он с ней только потому, что ему нужны деньги и хорошая работа, обещанная Трентом.
— Так ты что, вообще один всю жизнь собираешься оставаться?
— Не знаю. Рано или поздно жениться, наверное, придется — когда девочка растет, лучше, чтобы рядом была какая-то женщина…
— А я в качестве жены тебе, конечно, не подойду?
Филиппу показалось, что в голосе Амелии прозвучали насмешливые нотки.
— Нет, — коротко ответил он и потянулся к ключу зажигания.
Его пальцы наткнулись на теплую живую преграду.
— Ты считаешь, что я не смогла бы стать хорошей матерью для Линни?
— А как ты сама считаешь?!
Впервые за время разговора он повернулся и взглянул на Амелию в упор. Она сидела лицом к нему; глаза терялись в тени, и в слабом свете видна была лишь усмешка, странная, немного кривая. И почему-то именно эта усмешка, как ничто другое, вывела его из себя.
— Сама ты как считаешь?! — повторил он, зная, что потом пожалеет о сказанном, но сейчас это лишь усилило его злость. — Вот ты скажи, если бы у тебя был ребенок, хотела бы ты, чтобы рядом с ним жил человек, от которого каждый вечер несет вермутом?! Человек, для которого напиться до такого состояния, что он ничего не помнит и не соображает — обычное дело, который может по пьяни или просто под настроение переспать с кем попало?! Для своего ребенка ты бы хотела такого… папу?!
