— Слава создателю, я вижу, что с вами всё в порядке. Ну-ну, расскажите мне, что вы увидели, что поразило вас больше всего?
Генри открыл рот, приготовившись делиться впечатлениями, ведь в его душе всё было очень ярко и красочно. Но тут же закрыл его, с ужасом и досадой понимая, что ему нечего рассказать. Он всё забыл! Исчезли все картины увиденного и осталось лишь чувство блаженства и неги, испытанное им там. Как не старался, как не напрягал он свой мозговой центр вспомнить хоть что-нибудь, всё было тщетно. Пустота! Генри, умоляющим и печальным взглядом, посмотрел на своего учителя и тихо произнёс:
— Как странно, я ничего не помню. Как же так, доктор? Разве это возможно, испытать столь приятные и чистые ощущения не помнить их причины и истоки? Я чувствую, что был просто счастлив, спокоен и помню только то, что проник так далеко, куда даже земная мечта не могла достигнуть. Просто покой и блаженство и всё.
Юлиан, хитро прищурился, улыбнулся и ободряюще похлопал Генри по плечу:
— Не отчаивайтесь, мой друг, ничего не поделаешь. Вселенная не терпит бестолкового и несозревшего духовно вмешательства в свою жизнь. Всему своё время, трудитесь и вам, надеюсь, повезёт заглянуть в её окна. А может быть, если не будете лениться, вам даже откроют двери и пригласят войти. Но не будем загадывать, хотя я верю в вас.
— Мой добрый учитель, простите великодушно, что доставил вам массу хлопот, — Генри виновато улыбнулся, — но это не со зла. Я даже представить не мог, что забрался слишком далеко. Но, видимо, это суть моей жизни, пытаться побежать, когда ещё не научился ходить.
— А я, в отличии от вас, всегда смотрю, куда шагаю и не сужу книгу по обложке, — Юлиан притворно нахмурился, — А сейчас давайте подумаем о том, что теперь делать дальше. Вы вернётесь в своё тело и будете ссылаться на плохое самочувствие ещё с недельку, чтобы не вызвать недоумения окружающих. Вы сделаете вид, что почувствовали себя плохо внезапно, в результате простуды. Покашляйте и почихайте притворно какое-то время. Я скоро навещу вас. Идите и приходите в земные чувства. Торопитесь, отчаяние вашей возлюбленной велико, мне очень жалко эту девушку, она безвинно страдает от вашего легкомыслия.
Юлиан взял Генри за плечи развернул лицом в противоположную сторону.
Генри закрыл глаза, почувствовал дрожь, резкий толчок и, словно, окунулся с головой в плотную среду. Он почувствовал своё биологическое тело, услышал чьи-то голоса, но открывать глаза сразу не стал, пытаясь разобрать, кому они принадлежат. Один голос не был ему знаком, но за то интонации другого неприятно резанули слух. Это был голос Людвига. Генри чуть приподнял веки. Солнечный свет обжог его глаза и он снова зажмурился.
— Вы видели, видели? Мне показалось? Но его веки дрогнули! Подождите, пульс?! Надо послушать его пульс, — сказал второй голос и Генри почувствовал прикосновение прохладной руки на своём запястье.
Глаза пришлось открыть пошире и Генри стал разглядывать тех, кто был возле его кровати. Над ним склонился пожилой человек в пенсне, с аккуратной бородкой и внимательными глазами. В ногах Генри стоял Людвиг. Он во все глаза смотрел на Генри и когда отчётливо увидел, что тот окончательно приходит в себя, на его лице отразилось сначала отчаянье, а потом, раздражённость и злоба.
— Вы не ошиблись, господин Мальду, он, действительно, пришёл в себя и весьма порадовал меня этим, — Людвиг постарался, как можно больше придать своему голосу неподдельной радости, — хвала всевышнему, Генри Яровский снова с нами.
Генри передёрнуло от чудовищно неискреннего высказывания Людвига, но проявлять большее улучшение своего состояния не стал.
— Потрясающе! Это просто чудо какое-то, я уже не перестал надеяться. Как показал опрос его сокурсников, после бала, он выглядел уставшим и встревоженным, ни с кем не говорил, просто лёг в кровать и молчал, а потом заснул. Но утренняя побудка не разбудила его и за мной прислали посыльного. Я нашёл его спокойно спящим, но не реагирующим на внешние факторы. У него было тихое дыхание, слабый, нитевидный пульс и полное отсутствие реакций. Мы перенесли его сюда, но в последующие дни его состояние непритерпело никаких изменений. Я собрал несколько консилиумов, пригласил очень известных светил медицинской науки, но тщетно, никаких результатов. Мой сорокалетний профессиональный опыт не дал мне никаких подсказок. Позову сестру, мне нужно кое-что перепроверить, — быстро закончил доктор Мальду и вышел из палаты.
