Он произнес имена Беллы, Майры, Гилберта так, словно это было для него привычным делом, — такая интимность с Грифитсами неизменно производила на Роберту сильное впечатление.
— А ты не мог уйти пораньше и зайти ко мне?
— Не мог. Мне надо было дождаться их, чтобы вернуться всем вместе. А ты разве не хочешь взглянуть на мой подарок? — прибавил он, стараясь отвлечь ее от мыслей о вчерашнем: он знал как ей мучительно думать о том, что он оставил ее одну.
Она стала развязывать ленту, которой была завязана коробка, но все время неотрывно думала о том, что еще мог таить в себе вчерашний вечер. Какие девушки, кроме Беллы и Майры, были на танцах у Стил? Может быть, Клайд в последнее время увлекся какой-нибудь другой девушкой и встретился там с нею? Раньше он часто упоминал о Сондре Финчли, Бертине Крэнстон и Джил Трамбал. Может быть, и они были там вчера?
— А кто был там, кроме твоих двоюродных сестер? — спросила она вдруг.
— О, масса народа, ты их не знаешь. Там съехались двадцать или тридцать человек из разных мест.
— А из Ликурга, кроме твоих сестер, был кто-нибудь? — настаивала она.
— Всего несколько человек. Мы захватили с собой Джил Трамбал и ее сестру. Это Белла придумала. Арабелла Старк и Перли Хайнс были уже там, когда мы приехали.
Клайд не упомянул ни о Сондре, ни о других, кто его больше всех интересовал. Но в том, как он сказал это, в тоне его голоса и в блеске глаз было что-то странное, и его ответ не удовлетворил Роберту. Она очень встревожилась, но чувствовала, что сейчас неблагоразумно надоедать Клайду дальнейшими расспросами. Как бы он не рассердился. В конце концов в ее глазах он всегда был связан с этим миром. Она не хотела, чтобы он заподозрил, будто она старается получить какие-то права на него, хотя таково и было ее тайное желание.
— А мне так хотелось вчера побыть с тобою и отдать тебе подарки, сказала она, стараясь прогнать мрачные мысли и вызвать сочувствие Клайда.
Он услышал печаль в ее голосе — прежде это всегда смягчало его, но теперь он не мог и не хотел поддаваться.
— Но ты же знаешь, Берта, как было дело, — возразил он почти вызывающе. — Я ведь объяснил тебе.
— Да, знаю, — грустно сказала она, пытаясь скрыть овладевшее ею уныние.
Она развернула бумагу и открыла крышку коробки. Увидев туалетный прибор, она слегка повеселела: никогда еще у нее не было таких дорогих и изящных вещей.
— Ах, как красиво! — воскликнула она с невольным интересом. — Я ничего подобного не ожидала! Рядом с этим мои маленькие подарки ничего не стоят.
Она пошла достать их. Но Клайд видел, что даже его замечательный подарок не может рассеять уныние Роберты, вызванное его равнодушием. Его неизменная любовь была бы для нее несравнимо дороже всех подарков.
— Нравится? — спросил он, наперекор всему горячо надеясь, что подарок отвлечет ее от грустных мыслей.
— Конечно, милый, — ответила Роберта, с интересом рассматривая прибор. — Мои подарки куда скромнее, — прибавила она печально, подавленная крушением всех своих планов, — но они пригодятся тебе, и они всегда будут с тобой, у твоего сердца, это для меня главное.
Она протянула ему коробочку с металлическим вечным карандашом и самопишущей ручкой; она выбрала их, думая, что они пригодятся Клайду в его работе на фабрике. Будь все это две недели назад, он горячо обнял бы ее и постарался бы утешить в том горе, которое ей причинил. Но теперь он только стоял и думал, как бы успокоить ее, не показавшись при этом слишком холодным, но и не проявляя обычной нежности. И он поспешил выразить бурный, но неискренний восторг по поводу ее подарка:
— О, вот это великолепно, дорогая! Именно это мне и нужно! Ты просто не могла придумать ничего удачнее! Я теперь всегда буду ими пользоваться.
Он сделал вид, что с величайшим удовольствием рассматривает карандаш и ручку, затем укрепил их в боковом кармане. И видя, как она стоит перед ним, печальная и задумчивая, — воплощение всего, что было так соблазнительно в их прежних отношениях, — он обнял ее и поцеловал. Вне всякого сомнения, она очень мила! И когда она охватила его шею руками и горько расплакалась, он прижал ее к себе и сказал, что ей незачем огорчаться: в среду она вернется, и все пойдет по-старому. И в то же время он подумал, что это неправда… а как это странно, — ведь всего какой-нибудь месяц назад он горячо любил Роберту… Удивительно, как быстро захватила его другая девушка! И все же это так. Роберта, наверно, думает, что он любит ее по-прежнему, но любви уже нет и никогда не будет. И поэтому он искренне жалел Роберту.
