— Ой, — заволновалась Лау Линь, взглянув на мои часы, — уже опаздываю!
— Солнышко, — взмолился я, — не убегай. Представь меня хотя бы! Объясни им, пожалуйста, что это крайне важно для нашей работы.
Девушка кивает и, минуя молотобойца, подходит к маленькому седенькому вьетнамцу, что-то сосредоточенно опиливающему на слесарном верстаке. Судя по тому, что тот тут же отложил напильник и с интересом взглянул в мою сторону, Лау Линь достаточно образно и доходчиво все расписала. Я направился к нему, и он, торопливо вытирая руки о засаленный фартук, подбежал здороваться. Раскланявшись с ним, я вытащил помятые обломки генератора.
— Санья, — осторожно коснулась моего локтя девушка, — я побежала. Можно?
— Конечно, конечно, — с благодарностью пожимаю ее ладонь, — подарок за мной.
Девушка убежала, а я с удовлетворением отметил про себя, что она не отстранилась, как накануне, а вполне доверчиво позволила себя обнять. Далее началось то, что я в дальнейшем вспоминал просто с зубовным скрежетом. Не считая самого мастера, меня обступили еще трое подмастерьев, и все вместе принялись озабоченно щебетать, поминутно тыча пальцами в обломки. Они, видимо, ждали от меня дополнительных инструкций и объяснений, но, кроме того, чтобы пожимать плечами и разводить руками, я никак не мог им помочь. Поняв, что от разговоров проку не будет, один из них сбегал в соседнее помещение и вскоре вернулся оттуда с листом толстой ватманской бумаги и огрызком карандаша.
— Нарисовать? — на всякий случай переспросил я.
Мои слушатели дружно закивали головами. Это было гораздо удобнее. Рисование было моим любимым занятием еще с той поры, как мне пришлось в трехлетнем возрасте попасть на больничную койку и провести на ней долгих три года. Набросав корпус генератора, отходящие от него провода и горящую лампочку, я взялся изображать топливную систему в разрезе. Нарисовал бачок для солярки, приемник форсунки, воздуховод, я обвел все это кружком и пальцем указал на принесенные обломки.
— Восстановить, — повторил я несколько раз по-русски, по-английски и по-французски, благо произношение было примерно схожим.
Подмастерья понимающе хлопнули в ладоши, и работа закипела. Поскольку отлучиться я никуда не мог, то поневоле начал принимать живейшее участие в ремонтных работах. Спасибо школьным урокам труда, мне не пришлось сильно краснеть за свои способности сделать что-то руками. Мы дружно пилили листы какого-то подозрительного метала, резали его, паяли и выгибали. В ход пошли и совершенно не относящиеся к делу предметы, как я понял, снятые с обломков вражеской техники, так и совершенно непонятные предметы.
Настало время обеда, но поскольку работа у нас была в самом разгаре, то я только напился зеленого чая из термоса. Через полчаса пришла седенькая, согнутая ревматизмом женщина и принесла работягам обед. За стол всех позвал старый мастер. И должен отметить, что до его команды никто даже и головы от тисков не поднимал. Пригласили и меня. Но, взглянув на размер предлагаемых порций, я гордо отказался, показав ребром ладони, что сыт просто по горло. Полагая, что своим присутствием я буду смущать обедающих, я вышел на улицу, считая, что надолго их скудная трапеза не затянется. И действительно, не успел я погулять около кузницы и десяти минут, как подмастерья, утирая губы рукавами, вернулись к верстаку. Часа через два после этого все оборудование было так или иначе восстановлено, и результат всеобщих усилий был торжественно погружен обратно в мешок. Настала пора расплачиваться. Я вынул донги, оставшиеся у меня после вчерашнего загульного вечера, и протянул их главному мастеру. Я-то считал, что если что-то в топливной арматуре и не сработает, то можно будет вновь вернуться за доработкой. Как-никак, если заплачено, то отказаться ему от своей работы будет трудно. Но тут мастера, в свою очередь, проявили должную твердость, всячески отпихивая предлагаемые мной купюры. Делать было нечего. Мысленно пообещав потом подарить им что-то полезное для работы или съедобное, я со всех ног помчался в расположение нашей группы.
— Ну, как, — бросился мне навстречу Федор, — удалось хоть что-то сделать?
— Кое-что, — неопределенно пробормотал я, вытряхивая из мешка результат многочасовых усилий.
— Во, хреновина какая! — захохотал подошедший Щербаков. — Получилось похоже на маленький самогонный аппаратик… Слушай, Саня, а вы там его по этому направлению, случаем, не испытывали?
