В караульне сидел в худом колпаке и в позатасканном халате, некогда белом, какой-нибудь отставной прапорщик.
Богатые и знатные помещики ехали целым караваном; при том состоянии дорог, в каком они были в то время, при езде по ухабам, пескам и бревенчатой мостовой, поездка, например из Петербурга в Москву, выходила настоящим путешествием, затруднительным и тяжелым.
Знатный барин, трогаясь в путь, вперед отправлял поваров с целой походной кухней и провизией. С ним отправлялся дворецкий с винами, столовым бельем и серебром. Еще раньше отправлялся обойщик с коврами, занавесками, постелями и бельем. В городах доставали квартиру для ночлега или у знакомых, или у зажиточных купцов.
В деревнях выбирали почище избу и отделывали коврами и занавесками. Потом уже отправлялись господа, с шутами и кормилицами, с детьми и няньками, гувернерами и гувернантками, и ехали так дней 7 или 8 до Москвы. Как в екатерининское время, так и в павловское путешествовать без конвойных было небезопасно – тогда еще слухи не умолкали о разных Верещагиных, Рощиных, Дубровиных и других дорожных удальцах, которые шутить не любили.
В числе барской свиты в те времена непременно находились казаки и гусары из собственных дворовых людей, а также и из настоящих солдат, выпрошенных на слово в отпуск у разных начальников московских сводных батальонов. Вся такая стража прицепляла к себе разного рода оружие – сабли, шпаги, пищали, кинжалы.
Дорога была всюду несносная: то по выбитым деревянным бревенчатым мостовым, то по камням, ямам и пескам. Первое порядочное сообщение между Москвою и Петербургом основалось только в 1820 году.
В этом году князь Михаил Семенович Воронцов, долго живший за границей, составил компанию со своими друзьями на акциях в 75 000 руб. ассиг. и завел дилижансы, которые тогда назывались почтовыми колясками. В это же время казна стала прокладывать и шоссейную дорогу. Предприятие Воронцова встретило полное сочувствие публики, и 1 сентября 1820 года из Большой Морской, из отделения Конторы дилижансов, отправился первый такой поезд в Москву, состоявший из семи пассажиров разного звания, мужчин и женщин.
При этом отправлении присутствовали: министр почт князь А. Н. Голицын, К. Я. Булгаков и множество любопытных, которые смотрели на дилижансы, как на чудо. Немедленно после первого отправления подписались на второе восемь пассажиров, и число их беспрестанно умножалось. Даже знатные особы брали дилижансы. Ездить в них было в моде.
В первые десять лет между Москвою и Петербургом проехало в дилижансах 33 603 человека; во второе десятилетие, несмотря на соперничество многих возникших частных заведений, – до 50 000 человек. В третье десятилетие, когда уже открыты были отправления казенных почтовых карет и брик, число пассажиров стало уменьшаться.
В течение тридцати лет, с 1 сентября 1820 года по 1 сентября 1850 года, первоначальное в России заведение дилижансов собрало за места 3 810 534 руб. 22 коп. сер. После этого Общество передало акции, стоившие сначала каждая 1 000 руб. ассиг., за 600 руб. сер. за штуку своему управляющему Ф. Д Серапину.
Возвращаясь к загородным домам наших вельмож, стоявшим в XVIII столетии вблизи Девичьего поля, мы находим на углу Мало-Царицынской улицы дом князя Никиты Юрьевича Трубецкого, известного генерал-прокурора в царствование императрицы Елизаветы и не менее известного сановника, ненавидимого петербургскою чернью. Трубецкой был, по рассказам современников, человек непостоянный, подобострастный, коварный, жестоко обращавшийся с подсудимыми и собственноручно бивавший их. Жестокосердие его доходило до того, что он в Комиссии для суда над Остерманом и Минихом подал голос о колесовании и четвертовании их живыми. Он без вины гнал зятя своего, графа Головкина, и засудил его, в чем на смертном одре каялся вдове изгнанника. Трубецкой был судьей тоже канцлера графа Бестужева.
Когда он допрашивал лично фельдмаршала Миниха и однажды, укоряя его в большой трате людей при осаде Данцига, спросил: «Чем можешь ты в том оправдаться?» – «Продолжайте, – отвечал Миних, – читайте мне и другие вопросные пункты, я на все вдруг отвечу». По прочтении их он произнес свое оправдание с убедительным и сильным красноречием, ссылаясь на донесения, хранящиеся в Военной коллегии. «Во всем этом, – говорил покоритель Данцига, – буду отвечать перед судом Всевышнего. Там, конечно, оправдание мое будет лучше принято». В одном только, по словам фельдмаршала, он должен был упрекать себя, – что не подверг заслуженному наказанию Трубецкого, когда последний, состоя в должности генерал-кригскомиссара во время турецкой войны, был обвинен в растрате казенных денег. «Этого, – заключил свои объяснения с Трубецким Миних, – я себе не прощу, и это моя единственная вина».
Миних, видя явные натяжки и недоброжелательство к нему Трубецкого, наконец, объявил ему, чтобы он сам составил к его подписи ответные пункты, какие пожелает. Трубецкой также пристрастно допрашивал и Гросса, воспитателя детей графа Остермана, родного брата Генриха Гросса, бывшего потом министром во Франции, в Пруссии, Польше и Англии. Несчастный Гросс, не чувствовавший за собою никакой вины, со страха лишил себя жизни насильственным образом. При Трубецком Правительствующий Сенат, которого власть была уменьшена в предшествовавшие царствования Верховным Тайным советом и Высоким кабинетом, снова был возведен на прежнюю степень, как был при Петре: сенаторам предоставлено право доносить без всякого пристрастия о происходящем вреде в государстве и о беззаконниках, им известных.
Трубецким был составлен высочайше утвержденный доклад:
«О запрещении отсекать правую руку преступникам, осужденным на вечную работу, чтобы они могли быть способны к оной и не получали напрасно пропитания».
Князь Н. Ю. Трубецкой был сын боярина Юрия Юрьевича, родного брата фельдмаршала Петра II, Ивана Юрьевича; родился он в 1700 году, вступил на службу в Преображенский полк в 1722 году. В 1730 году был генерал-майором и кавалергардским поручиком ив 1731 году был сделан премьер-майором Преображенского полка. В ужасный век Бирона он был кригс-комиссаром и к делу несчастного Волынского хотя и был прикосновенен, но вышел сух. В 1740 году он был назначен сибирским губернатором, но сумел кстати отказаться от дальней поездки.
В царствование императрицы Елизаветы Трубецкой был награжден орденом св. Андрея Первозванного и получил богатые деревни в Лифляндии и почти все время царствования этой царицы исправлял многотрудную должность обер-прокурора. Император Петр III очень любил Трубецкого и пожаловал его полковником Преображенского полка. Он был одним из членов Совета, собиравшегося ежедневно в комнатах государя под собственным его председательством, о делах государственных. Болотов и княгиня Дашкова рассказывают, что когда Петр III при вступлении на престол успел уже вместо прежних темно-зеленых мундиров одеть гвардию в новую форму, узкую и неудобную, но отличавшуюся щегольством и пестротою, и когда все придворные лица в угоду императору успели преобразиться в военных людей, некоторые из них представляли очень забавные фигуры; в числе таких явился и князь Трубецкой, до этого времени известный за дряхлого, умирающего подагрика с опухшими ногами. Трубецкой был низенький, толстый старик.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
