Неспособность обеспечить сохранность и развитие даже этих фрагментов единого культурного наследия, которые аккумулируются осколками патриархальных семей, вызывает необходимость отчуждения всех хранимых ими умений, передачу их целостному социальному организму. А это значит переводу их на язык абстрактного знания и аккумуляции знаний в памятниках письменности. Собственно, такая передача и порождает новый этап в развитии межпоколенной коммуникации, когда опыт социума уже не впечатывается ни в мышечную память индивида ни даже не в сложные поведенческие стереотипы, но кодируется в виде сложноорганизованных групп специфических знаков, которые делают возможным дистанционный контакт между носителем/открывателем нового и его воспреемником. Одновременно это открывает дорогу и широкому тиражированию любых новаций, что, в свою очередь, способствует общему развитию единого социального организма, а вместе с ним – дальнейшему дроблению патриархальных «домов». Эта же сумма обстоятельств требует появления специфического посредника, который начинает вытеснять родителя из потока межпоколенной коммуникации в каждом сегменте культуры. Словом, необходимо становление особого социального механизма, занятого собиранием всего свода знаний и одновременно порождением новых, чтобы взломать процесс их передачи от человека к человеку, путем непосредственного контакта (наблюдения и подражания). Только знаковая коммуникация способна обеспечить действительную сохранность культурного наследия. Обеспечение же преемственности путем непрерывного воспроизводства его органического носителя всегда чревато утратами. Забытые человеком технологии – наглядное подтверждение этому.
Прежде всего эта эволюция форм передачи и восприятия культурного достояния социума освобождает человека от родительской власти; не будь такой эволюции, не только младший, но даже старший сын никогда не получили бы права требовать свою долю в будущем наследстве. Формирование же новых механизмов преемственности меняет весь уклад жизни, и пусть поначалу блудный сын растрачивает полученную от отца долю, процесс дробления семьи уже не остановить, и, как мы помним, наступает время, когда сыновья готовы пойти даже на троекратную продажу в рабство ради строительства собственного «дома».
Правда, даже распадающиеся звенья продолжают долгое время сохранять патриархальный уклад, что, впрочем, понятно, ибо в тысячелетиями существовавшей культурной среде и системе ценностей других принципов своей организации семья попросту не знает. Для того, чтобы родился новый ее тип, должен появиться человек, свободный от всех форм личной зависимости – экономической, юридической, культурной, наконец аксиологической (а именно ею во многом предстает и родительская власть и вся система вассалитета). Но для этого, в свою очередь, должен окончательно измениться механизм культурного донорства, то есть не патриархальный «дом» быть донором социума, но социум – донором «дома». Там же, где семья продолжает оставаться родом голографического осколка, еще не утратившего до конца информацию о своем целом, она продолжает оставаться патриархальной, ибо патриархальность – это вовсе не власть родителя (хотя, конечно, и она тоже), но диктатура информационного пакета, носителем которого он является.
Уместно повторить: обособившаяся семья виллана или городского ремесленника не является семьей современного типа, – это просто предельный уровень дробления патриархальной. Все объясняется тем, что и та, и другая продолжают оставаться монопольным хранителем ядра того информационного кода жизнеобеспечения, благодаря которому осуществляется воспроизводство социума даже в самых неблагоприятных условиях. Другими словами, носителями того минимально необходимого информационного состава, который делает возможным их относительную автаркию, способность замкнуться и выжить в условиях любых потрясений.
В особенности это касается крестьянской семьи. Ограниченная информационная емкость программного кода ее воспроизводства делает невозможным развитие этого «носителя» сверх какого-то предела. Поэтому она и консервируется на долгое время – еще XIX столетие сельскохозяйственным производством мало чем отличалось от эпохи строителей пирамид. Этот рудимент патриархального уклада способен обеспечить лишь самый примитивный для своего времени образ жизни (вспомним суждение римского военного теоретика Вегеция о том, кто больше подходит для военной службы). Не случайно во все времена, за исключением, конечно, тех, когда ее экономика была единственной формой хозяйствования, крестьянская семья служила образцом отсталости, предметом насмешек. Но в критической ситуации только она способна через несколько поколений возродить все. Что, собственно, не однажды и происходило в истории многих народов. Словом, уклад этой семьи представляет собой модель предельно допустимого уровня разрушения интегральной культуры социума. Сохраняемый же ею потенциал оставляет возможность возрождения утраченного.
