— Вот, Феликс Эдмундович, наши трофеи, — докладывал Аванесов, — это список, по-видимому, членов организации. Я обнаружил его внутри пресс-папье, между крышкой и корпусом. А это товарищ Фомин нашел в старых брюках Алферова. — С этими словами Аванесов передал Дзержинскому записную книжку арестованного. — А какой фокус в ней содержится, пусть Фомин сам расскажет.
— Взгляните, Феликс Эдмундович, в книжке среди других попадаются такие записи: «Виктор Иванович — 452 руб. 73 коп.», «Владимир Павлович — 435 руб. 53 коп.», и другие в том же духе. Не то Алферов им должен, не то они ему должны. Странным мне показались эти кредитные операции, да и фамилий почему-то нет, на код похоже.
Тут Фомин приостановился, осмотрел всех и выложил свой «фокус».
— Для проверки я взял да отбросил все рубли и копейки и попросил телефонистку соединить меня с номером 4-52-73. Отзывается Виктор Иванович, прошу его срочно приехать к Алексею Даниловичу. Приехал. Остальных решили пока не трогать.
Феликс Эдмундович внимательно рассмотрел маленький листок тонкой бумаги, на котором мелкими буквами были написаны фамилии и инициалы, увидел среди них несколько уже знакомых ему по материалам ВЧК, полистал записную книжку, и лицо его просияло:
— Теперь они все в наших руках!
Содержание шкатулки, найденной у Щепкина, тоже представляло большой интерес. Там были письма, полученные от членов «Национального центра» Н. И. Астрова, В. Степанова и князя Долгорукова, состоявших при штабе Деникина, и ответные письма Щепкина, касающиеся состояния организации и планов заговорщиков в Москве. Найденные в шкатулке свежие сведения о составе, дислокации, вооружении Красной Армии и стратегических планах советского командования, подготовленные к отправке в штаб Деникина, Дзержинский распорядился направить на заключение в Реввоенсовет.
Вскоре пришел ответ. В своем заключении член Реввоенсовета республики Сергей Иванович Гусев подтвердил большую точность сведений, собранных белогвардейскими шпионами. Сведения о состоянии артиллерии Южного фронта расходились со сводкой, имевшейся в Реввоенсовете, всего на четыре орудия да немного не совпадали по калибрам. Но еще «неизвестно, чьи сведения ближе к истине», писал Гусев, официальные советские или шпионские.
Сергей Иванович Гусев, работавший вместе с Дзержинским в Московском комитете обороны, не ограничился направлением в Особый отдел ВЧК официального заключения. Он поздравил Феликса Эдмундовича с крупной победой.
— Трудно себе представить все ужасные последствия, — говорил он, — если бы эти сведения попали к Деникину!
Аресты и материалы, изъятые у членов «Национального центра», повели к раскрытию связанной с ним крупной военной контрреволюционной организации — «Штаба добровольческой армии Московского района». Члены военной организации «Национального центра» работали на руководящих постах во Всероссийском Главном штабе Красной Армии и во многих военных учреждениях и школах.
Кроме снабжения Деникина шпионскими сведениями, заговорщики ставили своей целью поднять восстание и открыть фронт Деникину.
— Они надеялись захватить Москву хотя бы на несколько часов, завладеть радио и телеграфом, оповестить фронты о падении Советской власти и вызвать, таким образом, панику и разложение в армии, — докладывал Дзержинский Московской городской конференции РКП(б) 24 сентября 1919 года.
— Они предполагали начать выступления в Вешняках, Волоколамске и Кунцеве, отвлечь туда силы, а затем уже поднять восстание в самом городе… Они были настолько уверены в победе, что заготовили даже целый ряд воззваний и приказов…
Указав далее на недочеты в работе советского аппарата, выявленные следствием, Феликс Эдмундович закончил доклад словами:
— Успешность нашей борьбы с заговорами возможна, если все намеченные меры встретят поддержку со стороны каждого партийного товарища в повседневной жизни.
Конференция подтвердила все постановления Комитета обороны и одобрила его политику. «Вместе с тем, — говорилось в резолюции, — конференция приветствует ВЧК за ее энергичную деятельность в деле уничтожения контрреволюционных гнезд в сердце революции».
Веселый и оживленный вернулся Дзержинский с конференции. Рассказал товарищам о новой высокой оценке деятельности ВЧК. Радовало и письмо с фронта, полученное от Жилина. Иван Яковлевич писал о том, что разгром белогвардейцев в Москве в момент, когда деникинцы ведут наступление на Орел и Воронеж, нашел живой отклик на фронте: прекратились панические разговоры о предательстве в штабах, те из военспецов, которые чуть ли не в открытую занимались саботажем, опустили хвосты, стараются изо всех сил, доказывая свою лояльность; политработники используют газетные сообщения о ликвидированных ВЧК заговорах для поднятия боевого духа и дисциплины в войсках.
Жилину особенно понравилось одно место в опубликованном в газетах обращении ВЧК «Ко всем гражданам Советской России»: «Рабочие! Посмотрите на этих людей! Кто собрался вас продать и предать? Тут и кадетские домовладельцы, и «благородные» педагоги со шпионским клеймом на лбу, офицеры и генералы, инженеры и бывшие князья, бароны и захудалые правые меньшевики. Князь Андронников, друг Распутина и Николая, обвинявшийся в германском шпионаже, кадет Щепкин, председатель «Национального центра», генерал Махов, барон Штремберг и меньшевик Розанов, попавший в засаду на квартире истинно русского шпиона Вильгельма Штейнингера, — все смешалось в отвратительную кучу разбойников, шпионов, предателей, продажных слуг английского банка…»
«Узнаю твою руку, дорогой Феликс Эдмундович. Это ведь прямо поэма в прозе, а ты еще в Нолинске слыл поэтом» — так Иван Яковлевич заканчивал свое письмо.
Огромной силы взрыв разрушил особняк графини Уваровой в Леонтьевском переулке, где помещался Московский комитет Российской Коммунистической партии. Бомба была брошена прямо в зал заседаний, где в тот момент проходило собрание партийного актива, лекторов и агитаторов.
Дзержинский с группой чекистов прибыл к месту взрыва одним из первых. Пожарные уже тушили пламя. Поднятая по тревоге дежурная часть батальона ВЧК устанавливала оцепление, оттесняла толпу зевак.
Феликс Эдмундович обошел здание. Фасад со стороны Леонтьевского пострадал сравнительно мало, но зато от половины дома, выходившей на Чернышевский переулок, почти ничего не осталось. В полу зала заседаний зияла огромная брешь, две толстые балки переломаны, железная крыша сорвана и отброшена в сад, туда же вывалилась вся задняя стена дома.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
