нужную кнопку связи.
—Доброе утро, Илья. —Голос майора, такой ровный и спокойный, не предвещал, однако, ничего хорошего. Старлей приветствовал Борисова с должной почтительностью. —Заставляешь ждать. Готов ли отчетец?
—Си, команданте.
—А если без «сики» и прочей матерщины в разговоре со старшим по званию? — В голосе майора громыхнули дальние раскаты начальственного гнева.
— Извините. Всё готово, Юрий Николаевич, —этой наглой лжи суждено было лишь ненадолго отяготить совесть Ильи. Дело было минутное.
— Все ещё жду. С нарастающим нетерпением, — сказал Борисов. Перед тем как выключить переговорное устройство, он негромко, но разборчиво процедил: «Было у отца три сына. Старший умный был детина, средний был и так и сяк, младший вовсе был старлеем».
Большаков перевел дух и повалился за пульт в свое мягкое кресло. Он всегда сидел развалившись, потихоньку сползая ногами вперед на пол и время от времени подтягивая свое гибкое тело обратно вверх. Потянувшись к клавиатуре, он показал язык прапорщику, который следил за ним сочувствующим взглядом. Ренат просиял и сделал руками армейский жест, который на русский язык можно было перевести так: «Что, влетело?»
Лицо старшего лейтенанта стало гордым и скучающим. Его пальцы забегали по клавишам, исполняя неслышную симфонию. Впрочем, Большаков сделал только два аккорда, прозвучавших в тишине «бункера» скорее как чечетка: «клик-клик, клик...» Зажужжал один из подключенных к «Вампиру» принтеров, на лоток которого Илья уже успел бросить пару листов бумаги. Послушная машина через несколько секунд выдала их Большакову покрытыми текстом. Тот помедлил ещё мгновение, глядя на экран, а затем добавил бумаги и сделал заключительный аккорд. На этот раз принтер работал несколько дольше и добавил к уже отпечатанным ещё четыре листка. Большаков взял свой «файл», как он называл папку для документов, побросал туда, пробив скрепками, бумаги, и отправился в кабинет майора.
Идти ему было недалеко, нужно было только пройти по коридору мимо кабинета Ларькина. Капитан стоял у своей двери и был похож на медведя, открывающего цифровой замок. Он в шутку осенил друга крестным знамением, благословляя на подвиг. Илья вздохнул и взялся за ручку майорской двери.
— Разрешите войти?
— Входи. Сделал? Садись.
Майор был мрачен, но прислушавшись, Большаков понял, что эта мрачность больше показная. Борисов взял «репорт» и принялся читать. Уже первые строки настолько привлекли его внимание, что он, недоверчиво мельком взглянув на Илью, залпом проглотил весь текст и вновь вернулся к первым строкам. Майор мог читать очень быстро и при этом хорошо запоминать содержание. Он все же ещё раз просмотрел начало доклада и спросил:
— Более подробная информация по первому делу имеется?
Большаков уже протягивал ему четыре скрепленных листочка. Юрий Николаевич кивком отметил Илюшину догадливость и вновь погрузился в скоростное чтение. Вынырнув из него через десяток секунд, Борисов вопросительно уставился в глаза сотрудника, машинально отметив про себя, что они опять поменяли оттенок и были сейчас болотного цвета. Илья снова понял шефа без слов.
— Вначале дело попало в двенадцатую группу. Самим... милиционерам слишком странными показались обстоятельства похищения этого уфолога. Все показания очевидцев они аккуратно записали, не только на бумаге, но и на аудио- и видеопленке. На всякий случай. Но наверх докладывать не стали — про летающую тарелочку и всякое такое. Их можно понять. Оформили и расследовали как обычное исчезновение. Но пока что, как вы уже прочли, безуспешно. К нам информация пошла в усеченном виде. А потом поднял шум Шаповалов. Обратился непосредственно к нам через электронную почту, и позавчера я послал запрос в Оренбург. Вот тогда уже менты... то есть милиция... по факсу переслала свои протоколы нам. Вчера я получил ответ и сбросил его в машину. Она пересчитала коэффициент. Так что на сегодня это уже дело четвертого уровня. Уровня «дельта».
—Ты понимаешь, что это значит? Кому-то в Оренбург ехать. Причем, конечно, не тебе... Илья, скажи мне сейчас без этих своих выкрутасов —тебе самому насколько убедительной кажется данная информация? Шаповалова мы знаем, именно поэтому я хочу понять, насколько велика вероятность ложного вызова.
— Товарищ майор... — Большаков встал грудью на защиту своего детища. — Программа просчитывает объективку, ей на шаповаловские эмоции начхать. Значит, такая фактура. В основу положена «бритва Оккама», которая гласит, что не следует...
— Стоп. Не надо мне в десятый раз формулировать «бритву Оккама». Я хорошо знал о принципе Оккама и до того, как ты мне о нем в первый раз поведал.
Борисову хотелось добавить, что он вообще много чего знает о разных бритвах, но не следовало вызывать у подчиненных подозрений. Вообще, сам факт, что майору, едва умевшему держать в руках паяльник, удалось два месяца водить за нос такого доку по контрпрослушиванию, как Ахмеров, был сам по себе маленьким чудом. Хотя и перепаять-то пришлось всего лишь пару проводков. Простая мужицкая хитрость сработала, но обольщаться не следовало. В любой момент майор мог вместо привычного трепа в «бункере» услышать запись брачных игр кашалотов, футбольного матча или просто рева большаковской бритвы. Да и не было никакой гарантии, что сегодняшний разговор не записан, скажем, позавчера и не будет воспроизводиться теперь каждый раз при соответствующем нажатии кнопки.
Борисов продолжил уже мягче:
— Не надо повторяться. И не надо ссылаться на машину, на программу... Я спрашиваю тебя лично, полагаясь на твою интуицию: у тебя нет ощущения, что это ложный вызов? Можешь не торопиться, сосредоточься... Чаю хочешь?
Интуиция Ильи была фактом необъяснимым, но реальным. Относиться к этому факту можно было как угодно, однако считаться приходилось. Вообще, за последние месяцы майор притерпелся ко многим вещам, которые раньше просто не укладывались в сознание. Например, к тому, что старший лейтенант Большаков сам представляет собой явление необычное и загадочное — до такой степени, что медик Ларькин пару раз обклеивал Илюшу датчиками, надеясь разобраться, что происходит с предсказателем, когда на него в очередной раз «накатывает». К сожалению, управлять этим состоянием Илья не мог или не хотел, и вопрос остался невыясненным по причине отсутствия у пророка вдохновения.
Большаков отказался от чая, взял листы с оренбургским отчетом, повертел их в руках, свернул в трубку. Размышляя, он откинулся на стуле, закрыл глаза, потом открыл левый, приставил к нему бумажную трубку и посмотрел в нее, как в телескоп. Майор терпеливо налил себе ещё чая, даже не пытаясь понять, издевается над ним Большаков или действительно сосредоточивается.
Скорее всего, издевается. Но что взять с оракула? Оренбург, конечно, не Подкаменная Тунгуска, но зря туда переться им ни к чему. Проще
