В свои молодые годы Джефф Уэгон заслужил свое прозвище «Вагон» тем, что покорял «вагонным» способом всех начинающих киноактрис, будущих звезд экрана, которые появлялись в центре, в этой студии тройки. Метод этот был весьма успешным. Если они соглашались на условия, то получали роли девушек в фильмах — буфетчиц, секретарш. Если они вели себя не по установленным для них правилам, то им давали достаточно работы, чтобы они могли прожить год. Но когда он стал заниматься боевиками, то такой порядок работы стал уже невозможным. При бюджете на постановку в три миллиона долларов не очень-то разбежишься и не будешь раздавать роли направо и налево за здорово живешь. И он начал другую практику, заставляя их играть ни за что, за одни лишь словесные обещания с его стороны помочь им, без всяких контрактов. Некоторые из них были талантливыми киноактрисами и, действительно, поскольку он имел влияние, получали неплохие роли в боевиках. Несколько из них стали кинозвездами. Они часто были благодарны ему за то, что он устроил для них. В этой эмпиде Джефф Уэгон был их последней надеждой.
Но в один прекрасный день из северных дождливых лесов Орегона прибыла неотразимая восемнадцатилетняя красавица. У нее было все для успеха. Прекрасное лицо, прекрасная фигура, необузданный темперамент, даже талант. Но кинокамера отказывалась воспринимать все это, как нужно. В этом идиотском колдовском мире кино ее достоинства не срабатывали.
Она была, кроме того, немного сумасшедшей. Она выросла в лесах Орегона, охотилась и валила лес, не уступая ни в чем мужчинам. Она умела снимать шкуру с оленя и биться с медведем гризли. Как-то она покорилась Джеффу Уэгону, очень неохотно, после одного очень откровенного разговора с ним. Она приехала из тех мест, где люди были честными и прямыми и не умели хитрить, и она ожидала, что Уэгон сдержит свое слово и устроит ей роль. Когда этого не произошло, она пошла в постель с Джеффом Уэгоном, припрятав на себе нож для снятия шкуры с оленя и в решающий момент вонзила его в одно из яиц.
Особых последствий это не имело. Она всего лишь отщипнула его левое яйцо, и все согласились с тем, что небольшой чик для него, с его большими яйцами, никакого вреда не доставит. Сам же Джефф Уэгон постарался замять этот случай и дело затевать не стал. Однако история получила огласку. Девушку отправили обратно домой в Орегон, дав ей достаточно денег на бревенчатую хижину и новое ружье для охоты на оленей. А Джефф Уэгон получил свой урок, который усвоил. Он прекратил обольщать начинающих киноактрис и посвятил себя другому виду деятельности — обольщению писателей и изъятию у них их идей. То и другое было более прибыльным и менее опасным. Писатели были потрусливее и поглупее.
Итак, он обольщал писателей, приглашая их на дорогие обеды. Дразня их работой. Всего-то и требовалось переделать сценарий, уже готовый, за несколько тысяч долларов. И как бы между прочим, за дружеской беседой, заставляя их откровенничать о своих планах, рассказывать о своих идеях, задумках на предмет будущих повестей или сценариев. А потом он крал у них услышанные идеи, перенося их на другой антураж, в иную среду, изменяя характеры, но всегда сохраняя главную идею нетронутой. Ему доставляло удовольствие, выжав их, ничего не дать им. И поскольку писатели обычно не очень были догадливы на предмет ценности их идей, то никогда не протестовали.
Джеффа Уэгона раскусили агенты этих писателей. Они-то и запретили своим клиентам-писателям принимать его приглашения отобедать с ним. Однако было еще много неопытных молодых писателей, которые приезжали в Голливуд со всей страны. Все в надежде хоть как-то войти в ту дверь, которая сделает их богатыми и знаменитыми. С ними прямо-таки гениально справлялся Джефф Уэгон, который умел показать им, как дверь приоткрывается, достаточно для того, чтобы всунуть туда ногу в надежде потом войти в нее, но и достаточно мало, чтобы позволить Уэгону прикрыть ее, прижав пальцы ног попавшихся, да так, что они чернели и синели.
Однажды, когда я был в Вегасе, я сказал Калли, что он и Уэгон надувают свои жертвы одним и тем же методом. Однако Калли с этим не согласился.
— Послушай, — сказал Калли, — я и Уэгон охотимся за вашими деньгами, это верно. Но Голливуд берет вас за яйца. Он не знал, что центр, эта студия троицы, уже купил одно из самых больших казино в Лас-Вегасе.