Что-то странное было в его поведении в эту минуту. Роберта почувствовала это, слушая его слова и ощущая его ласки: им не хватало искренности. Он был слишком беспокоен, поцелуи его слишком равнодушны, в голосе не слышалось подлинной нежности. Вдобавок он в следующую же минуту постарался высвободиться из ее объятий и, взглянув на часы, сказал:
— Однако мне пора, дорогая. Уже без двадцати три, а совещание назначено в три. Я бы очень хотел проводить тебя, но что делать — увидимся, когда вернешься.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и на этот раз Роберта окончательно поняла, что его чувство к ней изменилось, охладело. Он ласков, добр, но мысли его далеко… Она постаралась собрать все свои силы, призвала на помощь все свое самолюбие — это отчасти удалось ей — и сказала довольно холодно и решительно:
— Ну что ж, я не хочу, чтобы ты опаздывал, Клайд. Иди скорее. Но я не собираюсь задерживаться дома надолго. Как ты думаешь, если я вернусь рано в первый день праздника, ты сможешь прийти ко мне вечером? Я не хочу опаздывать в среду на работу.
— Разумеется, дорогая, я зайду, — сказал он весело и даже искренне, считая, что он никуда не приглашен на тот вечер, и радуясь возможности ускользнуть от нее сейчас. — Когда ты рассчитываешь вернуться?
Она предполагала быть дома к восьми, и Клайд решил, что на этот раз, во всяком случае, сможет ее навестить. Он снова вынул часы.
— А теперь мне все-таки пора, — сказал он и направился к двери.
Обеспокоенная, охваченная тревогой за будущее, Роберта подошла к нему, взяла его за отвороты пальто и, глядя ему в глаза, умоляюще и настойчиво сказала:
— Это верно, Клайд, ты придешь, как уговорились, на этот раз ты не отправишься еще куда-нибудь?
— Не беспокойся, — ответил он. — Ведь ты знаешь меня. А вчера я ничего не мог поделать, дорогая. Но во вторник я приду наверняка.
Он поцеловал ее и поспешил уйти, чувствуя, что, быть может, вел себя не совсем разумно, но не представляя себе, как же действовать иначе. Когда мужчина хочет порвать с девушкой, как он теперь, думал Клайд, следует быть тактичным и даже отчасти дипломатом. Он оказался не слишком искусен: вероятно, был какой-нибудь лучший способ… Но его мысли уже уносились к Сондре. Они вместе будут встречать Новый год в Скенэктеди, и тогда он сможет выяснить, так ли она заинтересована им, как казалось вчера.
Когда Клайд вышел, Роберта подошла к окну и устало и печально посмотрела ему вслед, думая о том, что ее ждет. Что, если он ее разлюбит? Она все ему отдала. От него, от его отношения к ней зависит ее будущее. Неужели она уже надоела ему и он больше не хочет ее видеть? Ужасно, если так! Что тогда делать? Зачем она отдалась ему, зачем так быстро и легко уступила его настояниям?
Она взглянула на голые, осыпанные снегом ветви деревьев и вздохнула… Праздники! Ехать домой в таком настроении… Притом Клайд занимает такое положение в здешнем обществе… Там столько блеска, столько развлечений, а что она может ему предложить?
Она печально покачала головой, взглянула на себя в зеркало, потом уложила свои вещи и подарки, которые везла родным, и вышла из дому.
29
После Ликурга, после общества Клайда, Бильц и его окрестности и фермы, похожие на грибы, произвели на Роберту гнетущее впечатление: все здесь слишком явственно говорило о нужде и лишениях, и потому бледнели чувства, естественные для человека, который вновь видит родные места.
Сойдя с поезда подле сумрачного ветхого здания, служившего вокзалом, Роберта увидела своего отца; он был в том же старом зимнем пальто, что служило ему уже десятки лет, и ожидал ее со старой, но еще крепкой бричкой, в которую была запряжена лошадь, такая же костлявая и изнуренная, как он сам. Отец всегда казался Роберте усталым и несчастным. Лицо его просветлело, когда он увидел свою любимицу Роберту, и он весело заговорил с ней; она забралась в бричку, села рядом с ним, и они пустились в путь; дорога, ведущая к ферме, была ухабистая, извилистая, грязная, хотя в это время превосходные автомобильные шоссе везде уже стали обычным явлением.
По пути Роберта отмечала каждый поворот, каждое дерево, каждую знакомую примету! Но мысли ее были печальны. Все кругом наводило уныние. Отец был хронически болен и не способен вести хозяйство, а младший брат Том и мать не умели и не могли помочь по-настоящему, и поэтому ферма, как и прежде, была для семьи тяжким бременем; много лет назад ее заложили за две тысячи долларов, и этот долг никак не удавалось выплатить. Труба с северной стороны по-прежнему нуждалась в починке, ступеньки еще больше осели, стены, заборы и надворные постройки были под стать остальному, хотя теперь все это и казалось несколько живописнее под снежным покровом зимы. Даже мебель была все та же — старый хлам с бору да с сосенки.
