Радде Ромул показал, как попасть в потайные ходы, довел до ближайшей еще более тайной комнаты, в которой в стазисе хранилось древнее оружие, и велел в случае чего прятаться именно там. Попутно напомнил, что если увидит его, следом не нужно идти ни в коем случае, и вообще не надо выдавать своего присутствия. Потому что все очень серьезно, а Раддой Ромул дорожил.
Услышав последнее заявление, сказанное вскользь и очень обеспокоено, девушка заглянула в лицо императору и почему-то покачала головой. Но спрашивать ничего не стала, мужчине явно было не до выяснений и расспросов.
На четвертый день Ромул поймал себя на том, что ему надоело ждать нападения и очень хочется как-то ускорить процесс. Там ведь бунт подготавливают, а что если его подтолкнуть. Взять, например и увеличить налоги втрое. О чем торжественно объявить на площади.
— На этой площади тебя камнями и забросают, — уверенно сказал Мален.
— А если глашатая послать? — уныло спросил Ромул.
— Его тебе не жалко? — вопросом на вопрос ответил Мален.
Глашатая Ромулу было жалко. Но вместе с тем, во дворце была куча людей, которых жалко не было ни капельки. От некоторых вообще хотелось избавиться немедленно, причем, каким-то изуверским способом.
— А собственно, позволить им начать действовать, когда они собирались, означает, дать им достаточно времени на подготовку, — задумчиво сказал тихо сидевший в уголочке глава службы контроля и защиты. — А учитывая, что слухи чем дальше, тем более страшными подробностями обрастают и уже даже два пророка появилось, утверждающих, что грядет конец света… В общем, мне кажется, новость об увеличении налогов будет достаточным толчком. И мы будем готовы, уберем от ворот и защиты всех неблагонадежных людей. Главное выбрать, кого послать на площадь с новостями. Многие слишком осторожны, а прочитав указ, предпочтут сбежать.
— Я сделаю так, чтобы не сбежали, — тоном легкомысленной девочки пообещала Ларама.
И участь одного из надоедливых советников, пытавшихся то подлить Ромулу подозрительное зелье, то подойти поближе с не менее подозрительным амулетом, а то и вовсе по-простому убедить, что император слишком юн для самостоятельных решений, была определена.
Для советника Милана бол-Пахью день начался странно. Ему приснилась прекрасная женщина, черноволосая, белокожая и такая страстная, что буквально эту страсть излучала. Она обхватила голову Милана ладонями и заглянула в глаза, шепча что-то очень приятное, хоть и непонятное. Потом она гладила мужчину по спине, рукам и щекам. Говорила о том, как он хорош. И, наверное, это был бы лучший в жизни Милана сон, если бы на самом интересном месте кто-то не стал требовательно стучать в дверь.
Милан выругался и попытался опять уснуть, накрыв голову одеялом. Но дверь кто-то нагло открыл и стал советника тормошить. За что был обруган, но тормошить не перестал. И сон с прекрасной и страстной женщиной окончательно растаял, знатно подпортив советнику настроение.
Милан обругал служанку, посмевшую его будить. Потом обругал императора, которому столь срочно понадобился, и запропастившегося камердинера. И в кабинет к Ромулу советник шел, пыхтя от злости и призывая на голову императора всяческие несчастья. А на пороге замер, приоткрыв рот. Потому что за спиной сидящего в кресле юнца стояла та самая страстная и прекрасная женщина. Правда, она была полупрозрачная, но советника это не смутило, потому что смотрела она точно как во сне. И пока император что-то там говорил, а потом всучал свернутую в трубку бумагу с тяжелой сургучной печатью на ленте, Милан не отрывал взгляда от женщины и пытался понять, что она говорит.
Ему казалось, что она просила о помощи. И утверждала, что Милан обязательно сможет ей помочь, только он один. Потому что только ему император вручил столь важный документ, точную копию того, за который она была наказана. Она такой потеряла, когда-то давно и была проклята. И кто-то что-то важное не услышал. И пока не услышит, никто и ничто не сможет ее освободить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Советник это знал.
