Он только и мог что вслепую пробираться по невидимым туннелям. Мало того что Уилл не имел ни малейшего представления, куда идет, и запутывался все больше и больше, так еще и позади, в туннелях, периодически раздавались какие-то звуки. Мальчик хотел остановиться и прислушаться, но мысль об ищейке, выскакивающей из темноты и нападающей на него, гнала дальше. Страх погони был сильнее ужаса перед безжалостной тьмой, в которую он погружался все глубже и глубже. И Уилл чувствовал себя брошенным и неизмеримо одиноким.
«Идиот! Кретин! Дурак! Почему не побежал за остальными? Было же время! Вот дурак!» Сознание собственной вины быстро и плотно охватило Уилла, как и захлестнувший мрак, став физически ощутимым, будто вязкий черный суп.
Мальчик был в отчаянии, и лишь одна-единственная мысль заставляла его продолжать путь.
Уилл цеплялся за нее, и путеводная звезда надежды вела его вперед. Он представлял, как вновь встретится с отцом и как все опять будет хорошо, совсем как в недавнем сне.
Уилл знал, как тщетны такие попытки, но все же, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться, время от времени звал его в темноте.
— Пап? — кричал он. — Папа, ты здесь?
* * *
Доктор Берроуз сидел на меньшем из двух валунов, облокотившись на тот, что побольше, задумчиво жуя сушеную полоску чего-то съедобного, оставленного для него копролитами. Непонятно было, животного оно происхождения или растительного, но судя по вкусу, состояло по большей части из соли, и доктор был за это благодарен. Следуя извилистому маршруту на карте, он пропотел насквозь и чувствовал, как ноги сводят судороги. Он знал: без соли (и чем больше, тем лучше) он бы оказался в беде.
Доктор Берроуз повернулся взглянуть на стену ущелья. Во тьме терялась крохотная тропинка, по которой он только что спустился — опасный уступ, настолько узкий, что доктору пришлось всем телом прижаться к стене, медленно и осторожно сходя вниз. Он вздохнул. Не хотелось бы проделать это еще раз в спешке.
Доктор снял очки и тщательно протер их рукавом ветхой рубашки. Он сбросил костюм копролита несколько километров назад — тот был слишком громоздок и тесен, чтобы и дальше его носить, несмотря на сохранившуюся у доктора тревогу по поводу радиации. Мысленно возвращаясь назад, он думал, что мог немного переоценить риск — скорее всего, излучение сосредоточено лишь в определенных зонах на Великой Равнине, и в любом случае, он провел там не так уж много времени. Кроме того, сейчас не об этом надо беспокоиться, есть вопросы куда важнее. Он взял карту и в тысячный раз стал изучать похожие на паутину пометки.
Зажав в углу рта сушеную полоску, словно незажженную сигарету, Берроуз отложил карту и, используя большой валун в качестве подставки, открыл журнал, чтобы взглянуть на место, не дававшее ему покоя. Пролистал страницы с зарисованными каменными табличками, которые он нашел вскоре после прибытия на Вагонетную станцию. Остановившись на одном из последних изображений, доктор принялся его изучать. Тот был зарисован немного небрежно из-за неважного физического состояния доктора Берроуза, но несмотря на это, вполне удовлетворительно, поскольку большинство деталей были схвачены. Доктор еще какое-то время рассматривал его, а потом в раздумьях откинулся назад.
Табличка, изображенная на этой странице, отличалась от других, найденных им; во-первых, была крупнее, и кроме того, некоторые надписи на ней были непохожи на все другие, обнаруженные на том месте.
На ней просматривались три отдельных фрагмента; письмена самого большого были составлены странной клинописью, которую он никак не мог расшифровать. К несчастью, на всех табличках, которые он видел в той пещере, были написаны те же самые буквы. И придать им какой-то смысл никак не получалось.
Ниже шел другой кусок текста, записанный странными угловатыми клинописными буквами, совсем не похожими на предшествовавший участок — не похожими ни на что из изученного доктором за все эти годы. И с третьим фрагментом — то же самое, только там были вырезаны причудливые символы, странные, таинственные рисунки — все за пределами его понимания.
— Просто не понимаю, — медленно произнес он, хмурясь.
Доктор перелистал страницы, открыв журнал там, где уже были бегло набросаны какие-то догадки, пытаясь перевести хоть малую часть из этих трех фрагментов. Взглянув на повторяющиеся символы на среднем и нижнем фрагментах, доктор подумал, что сможет, составив их вместе, понять клинописные тексты. Даже если они схожи с китайским логографическим письмом, с чудовищным количеством различных символов, все-таки есть надежда, что ему удастся разгадать основную последовательность.
— Ну же, ну, думай, — подгонял он себя, ворча и ударяя ладонью по лбу.
Переместив сушеную полоску в другой уголок рта, Берроуз вновь принялся за работу.
— Я… просто… не… понимаю, — пробормотал он.
В полном отчаянии доктор вырвал страницу с догадками и, смяв, швырнул через плечо. Потом сел, сплетя пальцы, и погрузился в размышления. Журнал соскользнул с камня.
— Черт! — воскликнул он, нагнувшись, чтобы поднять его.
Журнал открылся на странице с рисунком, который вызывал больше всего вопросов. Доктор положил его обратно на камень.
И тут послышался какой-то звук. Скрип, а следом за ним множество щелчков. Он оборвался так же внезапно, как и возник, но Берроуз, не медля, поднял светосферу и принялся насвистывать сквозь зубы, стараясь себя успокоить.
Потом доктор светосферу опустил, и та осветила страницу журнала, которую у него никак не получалось перевести.
Доктор наклонился ниже к странице, потом еще ниже…
— Вот балда, — рассмеялся он, просмотрев доселе бессмысленные письмена.
Сейчас все его внимание привлекал средний фрагмент.
— Да, да, да, ДА!
Видимо, зарисовывая табличку, он пребывал в таком плохом состоянии, что просто не узнал алфавит. Вверх ногами записал.
— Это же финикийское письмо, тупица! Ты же не так смотрел! И как только умудрился?
Берроуз поспешно принялся делать записи и обнаружил, что от восторга пытается воспользоваться наполовину сжеванной полоской пищи в качестве ручки. Выбросив ее и схватив карандаш, он быстро стал писать на краю листа, порой не сразу догадываясь, какая перед ним буква, поскольку зарисовка в некоторых местах была неаккуратной — а может, сама табличка потерлась или повредилась.
— Алеф… ламед… ламед… — бормотал он про себя, переходя от буквы к букве, с некоторым опасением думая, что следующая окажется непонятной или он не сможет с ходу ее вспомнить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
