Голубев ликовал. Он был на седьмом небе от счастья – попасть в полк, где летчики так классно воюют! Как ему повезло. На мгновение у него мелькнула мысль: а может, это был не обычный бой, а нечто из ряда вон выходящее? Могло же ему просто повезти! Вот на земле, наверное, будет торжество…
Но на земле все было как обычно. Едва они выбрались из кабин своих истребителей и собрались вокруг командира, как Покрышкин, не повышая голоса, строго спросил:
– Голубев! Расскажи по порядку все, что ты видел.
Начался разбор полета. Задавая вопросы, Покрышкин пытался выяснить, как молодые летчики восприняли бой, правильно ли они поняли его маневры. По-видимому, результатами опроса он остался доволен, потому что в конце разбора сказал:
– Групповой бой требует свободы маневра для каждого пилота и вместе с тем определенной собранности, компактности группы, чтобы я мог нацеливать удары каждого из вас. Теперь настало время, когда тесный строй уступает место иным боевым порядкам, порядкам с большими дистанциями и интервалами. Но как бы ни был широк по фронту, растянут в глубину и эшелонирован по высоте наш боевой строй, каждый из вас должен занимать в нем то место, которое я, как командир, вам определил. От стремления и навыков строго держать свое место во всех трех измерениях подчас будет зависеть исход боя, а если хотите, и ваша личная жизнь. Зарубите себе на носу – отставшего бьют! Тот, кто пренебрегает этим правилом, быстро станет жертвой «мессершмиттов». Понятно? Свободны.
Строй стал расходиться, но Покрышкин вдруг остановил Голубева:
– Вот что, Жора. Будешь летать моим ведомым. Понял? – И, пристально посмотрев в глаза молодому пилоту, добавил: – Имей в виду, раньше со мной летал другой Голубев. Старшина. Поговори с летчиками. Они тебе расскажут, что это был за человек. Но летать со мной трудно. И опасно, немцы за мной охотятся. Тот Голубев не удержался, и немцы его сбили. Понял? Так что подумай. Неволить не буду…
Он, как всегда, говорил отрывистой скороговоркой, искоса наблюдая за сержантом: не струсит ли? Но этот Голубев, как он потом рассказывал, вначале несколько растерявшись от такой чести – летать с самим Покрышкиным, быстро оправился, тряхнул упрямо курчавой головой и заявил:
– Волков бояться, в лес не ходить!
Лицо Покрышкина вдруг осветилось широкой, доброй улыбкой.
– Сразу видно сибирского охотника! Мы ведь, кажется, почти земляки? – спросил он и протянул Голубеву руку.
– Так точно, я из Ачинска, – вежливо ответил сержант, пожимая протянутую руку майора.
– И в Новосибирске бывал?
– В тридцать четвертом, на слете авиамоделистов.
– Вот как! И что же?
– Третье место по фюзеляжным моделям.
– Неплохо, – одобрил Покрышкин. – Когда-то я и сам занимался этим делом. Там же, в Новосибирске, только было это года на три-четыре раньше.
На мгновение он задумался – видимо, вспомнил свою юность, потом продолжил:
– В общем, так… Ты должен научиться читать мои мысли… Давай иди сейчас к техникам и скажи, чтобы мой и твой самолет подготовили к вылету. Пойдем сейчас с тобой парой.
– Есть, – козырнул Голубев.
Передав техникам Чувашкину и Ухову приказ командира, он направился к друзьям – его буквально распирало от сногсшибательной новости и хотелось скорее о ней сообщить им.
Все молодые пилоты обрадовались, лишь Слава Березкин никак не реагировал: судьба его по-прежнему была неопределенной. Тут еще Покрышкин придумал ему новое занятие: перегонять с тыловых баз на аэродром новые самолеты. «Что же мне, вечно оставаться извозчиком?» – жаловался он друзьям. Правда, когда Покрышкин рассказал ему, как он использовал аналогичное задание еще до войны, когда перегонял с одного аэродрома на другой «Миги» – тренировался летать на бреющем и отрабатывать фигуры высшего пилотажа, Березкин заметно приободрился.
Через час самолеты были готовы, летчики забрались в кабины, и Покрышкин подал команду: «Запуск!» Они запустились, вырулили на старт. Обычно истребители взлетали друг за другом, но Голубев занял на старте позицию рядом, давая понять, что намерен взлетать парой, одновременно с командиром.
Покрышкин бегло взглянул на него и тут же подал команду: «Пошли!» Две «кобры» взлетели одновременно, набрали высоту около трех тысяч метров, и Покрышкин начал крутить… Перегрузка была такая, что с крыльев срывались белые струи воздуха. Голубев все выдержал, не оторвался, экзамен сдал.
Теперь, когда воздушные схватки стали завязываться реже, Покрышкин предложил своим ученикам проводить на земле воображаемые бои. С моделями самолетов в руках, они то кружась на месте, то приседая, то поднимаясь, старались перехитрить друг друга и словчить так, чтобы вывести свою модель в хвост противнику. Увлекаясь, они горячились, начинали спорить, и тогда майор останавливал их, сам брал в руки модель и точным движением выводил ее в самое выгодное положение. Придумывая что-то новое, он часто повторял:
– Запомните! Если вы навязываете бой на виражах, рассчитывайте свои силы. Летчик сильно страдает от перегрузок на виражах. Кроме того, немцы не любят лобовых атак, уклоняются от боя на виражах, избегают правых разворотов, чаще всего используют левые фигуры. Врагу надо навязывать неудобные для него фигуры, при которых дают себя знать конструктивные недостатки «мессершмитта». Например, немец взмыл вверх, гнаться за ним бесполезно. «Мессер» быстроходнее в наборе. Лучше уйти в сторону и встретить его на вираже, атакуя в лоб. Понятно? Свободны…
На следующем занятии он в очередной раз заставил ребят чертить схемы воздушных маневров. Каждый должен был толково их объяснить. Нечеткость и рыхлость речи подчиненного его раздражала. «Учитесь говорить кратко, – требовал он. – Летчик обязан четко и ясно излагать свои мысли. Доклад военного человека – зеркало его души и мысли. Тот, кто мямлит и заикается на земле, тот и в воздухе будет мешкать. Замешкаешься в воздухе, через три секунды ты труп, мешок мяса с костями!»
Чтобы летчики развивали речь, они по его требованию должны были в свободное время читать книги. Сам он тоже постоянно читал.
Однажды он достал из своего чемодана завернутый в клеенку томик стихов Есенина и сказал:
– Стихи тоже нужны летчику. Вот Есенина в свое время ругали… Но как он любил Россию! Вот почитайте… Это надо понять! Стихи тоже помогают драться… Почитайте про березки, про солнце, про русскую деревню, и сразу злее станете. Это нам нужно сейчас. Жалко, нет с нами Вадима Фадеева, тот много знал стихов.
Еще Покрышкину очень нравились стихи поэта Симонова. Он частенько вырезал их себе из «Красной звезды».
Чем ближе молодые летчики узнавали Покрышкина, тем больше к нему привязывались. Он привлекал их своей противоречивостью. Суровый, иногда нетерпимый воин, оказывается, любил стихи и книги, всегда сдержанный, немногословный, подчеркнуто официальный в делах служебного характера, он вдруг мог оказаться любителем спорта и разных шуток, заботливым и добрым без какой-либо рисовки человеком. Для него ничего не стоило вдруг схватить крепыша Клубова в свои медвежьи объятия и затеять с ним борьбу, или в перерыве предложить ребятам погонять в футбол на ровной площадке, затеять какое-нибудь другое соревнование.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
