лишь мысль о случившемся и образ врага заставляли нутро орка пылать. Меч Каствуда приближался. Остальные орки были так близко… и так далеко, но всё это было уже не важно. Крог уже всё решил. Теперь, ему требовалось нанести удар — один единственный удар.
Доспех барона сиял среди солдат и крестьян подобно осколку золота. Он сократил дистанцию, лишив тра’вага пространства. Золотистая сталь сверкнула отблесками пламени в попытке завершить бой, а люди, ревевшие позади, готовились подхватить атаку командира. Казалось, считанные мгновения отделяют раненого орка от погибели. Он более не мог отступать и эффективно защищаться, более не пытался отвечать на каждый выпад со стороны противника, ибо в этом более не было нужды. Жертва сама пришла в западню.
Вместо того чтобы встречать барона ударом или попытаться парировать, тра’вага сместился за атакующую руку оппонента, позволив его клинку скользнуть по предплечью. Собственная инерция и тяжесть лат заставили Каствуда сделать шаг — лишний шаг. Дух Песков силой пихнул в спину, отделив барона от общей массы людей и выиграв заветное пространство.
Пусть и на короткое мгновение, но теперь это была дуэль. Всё что происходило вокруг, более не имело значения. Лишь этот короткий миг.
Едва устояв на ногах, Каствуд обернулся лицом к противнику и попытался выставить щит. Но всё было тщетно. Раздался чудовищный рык. Дух Песков провернулся вокруг собственной оси, вложив все свои силы в один амплитудный взмах. «Кроворуб» взревел в воздухе.
Безжалостный удар, исходящий из опустошённой, но переполненной эмоциями души орка. Страшный удар, от которого не было спасения.
«Не может быть… таким быстрым…»
Каствуд не издал ни звука, глядя на падение черного клинка. Всё происходило в единственное мгновение, но для барона — оно длилось вечность.
Удар пришёлся на острие — самую крайнюю точку «Кроворуба». Треск. Скрежет. Хруст. Дорогие, золотистые доспехи, выкованные знаменитым дюнка́рским кузнецом, специально для героя войны — барона Фридриха Ханса Каствуда и украшавший кирасу красный крест — символ дома «Трас», были расколоты под действием неумолимой силы. Удар прошёл сквозь шлем и горжет, словно раскалённый нож сквозь масло. Поток алой крови в то же мгновение заполнил образовавшуюся брешь.
Барон так и не издал ни единого звука, уронив своё тело на промёрзшую, окровавленную землю.
Следуя инерции, Крог сделал пару шагов и упал на колени. Окровавленное лицо орка изменилось в злобном, смеющемся оскале. Он вложил в этот удар всё, что имел, оставшись опустошённым. Дело было сделано, а потому, ни всеобъемлющий прилив боли, ни темнота в глазах, ни даже приближающиеся за спиной люди более не имели никакого значения. Сознание покидало разум тра’вага, оставляя лишь пустоту и ожидание скорой встречи со своими любимыми. Крог рухнул на холодную землю. Имперский полуторник уже занёсся над его головой. Дух Песков не видел огня Вероны в его стали, не ощущал дуновения дымного ветра и не мог слышать вопли солдата, угодившего в капкан волчьих челюстей.
Кус атаковал с фланга, свалив человека с ног. Раненый зверь забыл о приказах Нашака и ринулся в бой. Он трепал солдата по земле, дробя кости и суставы. Лишь сталь доспеха и наконечники пик смогли спасти человека от гибели. Ак’рик отступил к телу вожака, но более не собирался делать и шага. Ощетинившись он взирал на приближение людей, готовый рвать глотки каждого, кто посмеет приблизиться. Кус не боялся смерти, не боялся людей и стали. Он был готов умереть за жизнь Крога.
Люди стремились завершить начатое. Зверь, даже столь грозный как ак’рик, не представлял опасности перед лицом их числа. Однако защитники пылающей деревни остановились в шаге от цели, ибо за спиной зверя явилась его «стая» в своём полном, но отнюдь не многочисленном составе.
Две истощённых стороны застыли на пороге очередной кровопролитной битвы.
— Даза! — воскликнул Нашак, приблизившись к собратьям. — Хватит!
— Этот ублюдок… уничтожил наш клан!
— Этот ублюдок умрёт от ран, Расвак. А мы будем жить! Пока живы мы, живо и «Дикое Ухо», — взор пожилого орка полный одновременно гнева и жалости коснулся противников. — Вы! Люди! Забирайте эту падаль и уходите!
Среди людей повисло молчание. В этом бою многие из них потеряли друзей, родных и даже целые семьи. Их одолевал гнев — тот же самый гнев, что жёг сердца орков. Но более никто не решался бросить вызов. Расвак стиснул зубы. Су’ура спрятала взгляд. Старый орк был прав — слишком много жизней было отнято в эту ночь. Слишком многое изменила эта ночь в реалиях завтрашнего мира…
Битва была закончена. Верона горела. Жители бежали. Два имперских отряда под командованием барона Фридриха Ханса Каствуда и инквизитора Иоана Радомира оказались разбиты. Месть свершилась.
Казалось, победа над столь превосходящим врагом должна была принести оркам триумф, но их сердца полнила боль и причиной тому была не только горечь утраты. В эту ночь орки «Дикого Уха» забыли о чести и уподобились тем, кого ненавидели более всего на свете — тем, кого презирал их род. Такова была цена этой горькой победы.
Следующим вечером орки провели похоронный ритуал, предав тела павших Отцу-Небу и Матери-Земле. На том самом месте, где некогда находилось безымянное поселение, сожжённое людьми, был воздвигнут тотем памяти — символ огня, символ гнева, символ слёз и крови, пролитой в ту роковую ночь.
Теперь орки «Дикого Уха» понимали, сколь шаток этот мир. Люди будут преследовать их вновь и вновь, видя лишь чудовищ — угрозу, что должна быть уничтожена или послушных рабов. Есть лишь один выход — сражаться.
— Хочешь свободы? Хочешь мира? Готовься проливать за них кровь!
* * *
Как и ожидалось, события, произошедшие в Вероне, взбудоражили имперскую общественность. Гонения орков приобрели массовый характер. Сам император Иван Грифон был вынужден подписать указ о полном изгнании орков с территорий имперских земель.
Конечно же, информация касательно причин нападения орков была сокрыта или искажена. Официальная версия оставалась прежней — бойня в Вероне стала актом мщения за уничтоженных орочьих разбойников, сеющих бесчинства на тракте. Основоположником сей версии событий, стал человек, получивший звание народного героя и награду из рук самого императора — барон Фридрих Ханс Каствуд.
Барон остался жив, несмотря на полученную рану, но