И за бумагу схватился, как утопающий за соломинку, не отрывая взгляда от женщины, плененной проклятьем одного из императоров.
А потом послушно пошел следом за стражниками в парадной форме. И не обратил внимания на тех, кто шел следом.
Стражники довели мечтательного советника до Базарной площади, помогли взобраться на помост, вручили амулет, усиливающий голос и быстренько, весьма подозрительно сбежали. Но Милан не обратил на это внимания. Он мечтал. О прекраснейшей, пылающей страстью женщине. Он даже о бумаге в своих руках вспомнил не сразу, так и стоял на помосте, привлекая к себе нездоровое внимание.
— Поспеши, — прошелестел женский голос у самого уха, и советник словно ожил.
Он стал судорожно разматывать ленту, не сразу сообразив разломать мешавшую сургучную нашлепку. Развернул бумагу и начал торжественно, с подвыванием, как какое-то древнее заклинание, читать, что там написано.
И сначала он даже не вникал, что говорит. Он почти до самого конца документа не вникал, слова для него не имели ни малейшего значения. Зато они имели значение для людей на площади.
Народ, услышав указ о новых налогах на нужды борьбы с демонами, сначала недовольно загудел. Потом стали слышаться первые недовольные выкрики. А потом, прямо в лоб мечтательному советнику, прилетел гнилой овощ и красиво растекся по лицу.
Овощ Милана бол-Пахью несколько отрезвил, и он стал удивленно оглядываться. Потом увидел в своих руках бумагу, прочитал, что там написано и побледнел. Образ прекрасной женщины стал таять, как утренний туман. И был окончательно сметен очередным овощем.
Советник огляделся, сообразил, где находится и не придумал ничего лучше, чем громко и нецензурно удивиться столь неподходящим для него компании и месту.
В ответ получил еще парочкой овощей в лицо и множеством в корпус, и, наконец, сообразил, что пора бежать. Чем и попытался заняться, пометавшись немного по помосту, а потом со страшным воплем и проклятьями бросившись прямо в толпу. Прыжком. С помоста.
Продавцы, да и покупатели оказались не из пугливых, а может, не расслышали, что он там обещал, но какие-то проклятья их не заинтересовали и советника сначала уронили на землю, а потом еще и потоптались. Милан кое-как сумел встать и попытался сбежать. И, возможно, даже бы сбежал, если бы не вспомнил об императоре и с чего-то, сам не понимая с чего, не стал обещать его кары любому, кто помешает советнику гордо уйти с площади. За это он и получил по голове и в дальнейших событиях не участвовал. А потом и вовсе пропал, да так и не был найден.
Впрочем, его особо и не искали. Не до того было.
Слухи о новом указе распространились по городу, как пожар. По пути распространения они обрастали все новыми подробностями, а сам налог все увеличивался, и ближе к обеду за этот налог можно было купить небольшое поместье, а к вечеру и вовсе половину города.
Народ боялся, возмущался и обещал всякое. Причем не только императору и королю Золотых Туманов, но и советникам, потому что, как оказалось, Милана кто-то там узнал. Или не узнал, а подсказал кто-то.
К вечеру народ не успокоился, а подогревшись выпивкой в разнообразных заведениях и немного подискутировав на улицах и площадях, решительно двинулся к дворцовому комплексу, задавать интересующие вопросы самому императору. И эту идею народу точно подали какие-то ушлые молодчики. Но вовсе не те, которые должны были. И зельями никто воспользоваться не успел. А те, кто их скупал, вообще некоторое время не могли решить, что теперь делать. А когда решили и отправили своего посланца, не сообразили, что следует закрыться и никого не впускать. Ну, или хотя бы разойтись, а не дожидаться результата под вино и игру в карты. Так что явление стражи и каких-то непонятных молодчиков стало для них большим сюрпризом. Впрочем, как и то, что люди, грохотавшие по воротам самодельным тараном и требовавшие императора, выслушав речь вышедшего к ним со-Яруна, вдруг возьмут и печально разбредутся, с таким видом, словно вообще не понимают, где находятся и как тут оказались.
