Разумеется, победе сталинизма в борьбе с левой оппозицией способствовали не только репрессии против инакомыслящих коммунистов, запугивающие партию. Огромную роль в таком завершении открытой антипартийной борьбы сыграли обман партии, фальсификации, пущенные в ход пропагандистской машиной, находившейся в монопольном распоряжении сталинской фракции. Венцом этих фальсификаций стало амальгамирование, т. е. отождествление коммунистической оппозиции с врагами коммунизма. Фабрикация Сталиным и сталинистами всё новых и новых амальгам привела к тому, что большинство членов партии оказалось во власти всемирно-исторического заблуждения.
Методы политического террора, основанные на создании термидорианских амальгам, впервые были пущены в ход на последних этапах борьбы с ещё открыто выступавшей левой оппозицией. «Осенью 1927 года вооружённые силы ГПУ были применены, хотя пока ещё и без кровопролития, для ареста, роспуска революционных собраний, обысков у коммунистов… Нельзя забывать, что ГПУ принадлежало к партии, вышло из её рядов, заключало в себе тысячи большевиков, прошедших через подполье и через гражданскую войну. Только теперь, в 1927 году, ГПУ окончательно превращалось в инструмент бюрократии против народа и против партии»[759]. Чтобы завершить этот процесс, вывести органы ГПУ из-под контроля партии и поставить их под единоличный контроль Сталина, требовалось изгнать лидеров оппозиции из ЦК.
«Вы хотите нас исключить из Центрального Комитета, — говорил Троцкий в речи на октябрьском (1927 года) пленуме ЦК. — Мы согласны, что эта мера полностью вытекает из нынешнего курса на данной стадии его развития, вернее, — его крушения. Правящая фракция, которая исключает из партии сотни и сотни лучших партийцев, непоколебимых рабочих-большевиков; аппаратная клика, которая осмеливается исключать таких большевиков, как Мрачковский, Серебряков, Преображенский, Шаров и Саркис, т. е. товарищей, которые одни могли бы создать Секретариат партии, неизмеримо более авторитетный, более подготовленный, неизмеримо более ленинский, чем нынешний наш Секретариат; фракция Сталина-Бухарина, которая сажает во внутреннюю тюрьму ГПУ прекрасных партийцев… аппаратная фракция, которая держится насилием над партией, удушением партийной мысли, дезорганизацией пролетарского авангарда не только в СССР, но и во всём мире,.. — эта фракция не может нас терпеть в Центральном Комитете даже за месяц до съезда. Мы это понимаем»[760].
Союзники Сталина из числа последних членов ленинского Политбюро, остававшихся в рядах правящей фракции, поддержали перевод борьбы с оппозицией в плоскость борьбы против нарушений ею принятых в то время норм советской легальности (организация нелегальных типографий, альтернативных демонстраций и т. п.). Пройдя новый виток политического перерождения, они не только приняли самое активное участие в разнузданной травле оппозиции, но и одобрили прямые политические репрессии по отношению к своим недавним близким друзьям, соратникам по царским тюрьмам и каторгам, по участию в Октябрьской революции и гражданской войне.
Называя участие Бухарина в «гражданской казни» левых «ещё одной ошибкой», С. Коэн пишет: «Это было не только неблагоразумное политическое решение, оно также свидетельствовало о том, что он не проявил такие свойственные ему качества, как сдержанность и простая порядочность… Бухарин согласился на исключение из партии, арест, а затем высылку двух своих старейших друзей — Владимира Смирнова и Преображенского, близкого друга и соратника по ссылке Михаила Фишелева, нескольких бывших «левых коммунистов», которыми он руководил в 1918 г., а также десятков других большевиков, с которыми, по его выражению, он «ходил в бой». Как интеллектуал и человек, чувствительный к произволу, Бухарин должен был бы поступать иначе»[761].
Ещё в письме к Бухарину от 8 января 1926 года Троцкий предупреждал его, что «система аппаратного террора не может остановиться только на так называемых идейных уклонах, реальных или вымышленных, а неизбежно должна распространиться на всю вообще жизнь и деятельность организации»[762]. В ноябре 1927 года Бухарин получил второе предупреждение — от своего бывшего товарища, называвшего его «тюремщиком лучших коммунистов» и заканчивавшего письмо к нему словами: «Осторожнее, т. Бухарин. Вы частенько спорили в нашей партии. Вам, вероятно, придётся ещё не раз поспорить. Как бы Вам нынешние тт. тоже когда-нибудь не дали в качестве арбитра т. Агранова (одного из руководителей ГПУ, возглавлявшего отдел по слежке и преследованию членов внутрипартийных оппозиций. — В. Р.). Примеры бывают заразительны»[763]. Однако эти предостережения никак не повлияли на Бухарина, принимавшего самое активное участие в тщательной отработке «методики» проведения партийных съездов и пленумов ЦК, ставших выражением предельной нелояльности и разнузданности.