Генри услышал, как за ним закрылась дверь. Лёгкое колебания воздуха подсказало ему, что Людвиг подошёл к его изголовью. Генри почувствовал дыхание врага на своей щеке, открыл глаза и столкнулся взглядом с колючими, вспыхнувшими огненными искрами, глазами Людвига.
— С возвращеньецем вас, — выдавил из себя Людвиг, — не скрою, мне отвратительно, видеть вас в добром здравии. Я весьма огорчён и раздосадован вашим поведением. Неужели, тот мир, в котором вы побывали, был на столько негостеприимным, что вытолкнул вас вон? Или там, такие как вы, не нужны?
И только Генри собрался ответить Людвигу любезностью на любезность, как его дыхание перехватило от ужаса увиденного. Нет, не Людвига он испугался, ни своего состояния, он увидел в чёрных зрачках своего противника языки пламени. Напряг зрение, чтобы заглянуть ещё глубже и ужаснулся. Перед его глазами появилась жуткая картина какого-то чудовищного пожара. Горело большое здание, треск огненных всполохов, крики людей. Генри, с ужасом всматриваясь, узнал, это здание. Спальный корпус Академии! «Боже мой, что за дикость?! Это предвидение или плод моего воображения? Какая чудовищность! Это уже было или только случится?!!» с ужасом думал Генри. Он почувствовал, как в середине его лба появилась какаято болезненная точка, в этом месте началось жжение и следом пришло чёткое знание, это должно произойти через два дня, в третий день полнолуния. Он очень отчётливо увидел себя в спальном корпусе, своих безмятежно спящих товарищей, потом мгновенно оказался на улице, услышал раскаты грома, всполохи молний и шум дождя. Одна из молний, вырвавшаяся из плотно сомкнутых, грозовых туч, остриём пронзила корпус, рассыпавшись на тысячи огненных языков. Огонь мгновенно охватил весь здание целиком, ни на секунду не дав никому шанса на спасение. Генри услышал вопли и стоны людей, объятых пламенем, сгоравших заживо. Возле корпуса стояли офицеры, но их бездействие не было равнодушным. Здесь нельзя было сделать ничего, что в человеческих силах. И вот утро, по пепелищу ходили санитары и собирали останки, фрагменты человеческих тел, складывали их на расстеленные простыни. Генри услышал разговор старших офицеров о том, что надо оповестить родственников погибших. На месте сгоревшего корпуса было решено поставить Памятную Стелу. Чуть поодаль от всех стоял Людвиг и изо всех сил старался надеть на своё лицо маску осознания трагедии и великой скорби. Но глаза выдавали его с головой. В них горел сизый дьявольский огонь радости и самолюбования, на губах блуждала еле уловимая ухмылка. И Генри всё понял. «Это его рук дело, вмешался дьявол, всё, что произошло, он спланировал, подчинив себе эти огненные стрелы».
Генри снова ощутил себя в своём физическом теле опять и увидел глаза Людвига.
— Благодарю за столь искреннее беспокойство о моём здоровье. Спешу огорчить вас, я прекрасно себя чувствую и скоро встану на ноги, — как можно твёрже сказал Генри.
— Ну, что ж, не могу сказать, что я запредельно счастлив такому исходу вашей болезни, но ничего не поделаешь, значит, так было угодно судьбе, берегите себя — с долей сарказма, ответил Людвиг и отошёл от кровати Генри, но, услышав голос доктора, не ушёл, а остался стоять возле дверей.
— Я сожалею, что огорчил вас, — на губах Генри скользнула ехидная улыбка.
В палату, как вихрь, вбежал доктор Мальду, неся в руках целый арсенал всевозможных медицинских препаратов и инструментов.
— Нуте-с, юноша, как самочувствие? — он подошёл к Генри и стал нащупывать его пульс, сверяясь со своими карманными часами, — великолепно, великолепно, никаких отклонений! Но я всё равно предписал вам множество восстанавливающих процедур: кровопускание, микстуры и неприменно массаж, ваши мышцы пострадали от длительной неподвижности, я уже дал распоряжение сестре.
Мальду скороговоркой выпалил свою речь и суетливо направился к дверям, бормоча что-то по-латыни. Генри, сквозь опушенные ресницы, наблюдал за ним и Людвигом, который загородил доктору выход. Что произошло между ними, Генри не успел заметить, но доктор, как-то съёжился, пошатнулся и медленно повернулся к Генри.
— Никаких опасений ваше состояние у меня не вызывает, а у меня ещё много пациентов, нуждающихся в именно моей помощи. Вами займётся другой доктор. Вы молоды, у вас завидное здоровье. Выздоравливайте, а через пару дней уже сможете вернуться в строй, — Мальду произнёс это каким-то глухим голосом и вышел.