— Отстань, — отмахнулся я от него. — Позови лучше Басюру. Пусть несет свои ключи и прикручивает на место то, что получилось. Главное не внешний вид, а чтоб работало.
Вдвоем с Иваном мы корпели над генератором еще минут сорок, после чего поднялись с пола весьма довольные собой.
— Помогайте, парни, — обратился я к заскучавшим сотоварищам. — Не здесь же его запускать, на улицу надо вытащить.
Самое интересное, что даже помятый генератор завелся у нас буквально со второй попытки. Сами понимаете, радости нашей не было предела. Поскольку приближался урочный час радиообмена с полком, то обретение электричества позволяло объяснить вышестоящему командованию, почему был пропущен дневной сеанс и отчего за прошедшие сутки не было перехвачено ни одного вражеского сообщения.
Пока Преснухин на пару с Камо зашифровывали послание, мы со Щербаковым вышли на улицу.
— На, — он протягивает мне полпачки сигарет. — Небось не обедал сегодня?
Я отрицательно машу головой и закуриваю (хотя в принципе не люблю это вредное занятие).
— Вообще-то в мастерской, — сплевываю я прилипшие к языку крошки табака, — меня хотели подкормить, да только я отказался.
— Чего так?
— Да ты понимаешь, им там и так было мало, а тут еще я со своим аппетитом. Неудобно было.
— Ну и зря, — бросил Анатолий окурок, — хоть и малость какую съесть, а все животу приятно. Но ничего, — хлопнул он меня по плечу, — не пропадем. Я тут капусты и яблок натырил в разрушенной лавке, вечером нажарим. Например, с тушенкой. Я знаю, что у Федьки еще банки три есть. Нажремся от пуза!
Тем временем работа шла уже полным ходом. Напряженно гудел трансформатор передатчика. Камо отбарабанивал непрерывную дробь из «точек» и «тире», а Федор по очереди выставлял перед ним листочки с шифровками. Они действовали столь слаженно, напоминая заслуженного пианиста за роялем и его ассистента.
Щелк! Передатчик наконец-то выключен, и Камо, выхватив из-за уха карандаш, застывает в ожидании ответной телеграммы. Со стороны может показаться, что он смотрит в потолок. В данную минуту он даже и не смотрит, поскольку все его «стукаческое» естество словно бы сконцентрировалось у наушников. Замигала контрольная лампочка, и его рука словно сама собой принялась выписывать колонки цифр. Теперь уже дело за Федором. Пододвинув к себе журнал декодировки, он лихорадочно переводит послание на человеческий язык.
— РТМ для ССР, — читаю я, заглядывая ему через плечо. — Уточните потери от сегодняшнего налета. Нуждаетесь ли в пополнении людьми или техникой? Возможно ли возобновление боевой работы с завтрашнего дня?
Камо вопросительно смотрит на Преснухина:
— Как отвечать будем, кацо?
— Передавай, — утвердительно двигает тот своим длинным носом. — «ССР для РТМ. Потерь в личном составе не имеем. Технически способны принимать только два телеграфных направления, или одно голосовое и одно телеграфное. По расходным материалам имеем запас на три неполных дня. Подпись — Преснухин».
Снова пауза. Долгая, непонятная.
«РТМ для ССР, — наконец отвечает полк. — Срочно позовите к приемнику к-на Воронина».
«Воронина и Стулова нет в расположении «точки», — тут же отстукивает Камо. — Обязанности командира исполняет сержант Преснухин».
«Где пребывают офицеры?» — грозно вопрошает Камчатка.
«Убыли в Ханой, для поисков пригодного для передвижения транспорта, запасных частей и комплекта боеприпасов, — подробно отвечает Федор, — поскольку мы имеем сильный некомплект радиоаппаратуры и средств самообороны. Также я вынужден сообщить, что обе наши машины выведены из строя авиацией противника».
Надо полагать, это он передал совершенно напрасно. Видимо, наш капитан никогда не сообщал вышестоящему начальству о том, в каких переделках мы постоянно пребываем. Приемник наш будто взрывается. «Срочно сообщите ваше местоположение и вероятное время возвращения Воронина и Стулова!» — отстукивает оператор с ПЦ. Мы дружно пожимаем плечами в ответ на такую просьбу. Разумеется, капитан однажды упоминал, в какой именно город мы приехали, но поскольку название было мудрено для русского уха, то запомнить его оказалось практически невозможно. Что же касается возвращения офицеров, то тут еще больше неизвестного. Название города, на худой конец, можно у кого-нибудь спросить, а у кого узнать время возвращения?