Может быть, именно это обстоятельство делает необходимым сохранение крестьянской семьи, деревенского быта и сегодня. А вместе с этим и патриархального уклада, элементы которого продолжают сохраняться не только в отсталых странах.
Таким образом, можно утверждать, что семья современного типа появляется там, где социум (в лице сертифицированных им посредников) полностью вытесняет родителя из процесса передачи социального опыта.
Разумеется, этот вывод (как, впрочем, и никакой другой) нельзя абсолютизировать. Уже на первых этапах собственно человеческой истории исчезает патриархальная семья, способная хранить целостное достояние социума. Но и сегодня не существует ни одной первичной его ячейки, которая не была бы способной передать новому поколению какие-то общие для всех ценности. И вместе с тем остаются количественные пределы, за которыми одно качественное состояние переходит в другое.
7.2.4. Передача статуса
Вместе с тем мы помним, что социализация новых поколений не сводится к освоению «техники» жизни в социуме, усвоению минимально необходимого информационного пакета, обеспечивающего самостоятельность. Кроме этого, существует и такая материя, как социальные связи. Выше говорилось о том, что порождает их. Прежде всего, они формируются там, где возникает необходимость координации работы исполнителей, занятых в технологически смежных или зависимых друг от друга процессах, которые отделены пространственно-временными барьерами. В свою очередь, взрывное умножение и новых видов деятельности и этих барьеров порождает специализацию человека, а вместе с нею – необходимость отчуждения, распределения и обмена ее продуктов.
Еще на заре собственно человеческой истории управление координацией распадающегося на отдельные сегменты производства, отчуждением, распределением и обменом его результатов становится одной из ключевых функций, залогом совместного жизнеобеспечения. Дальнейшее же развитие социума и усложнение хозяйственных связей приводит к выделению этой функции в совершенно самостоятельный род деятельности, который со временем порождает свои «технологические секреты», свою культуру, вернее сказать, новый сегмент единой культуры социума. Этот сегмент, в свою очередь, становится предметом специального обучения, и даже там, где патриарх перестает быть живой «флеш-картой», хранящей программный код жизнеобеспечения своего семейства, от него продолжает зависеть все. Это обусловлено тем, что только отец семейства остается единственным носителем тайны управления – специфической технологии объединения совместных усилий на достижение общей для всех цели. Но, кроме абстрактного содержания секретов такой технологии, именно он замыкает на себя вполне осязаемые социальные контакты, с помощью которых частная повседневность его «дома» встраивается в единый поток интегральной жизни социума. А значит, и передача наследия новому поколению не сводится к абстрактному обучению, но требует практического переключения всей их совокупности на его преемника. Характеризуя это обстоятельство, М. Блок писал: «…решающим при выборе был еще один обычай, к которому прибегала и церковь с тем, чтобы свести на нет игру случая: обычно еще при жизни настоятель приучал своих монахов к тому, кого избирал своим преемником. Так поступали, например, первые аббаты Клюни, крупнейшего из монастырей. Точно так же короли еще при жизни получали от своих подданных согласие на приобщение одного из своих сыновей к королевскому достоинству, что означало – в случае, если речь шла о королях, – немедленную сакрализацию»[476].
Повторим, система социальных контактов, которые замыкаются на него, включает как «внешние», так и «внутренние» интеграционные связи. Именно они определяют положение главы семейства как в его собственном «доме», так и в обществе, другими словами, формируют его внутрисемейный и социальный статус. Обучение технике пользования этими контактами и их переключение на своего наследника и есть передача статуса, форма сохранения своих позиций в структуре социума. А значит, даже там, где основная тяжесть социализации новых поколений перекладывается на сертифицированного социумом посредника, нуклеарная семья продолжает активно участвовать в межпоколенной коммуникации и определять общую стратегию ее развития.
