Луис вздрогнул и очнулся. Это опасное заблуждение — думать, что кладбище не охраняется по ночам. Допустим, кто-то из сторожей застанет его стоящим по пояс в разрытой могиле Гейджа. Возможно, в газеты это не попадет… а может, и попадет. Возможно, ему предъявят обвинения. Но в каком преступлении? В разграблении могилы? Вряд ли. Скорее уж в злонамеренном повреждении имущества или вандализме. И пойдут слухи, не важно — в газетах или просто так. Люди станут шептаться; такую «сочную» историю просто нельзя обойти вниманием: под покровом ночи местный врач раскапывал могилу своего двухлетнего сына, недавно погибшего в результате несчастного случая на дороге. Он потеряет работу. Но даже если не потеряет, Рэйчел вряд ли выдержит такой груз, и дети начнут изводить Элли в садике. Возможно, чтобы снять с себя обвинения, ему придется пройти унизительное психиатрическое обследование.
Но я могу вернуть Гейджа к жизни! Гейдж опять будет жить!
Он действительно в это верил?
На самом деле да. Верил. Сколько раз он пытался себя убедить — и до смерти Гейджа, и после, — что Черч не умер, а просто был оглушен. Что Черч выбрался из-под земли и вернулся домой. Детская сказка с элементами ужастика — этакий Винни-По. Хозяин хоронит питомца, не зная, что тот жив. Преданный зверь выбирается из могилы и приходит домой. Замечательно. Только это неправда. Черч был мертвым. Микмакское кладбище вернуло его к жизни.
Луис сидел у могилы сына, пытаясь выстроить все известные ему компоненты в разумном, логичном порядке, если эта темная магия вообще допускала какую-либо логику.
Итак, Тимми Батермэн. Во-первых, верит ли Луис в эту историю? И во-вторых, что это меняет?
История была совершенно невероятной, но Луис в нее верил. Можно не сомневаться, что если место, подобное старому микмакскому кладбищу, существует (а оно существует) и если люди о нем знают (старики в Ладлоу знают), то рано или поздно кто-нибудь попытается сделать что-то подобное. Луис неплохо понимал человеческую природу, и ему с трудом верилось, что все ограничилось несколькими домашними питомцами и призовыми животными-производителями.
Ладно, но верит ли он, что Тимми Батермэн превратился в некоего всезнающего злого духа?
Этот вопрос был сложнее и больше тревожил Луиса, потому что он не хотел в это верить, но хорошо знал, к чему приводят подобные умонастроения.
Нет, он не хотел верить в то, что Тимми Батермэн стал злым духом, но он не позволит себе — не может позволить — выдавать желаемое за действительное.
Луис подумал о быке Ханратти. Джад говорил, что Ханратти сделался злобным. Тимми Батермэн тоже сделался злобным. Потом быка пристрелил тот же человек, который каким-то непостижимым образом оттащил на санях его тушу на старое микмакское кладбище. Тимми Батермэна пристрелил его собственный отец.
Но если Ханратти сделался злобным, это еще не значит, что так происходит со всеми животными. Правильно? Да. Случай с Ханратти еще ничего не доказывает; это скорее исключение из правила. Другие животные: пес Джада Спот, старухин попугайчик, да тот же Черч — они изменились, причем изменились заметно, но все-таки не настолько, по крайней мере в случае Спота, чтобы не дать Джаду спустя столько лет предложить своему другу…
(воскрешение)
Да, воскрешение. Разумеется, старик пытался приводить доводы, пытался быть убедительным, но запинался,
и мямлил, и в целом нес сумбурную, зловещую чушь, которая никак не тянула на философское обоснование.
Можно ли отказаться от шанса, данного ему судьбой — от этого единственного, невероятного шанса, — из-за истории с Тимми Батермэном? Одна ласточка весны не делает.
Ты искажаешь все факты в пользу решения, которое хочешь принять, воспротивился голос разума. По крайней мере скажи себе правду о Черче. Он изменился. Даже если не принимать во внимание всех этих убитых мышей и птиц — ты посмотри на него самого. Посмотри, какой он мутный… да, вот верное слово. Мутный, и этим все сказано. Тот день, когда мы запускали змея. Помнишь, каким был Гейдж в этот день? Помнишь, как он весь сиял, такой радостный и живой? Не лучше ли запомнить его таким? Или ты хочешь поднять из могилы зомби, как в плохих фильмах ужасов? Даже если не зомби, а просто умственно отсталого ребенка, который ест руками, тупо таращится в экран телевизора и никогда не научится писать свое собственное имя? Что там говорил Джад про своего пса? «Как будто моешь кусок мяса». Ты этого хочешь? Ходячий кусок мяса? И даже если ты сам сможешь с этим смириться, как ты объяснишь возвращение сына из мертвых своей жене? Своей дочери? Стиву Мастертону? Всем остальным? Что будет, когда Мисси Дандридж заглянет к вам и увидит, как Гейдж катается по двору на трехколесном велосипеде? Ты представляешь, как она закричит, Луис? Как она расцарапает ногтями свое лицо? Что ты скажешь газетчикам? Что ты скажешь съемочной группе из «Реальных людей», которые примчатся снимать фильм о твоем воскресшем сыне?
Но действительно ли это имело значение, или то был голос трусости? Неужели он думает, что это непреодолимо? Неужели он думает, что Рэйчел не обрадуется возвращению сына?
Да, была вероятность, что Гейдж вернется… ну, скажем так, с ограниченными возможностями. Но станет ли Луис от этого любить сына меньше? Родители любят своих слепых от рождения детей, и сиамских близнецов, и детей со всевозможными умственными и физическими отклонениями. Родители рыдают в суде и просят о снисхождении к своим детям, которые выросли и стали насильниками, убийцами и мучителями.
Неужели он станет любить Гейджа меньше, даже если Гейдж будет ходить в подгузниках до восьми лет? Если худо-бедно освоит программу первого класса только к двенадцати годам? Если не освоит ее вообще? Неужели он просто откажется от своего сына, как… как от какого-нибудь уродца, когда есть возможность его вернуть?
Но Господи, Луис, ты живешь не в вакууме. Люди начнут говорить…
Он оборвал эту мысль, грубо и яростно. Сейчас его меньше всего беспокоило то, что скажут люди.
Луис взглянул на рыхлую землю на могиле сына и вздрогнул, охваченный ужасом. Неосознанно, словно пальцы двигались сами по себе, безо всякого участия с его стороны, он нарисовал на земле фигуру — нарисовал спираль.
Луис поспешно провел по земле обеими руками, стирая рисунок. Потом поднялся и направился к выходу. Он шел быстрым шагом, ощущая себя нарушителем, вторгшимся в чьи-то чужие владения. В любую минуту его могли увидеть, остановить и призвать к ответу.
Он приехал за пиццей с большим опозданием, и хотя ее держали на печи, она успела остыть, и была еле теплой, и подернулась пленкой жира, и по вкусу напоминала запеченный клей. Луис съел один кусок, а остальное выкинул в окно — прямо с коробкой — на обратном пути в Ладлоу. Обычно он не разбрасывал мусор где попало, но ему не хотелось, чтобы Рэйчел увидела дома в мусорном ведре почти нетронутую пиццу. Рэйчел могла заподозрить, что пицца была лишь предлогом и Луис ездил в Бангор совсем не за этим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
