посредника между читателем и писателем, а в род квалифицированного читателя с зарплатой.
Среди полуподпольной литературы советского времени был такой роман братьев Стругацких — в нём герои попадали в липкое бюрократическое пространство, где заседала комиссия, разбиравшая чудеса и контакты с инопланетянами. К последним относился Константин Константинович Константинов, с планеты Константины, что имел девяносто четыре родителя пяти различных полов, девяносто шесть собрачников четырех различных полов, двести семь детей пяти различных полов и триста девяносто шесть соутробцев пяти различных полов, а так же — высшее синкретическое образование, и профессию «читатель поэзии, амфибрахист».
Услышав это бюрократы оживились и начали спрашивать: «Специальность у него какая? Читает и пусть в свободное от работы время. Специальность! Работает где, кем? За что ему зарплату плотят»?
Тогда положительный персонаж объяснил: «Все пишут стихи, и каждый поэт, естественно, хочет иметь своего читателя. Читатель же — существо неорганизованное, он этой простой вещи не понимает. Он с удовольствием читает хорошие стихи и даже заучивает их наизусть, а плохие знать не желает. Создается ситуация несправедливости, неравенства, а поскольку жители там очень деликатны и стремятся, чтобы всем было хорошо, создана специальная профессия — читатель. Одни специализируются по ямбу, другие — по хорею, а Константин Константинович — крупный специалист по амфибрахию и осваивает сейчас Александрийский стих, приобретает вторую специальность. Цех этот, естественно, вредный и читателям полагается не только усиленное питание, но и частые краткосрочные отпуска» Ему возражают, что всё понятно, ямбы там, хореи. Но непонятно: за что ему деньги платят? Ну, сидит, читает. Вредно, знаю! Но как ты его проверишь, читает он или кемарит?.. Сейчас по конторам многие навострились спать с открытыми глазами… Так вот я и не понимаю: наш-то как? Может, врет? Не должно же быть такой профессии, чтобы контроль был невозможен — работает человек или, наоборот, спит?»
Пришельца отстаивают, и сообщают, что он не только читает: «Ему присылают все стихи, написанные амфибрахием. Он должен все их прочесть, понять, найти в них источник высокого наслаждения, полюбить их и, естественно, обнаружить какие-нибудь недостатки. Об этих всех своих чувствах и размышлениях он обязан регулярно писать авторам и выступать на творческих вечерах этих авторов, на читательских конференциях, и выступать так, чтобы авторы были довольны, чтобы они чувствовали свою необходимость… Это очень, очень тяжелая профессия, — заключил он. — Константин Константинович — настоящий герой труда.
— Да, — сказал Хлебовводов, — теперь я уяснил. Полезная профессия. И система мне нравится. Хорошая система, справедливая»[159].
Бюрократы успокоились оттого, что решили, что инопланетянин — критик.
Но их обманули.
14.11.2016
Сертифицированный писатель (об идеальном писателе)
Я не разделяю оптимизма того тульского секретаря из анекдота, который на вопрос, как обстоит дело с ростом литературных кадров, ответил: «Нормально, даже хорошо! Если раньше в Тульской губернии был всего лишь один писатель — Лев Толстой, то сейчас у нас двадцать три члена Тульского отделения Союза писателей».
Михаил Шолохов. Речь на XXII съезде КПСС (1966).
С писателями, как властителями дум и инженерами человеческих душ, у нас история недавняя.
Неписаный общественный договор, по которому у нас существовала литература, был незримым образом подписан в пушкинские времена. Нет, профессиональные писатели существовали и ранее, но, всё же многие из них занимались каким-нибудь другим, более полезным, для общества делом. Или же занимались литературой по дворцовой должности.
Это прямой аналог нынешних сценаристов.
Очень давно я написал несколько обобщающих заметок[160] как раз про то, что в современной литературе существуют две ипостаси писателя: первая — писатель-клоун, а вторая — писатель-сценарист.
Писатель-сценарист вовсе не обязательно пишет для кино — это просто служебная функция с более или менее понятной востребованностью и вознаграждением.
Писатель-клоун тоже не должен носить накладной нос и шутить — это просто другой, индивидуальный, способ работы с публикой.
Есть, конечно, писатели, понимающие, что публика нетверда в уме, и ведущие разговор непосредственно с Богом. Но это люди святые, и не мне тут о них говорить. Ими занимается другое ведомство.
В прежние времена писателей было мало, и надо помнить, что огромная масса населения была вовсе неграмотной, то есть выключенной из института чтения.
Потом оказалось, что в отсутствие радио и телевидения, не говоря уж о социальных сетях, литература — очень важный инструмент как экономический, так и идеологический.
Статус писателя чрезвычайно повысился, и в СССР возникло даже Министерство по делам писателей, по какому-то недоразумению называвшееся иначе. Проблема сертификации писателя там была отработана — существовала приёмная комиссия, перед ней были правила приёма и прочие правила.
Всё дело в том, что Министерство по делам писателей занималось, в том числе, и бытовыми делами литературных работников, и получить сертификат писателя имело прямой смысл — это была хорошая работа с прекрасным, как сейчас бы сказали, соцпакетом.
Истории с принятием в члены Союза писателей, равно как и с исключениями из него, показывают, что это была отличная, прекрасно соответствующая времени сертификация.
Эта сертификация работала даже на уровне Литературного фонда, который уж совсем напоминал собес (службу социального обеспечения) — причём не обычную, а родовую — то есть не только для писателей, но и для членов их семей. Член Литфонда — не просто смертный, если чуть изменить известную цитату[161].
Но потом пришли иные времена и племена, и Министерство утратило свой соцпакет, равно как и многие свои функции — оттого рационально мыслящие писатели перестали так желать сертифицироваться.
Мне рассказывали, что в поздние годы писатели норовили заполучить заветную в прошлом красную книжечку для того, чтобы их, путешествующих в пьяном виде, не хватали бы милицейские люди и не вели в узилище. Мне рассказывали это довольно давно, и наверняка сейчас всё переменилось.
Но сам мотив — «чтобы люди в мундирах проявили снисхождение» — очень интересен. В нём проявляется след уважения к писательскому ремеслу, сохранившийся со времён Министерства. Но это инерционное уважение — чередуются поколения, и даже милицейские (ставшие полицейскими) служащие, понимают, что в современном мире сертификация путём членского билета Союза писателей стала бессмысленной. Ушлые люди учредили массу союзов и за небольшой взнос предлагали получить такую же (или почти такую же — как цейлонский чай прошлого) членскую книжку. Возможности современной полиграфии шагнули далеко вперёд, и новые книжечки разного цвета были решительно прекрасны — одна беда, всё это напоминает частное делание ассигнаций. Если они не обеспечены какими-то благами, то становятся товарными чеками: продаётся в этом случае инерционное