Уже на XIV съезде партии на первые ряды были посажены некоторые провинциальные делегаты типа Моисеенко, спустя год изгнанного из партии за моральное разложение и злоупотребление властью, которые прерывали выступления лидеров оппозиции хулиганскими репликами. На последующих партийных форумах эту задачу брали на себя уже члены президиумов, лидеры правящей фракции. Под их улюлюканье и оскорбительные реплики шли все выступления оппозиционеров на пленумах ЦК и на XV съезде. Вспоминая впоследствии о том, что в 1927 году «официальные заседания ЦК превратились в поистине отвратительные зрелища», Троцкий писал, что целью этих заседаний «была травля оппозиции заранее распределенными ролями и речами. Тон этой травли становился всё более необузданным. Наиболее наглые члены высших учреждений, введённые только исключительно в награду за свою наглость по отношению к оппозиции, непрерывно прерывали речи опытных лиц сперва бессмысленными повторениями обвинений, выкриками, а затем руганью, площадными ругательствами. Режиссером этого был Сталин. Он ходил за спиной президиума, поглядывая на тех, кому намечены выступления, и не скрывал своей радости, когда ругательства по адресу оппозиционеров принимали совершенно бесстыдный характер. Было трудно представить себе, что мы находимся на заседании Центрального Комитета большевистской партии»[764].
Направляя в Секретариат ЦК текст своей речи на октябрьском пленуме (1927 года), которую ему не дали закончить, Троцкий писал: «Работа стенографисток протекала в очень трудных условиях. Целый ряд реплик отмечен, но отмечены далеко не все. Возможно, что стенографистки избегали записи некоторых реплик из чувства брезгливости»[765]. Троцкий отмечал также, что в стенограмме не указано, что с трибуны президиума ему систематически мешали говорить, что во время его выступлений некоторые участники пленума (Ярославский, Шверник и другие) швыряли в него книги, стакан, пытались стащить его с трибуны и т. д. Называя эти методы «фашистско-хулиганскими», Троцкий писал, что «нельзя рассматривать разыгравшиеся на Объединённом пленуме сцены иначе, как директивные указания наиболее ответственного органа всем партийным организациям относительно того, какими методами надлежит проводить предсъездовскую дискуссию»[766].
Октябрьский пленум постановил исключить Троцкого и Зиновьева из состава ЦК. Вместе с тем пленум вынужден был разрешить предсъездовскую дискуссию с публикацией в ходе её оппозиционных документов, за исключением «Платформы большевиков-ленинцев». Сталин объяснил это тем, что резолюция X съезда о единстве объявила наличие платформы одним из признаков фракционности, и представил дело таким образом, будто это решение означало запрет на все времена выдвижения каких-либо идейных платформ, помимо платформы ЦК. Поэтому, по его словам, разрешение опубликовать «Платформу» оппозиции воспринималось бы как легализация фракционности и «раскольнический шаг ЦК и ЦКК».
Октябрьский пленум в резолюции «О дискуссии» постановил опубликовать тезисы ЦК к съезду не позднее чем за месяц до его начала и тогда же начать выпускать «Дискуссионный листок» при «Правде», в котором «печатать контртезисы, поправки к тезисам ЦК, конкретные предложения по тезисам, критические статьи и т. д.»[767]. «Контртезисы» оппозиции были опубликованы лишь за три недели до съезда, после того, как по всей стране прошли местные конференции с выбором делегатов на съезд.
Обсуждение этих документов по партийным организациям фактически вылилось в голосование по платформам. За тезисы ЦК проголосовало 738 тыс. человек, за «Контртезисы» оппозиции — более 4 тыс. человек. Этот факт Сталин с торжеством представил как доказательство ничтожности сил оппозиции и её изоляции в рядах партии Однако при оценке итогов дискуссии нужно учитывать, что с XIV съезда по 15 ноября 1927 года контрольными комиссиями за фракционную деятельность было «привлечено» 2034 человека, а за последующий месяц — с 15 ноября по 15 декабря- 1197 человек; из числа «привлечённых» было исключено из партии соответственно 970 и 794 человека. Непрекращающиеся репрессии против оппозиции означали, что любой голосующий за её тезисы, совершал акт исключительного личного мужества, поскольку он должен был быть готов к немедленной расправе за этот акт (исключению из партии, лишению работы и т. д.).