История с Моузесом Уортбергом иная. В один из моих первых приездов в Голливуд я посетил студию троицы, чтобы засвидетельствовать свое почтение.
На минутку я встретился с Моузесом Уортбергом. И я сразу же понял, что это за человек. У него был такой акулий взгляд, который я встречал у высших военных чинов, владельцев казино, очень красивых и очень богатых женщин и боссов мафии. В их взглядах был стальной холод власти, леденящий кровь и мозг, говорящий о полном отсутствии во всех фибрах их организма какого-либо сострадания или жалости к кому бы то ни было. Это были люди, вся деятельность которых была посвящена одной наркотически действующей власти, которая уже достигнута и осуществляется длительное время. Моузес Уортберг осуществлял эту власть так, пожалуй, как никто не мог бы этого сделать.
В тот вечер, когда я сказал Дженел, что был в центре и видел Уортберга, она сказала, как бы между прочим:
— Старину Моузеса? Я знаю Моузеса. — Она с вызовом взглянула на меня, и я заглотил крючок.
— Хорошо, расскажи, откуда ты его знаешь.
Она встала с постели, чтобы показать все в лицах, как в театре.
— Я жила здесь, в городке, уже около двух лет и никак не могла никуда устроиться, и вдруг меня приглашают на обед, туда, где заправляют всем, и, подобно хорошей начинающей будущей звезде, я бросилась разузнавать. Там было около дюжины таких же девушек, как я. Все искали себе место, все красивые, все надеявшиеся, что какой-нибудь именитый постановщик заметит наш талант. Ну ладно, я была счастлива, мне повезло. Моузес Уортберг подошел ко мне и был само очарование.
Не знаю, какие люди могут говорить все эти гадости про него. Помню, на минутку подошла его жена и попыталась увести его, но он не обратил на нее никакого внимания. Он продолжал разговаривать со мной, а я была в то время в полном расцвете моей южной красоты и, что вполне логично после такой беседы, в конце вечера я получила приглашение от Моузеса Уортберга на обед у него на следующий вечер. Утром я обзвонила всех моих подруг и сообщила им об этом. Они поздравили меня и сказали мне, чтобы я сразу же предприняла все, чтобы покорить его, но я сказала, что, конечно же, я этого делать не буду, сразу же, и к тому же я думала, он будет больше меня уважать, если я буду держать его в некотором отдалении от себя.
— Это хороший метод, — сказал я.
— Я знаю, — сказала она. — Он годится для тебя, но и в том случае я чувствовала, что действовать нужно именно так. Я никогда не соглашалась разделять постель с человеком, если он мне действительно не нравится, и никогда такого не было ради того, чтобы он что-либо сделал для меня. Я сказала об этом подругам, и они сказали мне, что я сумасшедшая. Ибо если Моузес Уортберг в самом деле влюбился в меня, или я ему понравилась, то я, считай, почти звезда.
На несколько минут она прервала свой рассказ и устроила театральное представление-пантомиму-беседу мнимой добродетели с честной греховодницей.
— Ну и что же дальше? — спросил я.
Дженел выпрямилась по стойке смирно, театрально откинув голову назад.
— Сегодня в пять часов дня я приняла самое важное решение в своей жизни. Я решила покорить мужчину, с которым не знала, как поступить. Я думала, что я такая молодец и была в восторге, что, наконец, приняла то решение, которое принял бы мужчина.
На мгновение она вышла из своей роли.
— Не так ли поступают мужчины? — мило сказала она. — Если они делают бизнес, то должны отдать что-нибудь, они унижают себя. Не это ли есть бизнес?
Я сказал:
— Пожалуй, это так.
Она сказала:
— Тебе не приходилось ли так делать?
Я сказал:
— Нет.
— Тебе никогда не приходилось делать ничего подобного, чтобы обеспечить публикацию твоих книг, чтобы умаслить твоего агента или критика?
Я сказал:
— Нет.
— У тебя хорошее мнение о себе, не так ли? — сказала Дженел. — Я имела дело с женатыми мужчинами, и заметила, что они все хотят, чтобы на них была надета белая ковбойская шляпа.
— Что это значит?
— Они хотят выглядеть честными по отношению к своим женам и подругам. Именно такое впечатление они хотят произвести, и ты не должен осуждать их ни за что, да и ты делаешь то же.
Я подумал минуту над ее словами. Мне было ясно, что она имеет в виду.
— Хорошо, — сказал я. — Так что же дальше?
— Что же дальше? — сказала Дженел. — Ты говоришь, что любишь меня, но возвращаешься к жене. Ни один женатый человек не должен говорить другой женщине, что любит ее, если только не хочет оставить свою жену.
