Политические игры великого князя Кирилла начались еще в 1917 году в России. И тогда позиция, им занятая, порицалась всеми патриотами и произвела невыгодное впечатление в Европе. И в 22-м году великий князь назвался хранителем трона, и вот теперь, в 24-м, провозгласил себя императором.
Поддержали его немногие. Большинство эмигрантов, начиная с императрицы Марии Федоровны и великого князя Николая, осудили его и будущим государем признать отказались.
Новость я услыхал в Брюсселе. Генерал Врангель, у которого я обедал в тот день, не мог скрыть возмущения. Показал он мне один хранимый им документ. В 1919 году нашла его белая армия в архивах города, покинутого большевиками. Это была программа большевистской пропаганды в Европе. Первым пунктом стояло провозглашение великого князя Кирилла императором всея Руси.
Узнав о намерениях великого князя, генерал Врангель послал ему копию документа и умолял не подыгрывать комиссарам. Ответа он не получил.
После убийства царской семьи отсутствие прямого наследника осложняло вопрос о престолонаследовании. Тот, кто этим интересуется, найдет в справке в конце книги три статьи из свода законов Российской империи, введенного Николаем I. Виднейшие юристы и по сей день не пришли к согласию относительно толкования данных статей. Вопрос легитимности русского престолонаследования остается неясен. Неясность эта, впрочем, на мой взгляд, не так уж страшна. Если быть в России монархии с сохраненьем той же династии, то собор, скорее всего, и выберет в младшем поколении Романовых достойнейшего.
Раскол среди церковных пастырей, признававших власть московского патриарха, и тех, кто признать ее отказывался, расколол и эмиграцию. Как монархия, так и церковь обязаны быть безупречны. Только так сохранят они свой престиж и благое влияние. Эмигранты были как дети-сироты. Кто верил, тому церковный приход заменил семью. Божий храм с иконами для многих стал вместо родного дома. Они шли туда помолиться, обрести мир душевный и забыть боль. К счастью, вера в них была крепка, и раскол не отдалил их от церкви.
Вскоре по возвращении из Америки появилась у нас мысль создать вместе с несколькими друзьями модное ателье. Учитель рисования, из эмигрантов, сдал нам в аренду часть своего помещения на первом этаже в доме на улице Облигадо. Места было мало, сидели друг у друга на голове, особенно в часы уроков.
Ателье мы назвали «Ирфе», сложив первые буквы своих имен. Модельершей взяли одну русскую даму, немного эксцентричную. Модели ее были хороши, однако носил бы их не всякий. Да и средств на рекламу у нас не имелось. Впрочем, в тот год готовился в отеле «Ритц» бал с показом моделей одежды известных фирм. Не попытать ли счастья? Сказано – сделано. Правда, не все было просто. Вечер уж начался, Ирина и несколько приятельниц наших собирались сами демонстрировать платья. Платья, однако, находились еще в ателье, где их поспешно оканчивали.
На бал мы примчались с опозданием, впрочем, моделям нашим рукоплескали. На крыльях успеха кинулись мы искать помещение попросторней. Некий чех предложил апартаменты на Виктора-Эммануила III. Сказал, что уже обещал кому-то, но предпочтет нас, если получит от нас деньги вперед. Квартира мне понравилась, я заплатил. На другой день я пришел завершить дело, но квартира была заперта, а чех исчез. Я подал заявление в полицию, на том и кончилось. Жулика не нашли.
С агентством оказалось верней. На улице Дюфо, 19, нашли помещение подходящее: весь первый этаж дома, места сколько угодно для примерочных и пошивочных. В два счета все устроили, как хотели. Деревянная обшивка стен, крашенная серым, мягкая мебель акажу с серой кретоновой обивкой в цветочек. От желтых шелковых занавесок светло и весело. Обычные горки и столики. Однако, благодаря гравюрам и старинным редким вещицам, никакой пошлости. Мастера почти все русские. С нами же мой шурин Никита, жена его и Миша и Нона Калашниковы, милейшая пара. В шитье не понимаем, но дело процветает. Любимого незаменимого Буля посадил я на телефон. Он записывал клиентов и назначал время. Делал это бессовестно небрежно, так что выходила постоянная путаница.
Настал день торжественного открытия. Разосланы сотни приглашений и взяты напрокат золоченые стулья. Стульями заставлено все, негде ступить. Освещение продумано. Цветы расставлены преискусно. Волнуемся, ждем… Время идет. Приглашенных нет.
Приглашенные не пришли никто!.. Буль, которому поручили разослать приглашения, забыл опустить их в почтовый ящик.
Найти заказчиков было не так-то просто. В свет мы выходили редко и совершенно не умели охотиться за богатыми клиентами. Решил я найти посредника, так сказать, из мирян. Подходящ был Жорж Кюэвас, будущий супруг внучки Рокфеллера. Жорж знал всех и все знали Жоржа. Его стараниями дом «Ирфе» стал известен и пошел. Посыпались заказы, пришлось арендовать второй этаж, чтобы разместить мастерские. Управление делами поручили француженке мадам Бартон, особе серьезной и сведущей. Поначалу бедная чуть голову не потеряла во всей этой славянской неразберихе.
Клиентки были всех национальностей. Приходили из любопытства и за экзотикой. Одна потребовала чаю из самовара. Другая, американка, захотела видеть «князя», у которого, по слухам, глаза фосфоресцировали, как у хищника! Всех переплюнула мадам Хуби. Во-первых, была она толстуха. Но сказать «толстуха» – ничего не сказать. Габариты мадам Хуби сравнить не с чем. Первый ее приход в дом в «Ирфе» стал сенсацией. В салоне шел показ моделей, народу была уйма. Вступила она в зал, ведомая шофером, лакеем и, по-видимому, компаньонкой, пигалицей без лица и возраста. Впоследствии мы узнали, что компаньонка – австрийская баронесса.
Новая заказчица с трудом разместилась на канапе и сказала громовым басом:
– Подать сюда князя! И водки.
Мадам Бартон прибежала ко мне с вытаращенными глазами.
– Князь, что делать? Наш дом не кабак! Какой скандал!
– Не вижу никакого скандала, – ответил я. – Мы же одеваем тех, кому холодно, можем и напоить, у кого жажда. Скажите даме, что я сам принесу ей водки, пусть выпьет за наш успех.
Я послал Буля за водкой, потом вышел в зал.
– Черт подери! – пробасила «новенькая». – Вы и есть князь? На убийцу не похожи! Я рада, что вы от этих сук-большевиков удрали.
Смотрела толстуха лукаво. Глаза, большие, прекрасные, были жирно обведены тушью. Руки в браслетах и кольцах. Она взяла стопку и за мое здоровье опрокинула ее одним махом.
– Сделайте мне кокошник и пятнадцать платьев. И десять для моей дуры, – прибавила она, – указав на пигалицу-баронессу.
– Спасибо, большое спасибо, – прошептала пигалица смущенно и радостно.
