— Но как вы могли что-нибудь потерять? — удивилась Мария.
— А вы не знаете, мэм? — спросил Буш, поворачиваясь к ней. Пьяный или нет, но Буш сразу понял, что Марию оставили в неведении относительно упущенной возможности, и он был достаточно трезв, чтоб не пуститься в объяснения.
— Что капитан Хорнблауэр сделал такого благородного? — настаивала Мария.
— Слово серебро, а молчание золото, мэм, — объявил Буш. Он запустил руку в боковой карман и с усилием выудил оттуда маленькую бутылочку. — Я взял на себя смелость принести это с собой, мэм, чтоб мы смогли выпить за здоровье капитана Мура, «Неустанного» и Прав Адмиралтейства. Это ром, мэм. Если в него добавить горячей воды, сахара и лимон, мэм, получится вполне подходящий напиток для этого времени суток.
Хорнблауэр поймал взгляд Марии.
— Слишком поздно сегодня, мистер Буш, — сказал Хорнблауэр. — Мы выпьем за это завтра. Я подам вам ваш бушлат.
После того, как Буш ушел (смутившись почти до немоты оттого, что капитан подал ему бушлат), Хорнблауэр повернулся к Марии.
— До корабля он доберется, — сказал он.
— Так значит, ты сделал что-то благородное, милый, — прошептала Мария.
— Буш пьян, — ответил Хорнблауэр. — Он молол чушь.
Мария подошла к нему, положила руки ему на плечи и придвинулась ближе, чтоб он смог возобновить прерванные объятия.
— Конечно, у тебя должны быть от меня секреты, — сказала она. — Я понимаю. Ты не только мой любимый муж, ты еще и королевский офицер.
Он обнял ее, и она запрокинула голову, чтоб взглянуть ему в лицо.
— Но не секрет, — продолжала она, — что я люблю тебя, мой дорогой, мой благородный. Люблю больше жизни…
Хорнблауэр знал, что это правда. Он чувствовал, как от нее исходит нежность. Но она продолжала.
— И еще кое-что не секрет. Может быть, ты уже догадался. Думаю, что догадался.
— Догадался, — сказал Хорнблауэр. — Ты даришь мне столько счастья, моя дорогая жена.
Мария улыбалась, лицо ее преобразилось.
— Может быть, на этот раз будет девочка. Маленькая прелестная дочурка.
Хорнблауэр действительно это подозревал. Он сказал, что рад, хотя и не знал, радует это его или нет. Всего через день или два он вновь поведет «Отчаянный» в море, к Бресту, к утомительным опасностям Гуля.
25
«Отчаянный» лежал в дрейфе в Ируазе, рядом тоже в дрейфе лежало провиантское судно. Предстоит утомительный труд по перегрузке припасов. После шестидесяти дней блокады дел было по горло, хотя ясный солнечный день и облегчал задачу. Кранцы подвесили за бортом, и первая шлюпка с провиантского судна уже подошла. На ней прибыл офицер с накладными.
— Вот почта, сэр, — сказал офицер, вручая Хорнблауэру пачку писем, предназначенных для команды. — А вот письмо от главнокомандующего. Его передали мне с «Ирландии», когда я проходил Внешнюю эскадру.
— Спасибо, — сказал Хорнблауэр.
Он передал почту Бушу, чтоб тот ее разобрал. Здесь должны быть письма от Марии, но письмо от главнокомандующего идет первым. На письме было написано официально:
Горацио Хорнблауэру, эск.
Капитан-лейтенанту
Е.В. шлюпа «Отчаянный»
Письмо было запечатано неофициальной облаткой.
Мой дорогой капитан Хорнблауэр, Надеюсь, Вы сможете посетить меня на «Ирландии», ибо у меня для Вас новости, которые я предпочел бы сообщить в личной беседе. Чтоб «Отчаянному» не удаляться с позиции, а Вам — избежать утомительного путешествия в шлюпке, Вы можете отправиться с провиантским судном, которое доставит Вам это письмо. Уполномочиваю Вас оставить корабль на первого лейтенанта, а когда дело будет закончено, найду способ переправить Вас обратно.
С радостью жду встречи с Вами
Ваш покорный слуга У.Корнваллис
Секунды две Хорнблауэр стоял в изумлении, потом его охватило страшное подозрение. Он вырвал у Буша остальные письма и поспешно выбрал из них те, что были от Марии.
«Предпочел бы сообщить в личной беседе» — Хорнблауэр испугался, что с Марией случилась беда, и Корнваллис взял на себя ответственность сообщить ему новость. Но вот письмо от Марии, написанное всего восемь дней назад — тогда все было в порядке и с ней, и с маленьким Горацио, и с будущим ребенком. Корнваллис не мог получить более свежих новостей.
Хорнблауэр перечитывал письмо, взвешивая каждое слово, как пылкий юноша, получивший первое в своей жизни любовное послание. В целом оно было написано очень сердечно, но Хорнблауэр вынужден был признать, что если б его вызывали на ковер, слова были бы в точности те же. Кроме первого слова «мой» — это было отступление от официальной практики, но это вполне могла быть описка. И в письме говорится о каких-то новостях. Хорнблауэр прошелся по палубе и принужденно рассмеялся. Он действительно ведет себя как влюбленный юнец. Если за долгие годы службы он не привык терпеливо дожидаться неизбежного, значит, он не усвоил первейшего урока, которому учит флот.
Припасы медленно перегружались на борт — надо было подписывать ведомости, и, конечно, люди, боящиеся ответственности, без конца лезли с торопливыми вопросами.
— Сами подумайте, — рявкнул Хорнблауэр одному, потом другому: — Мистер Буш скажет вам, что делать, и, надеюсь, вправит вам мозги.
И вот наконец он на непривычной палубе, с интересом изучает, как управляют незнакомым судном. Провиантский корабль расправил паруса и взял курс прочь от Ируазы. Капитан предложил Хорнблауэру посидеть в каюте и попробовать новую партию рома, но Хорнблауэр не смог принять ни того, ни другого. Он едва мог заставить себя спокойно стоять у гакаборта, пока они уходили от берега, прошли Прибрежную эскадру и взяли курс на далекие марсели Ла-Маншского флота.
Перед ними возникла громада «Ирландии». Хорнблауэр машинально перелез через борт и отсалютовал караулу. Ньютон, капитан корабля, и Коллинз, капитан флота, оба оказались на палубе. Они встретили его достаточно сердечно. Хорнблауэр надеялся, что они не заметили, как он нервно сглатывает, отвечая на их «Добрый день». Коллинз собрался проводить его к адмиралу.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, сэр. Я и сам найду дорогу, — запротестовал Хорнблауэр.
— Мне лучше провести вас мимо всех церберов, охраняющих нашу преисподнюю, — сказал Коллинз.
Корнваллис сидел за одним столом, его флаг-адъютант — за другим. При виде Хорнблауэра оба встали и флаг-адъютант незаметно проскользнул за занавес в соседнюю каюту. Корнваллис пожал Хорнблауэру руку — явно его ожидал не выговор. И все же Хорнблауэр едва присел на крайчик предложенного ему стула. Корнваллис сел куда свободней, но все равно спина его по многолетней привычке оставалась совершенно прямой.
